Занимаясь в основном сценографией, я оказалась в “поле Мейерхольда” случайно, по неосмотрительности. Лет двадцать назад старая редакция Петербургского театрального журнала предложила мне написать текст для рубрики “Театральный адрес”. Интересовали дома, где обитала Студия Мейерхольда и редакция журнала “Любовь к трем апе-льсинам”. Мне понравилась идея, я согласилась и оказалась здесь, на территории, к которой и близко бы не подошла, просто не посмела бы. То, что это история началась с адреса и заканчивается адресом, на презентации в Музее-квартире, в последнем доме Всеволода Эмильевича Мейерхольда, кажется мне знаковым и дает ощущение завершенности сюжета.

Тема “Журнал Вс. Мейерхольда “Любовь к трем апельсинам”” неисчерпаема, грандиозна не только благодаря фигуре Мейерхольда, но и по узлу многочисленных судеб, завязанных и переплетающихся здесь. Сюжет строится историей отечества, причем не только XX века. А.Блок пишет, что в день 50-летия со дня смерти Ап.А.Григорьева на кладбище было пять человек. А.Брянский в статье “Русский Арлекин” рассказывает о трагической судьбе русского комического актера Ожогина. Людей ломали: одни уезжали в эмиграцию, другие были репрессированы, погибли в лагерях. Третьи пережили “чистки” НКВД. К числу последних принадлежал Сергей Сергеевич Игнатов, историк и критик театра, литературовед, переводчик, лингвист, педагог. В конце жизни он преподавал в ГИТИСе и, по воспоминаниям А.В.Бартошевича и А.А.Михайловой, был скучнейшим лектором. Одна из многих переломанных судеб, связанных с журналом. Провернули через мясорубку советских лет и сил оставили ровно столько, чтобы мог пробубнить что-то перед студентами. А был Игнатов другом юности Мейерхольда, московским представителем редакции журнала. Он владел пятью языками, был переводчиком художественной литературы, крупнейшим испанистом, автором книг “Э.Т.А.Гофман. Личность и творчество”, “Начало русского театра и театр Петровской эпохи, “”Федра” в Моск. Камерном театре”, учебников “Испанский театр XVI-XVII веков” (1939) и “История западно-европейского театра нового времени” (1940). Преподавал в ТиМе и Камерном театре, был завлитом у А.Я.Таирова. Из ГАХН его уволили как дворянина и организатора выставки книг писателей Латинской Америки, насильственно ограничив сферу профессиональных интересов славянским театром и спектаклями национальных республик. Сегодня его, наверное, причислили бы к “иностранным агентам”.

Мне казалось важным вернуть в жизненное пространство сотни имен, упомянутых на страницах журнала, не только авторов, но всех, кто хоть раз мелькнул на его страницах, пусть даже в разделе “Хроника”.

“Любовь к трем апельсинам” – периодическое издание, на 80 процентов состоящее из откликов на события и явления, которые отошли в далекое прошлое. Крайне трудно восстановить сегодня их смысл и содержание. И если нам, с помощью научных комментариев, это хотя бы частично удалось, я рада.

Над проектом работала большая группа людей, человек одиннадцать. Первоначально нас было намного меньше, и мы не думали о переиздании журнала. На секторе театра в Российском институте истории искусств готовился театроведческий сборник – издание статей и материалов журнала, важных для театроведения и ныне малодоступных. Девять книжечек, в которые были сброшюрованы шестнадцать номеров журнала, давно уже стали библиографической редкостью. Они всюду крайне ветхие, и сотрудники специализированных библиотек, а только там они есть, выдавая очередному студенту “Любовь к трем апельсинам”, внутренне сжимаются. Мы подготовили сборник, был даже найден издатель. Но тогда ничего не вышло, по целому ряду обстоятельств.

Когда мы вернулись к работе, директор нашего института Т.А.Клявина сильно помогла организационно, она создала условия для привлечения ученых со стороны, в основном из Санкт-Петербургской академии театрального искусства. В результате над двухтомником трудилось одиннадцать человек. Ничего бы не вышло, если бы не удалось уговорить участвовать Майю Михайловну Молодцову. Это последняя работа нашего педагога, профессора зарубежной кафедры, главного специалиста по итальянскому театру. Она комментировала не только статьи о комедии дель арте, но и всего Гоцци, подлинные сценарии и интерпретации В.Н.Соловьева. Николай Песочинский взял на себя всю мейерхольдовскую часть и теоретические статьи. Раздел “Студия” вел Владимир Кантор. Анатолий Кулиш отвечал за русский театр. Инна Некрасова – за все зарубежное, кроме итальянского театра, она взяла на себя античность, испанский, португальский и французский театр. Павел Дмитриев комментировал Е.Зноско-Боровского, его пьесу “Обращенный принц”. Антон Сергеев – “Хронику”. Когда мы обсуждали очередной вариант сборника, одним из рецензентов была Юлия Евгеньевна Галанина, филолог. Вскоре она вошла в нашу компанию, взяв на себя раздел поэзии. Многие материалы требовали комментариев ни одного, а нескольких специалистов. Поэтому мы не стали подписывать их, указав всех вместе в “авторском коллективе”. Кстати, многие материалы журнала тоже создавались совместными усилиями и не подписывались. У нас были очень сильные редакторы: Арина Шепелева и Елена Миненко. Арина сделала несколько открытий как комментатор. Думаю, ей помогло то, что она не была мейерхольдоведом, свежесть взгляда. По умолчанию всегда считалось, что первым адресом Студии было Художественное бюро Н.Е.Добычиной в знаменитом доме Адамини у Марсова поля. Взяв старую карту Петербурга, Арина обнаружила, что Мойка, 63 – дом в другом конце набережной, где прежде располагалось Художественное бюро Н.Е.Добычиной, переехавшее затем к Марсову полю. Она же нашла и откомментировала, кто такой В.В.Чехов, участник одной из дискуссий, упоминавшейся в “Хронике”. Им оказался дальний родственник писателя, психолог, увлекавшийся искусством декламации и писавший о ней.

Сначала мы и не помышляли о переиздании журнала. Я знала, что Олег Фельдман и Вадим Щербаков готовят репринтное издание с отдельной книжечкой комментариев, мне даже предлагали участвовать в этой работе. Потом, когда выяснилось, что они заняты другим и не будут делать книгу, мы приступили к переизданию.

Очень важный момент, на который обычно не обращают внимания. Невероятное обаяние и энергетика журнала связаны с тем, что его делали очень молодые люди. Двадцать два года – А.Рыкову, одному из моих любимых театральных художников, Я.Блоху, человеку необыкновенно интересной судьбы, основателю издательства “Петрополис”, издававшего замечательные книги, сначала в Петербурге, позже в Берлине. Двадцать три будущему режиссеру Сергею Радлову, столько же знаменитому впоследствии филологу Виктору Жирмунскому и пушкинисту Сергею Бонди. Двадцать четыре – Мирону Жирмунскому; двадцать пять – Анне Ахматовой, Юрию Бонди, Самуилу Вермелю, Константину Вогаку, Михаилу Гнесину, Сергею Игнатову – двадцать семь. Могу продолжить. Владимиру Пясту – двадцать восемь, Константину Миклашевскому – двадцать девять. Александру Блоку – тридцать четыре, Владимиру Соловьеву (старик!) – тридцать шесть, Мейерхольду – сорок.

Клубок взаимоотношений, часто болезненных. Сопляки, мальчишки, Григорий Фейгин и Александр Рыков смеют писать Мейерхольду, что его статья “Александр Бенуа – режиссер” нуждается в сокращении и редактуре. Разрыв. Фейгин недоумевает: “Неужели же любить апельсинную идею и любить В.Э. можно только в формах льстивого царедворца и нельзя в форме нелицеприятного друга?” Этот юноша, красавец (Ахматова посвятила ему два стихотворения), пошел добровольцем на фронт и в первой же атаке “батальона смерти” был убит.

Журнал делался в сложное время, напоминающее сегодняшнее. Мне хочется поблагодарить Ольгу Федянину, написавшую рецензию в газете “Коммерсант”, как за саму рецензию, так и за угадывание важнейших для меня вещей: ассоциативного ряда, связанного с войной, и “романной” структуры издания, скрытой за совокупностью текстов и комментариев. М.Гнесин пишет Вс.Мейерхольду: “Теперь в ходу другие фрукты – гранаты, с которыми наши апельсины не гармонируют”. Вс.Мейерхольд: “Я не извещал Вас об открытии потому, Вы не благословили нас… Я бежал от пессимистов”. Читая журнал, кажется, что войны для Мейерхольда словно бы и нет, как нет никакого патриотического угара, ненависти к немцам на страницах журнала. Его авторы просто делают свое профессиональное дело, пусть даже и из окопа, как К.Миклашевский.

Вообще, нам всем есть чему поучиться у создателей журнала “Любовь к трем апельсинам”!

Три громадные методологические победы одержаны в этом издании. Первая – переизданы все номера. Второе чудо – комментарии рядом с текстами: ты имеешь возможность разговаривать и с документом, и с комментатором (с одними соглашаешься, с другими споришь, – этот написал точно, этот мало написал, этот чересчур подробно). Третья победа – участие в работе специалистов разных профессий. В Москве нам бы такое не удалось. Итальянская часть, немецкие наработки. Такое было возможно при царе Горохе. В чем замечательность этого издания? Журнал воспринят как литературный памятник. По сути, жанр двухтомника – жанр серии “Литературных памятников”. Отсюда вступительные и сопроводительные статьи. И жизнь этой книги будет, прежде всего, жизнью литературного памятника. В финале сказано, что журнал имеет общекультурное значение. Избавиться от необходимости защищать Мейерхольда от Мейерхольда мы никак не можем. Это журнал, как сказал Блок, для немногих. Свободно движущаяся культура располагает правом иметь журнал для одиноких. “Любовь к трем апельсинам” для профессионалов. В этом его природа, в этом его своеобразие. Этим он нужен миру. Так он возник, так он сложился.

У меня много впечатлений. Обо всех говорить не буду. Есть одна тема, очень важная – Мейерхольд и Блок. То, что издание начинается и кончается Блоком, – замечательно. Грандиозны письма Мейерхольда и Блока 1916 года до разрыва с Соловьевым. После чего возникает мейерхольдовское письмо, которое содержит все аргументы Блока против журнала. И здесь очевидно влияние Блока.

Еще один сюжет. Всеволод Николаевич Всеволодский-Гернгросс не принадлежал к людям эмоциональным и поэтическим. Он написал фантастическую фразу: “Встреча Мейерхольда с молодыми филологами окрылила филологов и обогатила Мейерхольда”. Неоцененный нашей историей искусства факт, что театроведение родилось под влиянием Мейерхольда. Стефан Стефанович Мокульский говорил, что третий источник материалов по истории комедии дель арте после Алексея Карповича Дживелегова, Константина Михайловича Миклашевского – журнал “Любовь к трем апельсинам”. Рассказывая нам о книге “Очерки западно-европейского театра”, он подчеркивал, что она родилась под влиянием Мейерхольда. Произошел “геологический” сдвиг науки, и произошел он под влиянием Всеволода Эмильевича.

Я пришел сюда восхищаться и благодарить. Даже беглое знакомство с переизданием “Любви к трем апельсинам” со всеми вступительными статьями, комментариями и примечаниями производит впечатление “машины времени”. Люди, бывшие для тебя иксами и игреками, приобретают объем. Нужно вспомнить о том, что речь идет о людях, через судьбы которых прошли Первая мировая война, Революция, Гражданская война, эмиграция. Их раскидало по всему миру, люди погибли молодыми, исчезли без всяких концов. Подвижническая работа по выяснению всех возможных обстоятельств и по доведению их до читателя, восхищает.

Мне не так повезло, как Алексею Вадимовичу Бартошевичу, который по его словам, когда-то за 4 советских рубля купил все комплекты “Любви к трем апельсинам”. Я ходил в читалку смотреть этот журнал. И, конечно, иметь его дома, с таким аппаратом, большое счастье. Создатели двухтомника разоблачили огромное количество мифов, лживых представлений, иногда чрезвычайно приятных, не скрою. И, несмотря на этот разоблачительный пафос, тексты журнала не утратили своего очарования. Немножко жалко Бондиевской обложки, иллюстративного материала, который был бы нужен.

Скажу честно: не знаю, занимался ли бы я театром, получал ли бы я профессию, которую получил, если бы в юности не столкнулся с этим журналом. Единственное место, где можно было прочесть “Кота в сапогах” Тика, был журнал “Любовь к трем апельсинам”. Нормальный студент узнавал о существовании журнала, когда ему нужно было сдавать немецких романтиков.

Когда ты сталкиваешься с этим изданием в юности, ты видишь живой театр, активно действующий, ищущий свою поэтику, новые смыслы. Этот живой театр неразрывно связан с историей. Это не только Гофман-Калло-Гоцци, но и мелкие подробности обихода средневекового спектакля, ренессансного спектакля, делающие эту материю ощутимой. Меня это бесконечно подкупало. Журнал соединил две области, существовавшие для меня раздельно. Историю и театр. Своими текстами, полемическими, озорными, задорными, дал наглядную возможность убедиться, что это соединимо.

Поздравляю всех, кто делал эту книгу, с тем, что она сделана отменно, а тех, кому предстоит с ней познакомиться, – с радостью, которая их ждет.

“Любовь к трем апельсинам” – одно из замечательных творений театрального разума, не имеющих аналогов. Это уникальное творение театрального гения. Как написал художник Илья Литвинов: “Что есть Мейерхольд? Мейерхольд, прежде всего, не есть актер. И даже не режиссер. Он воплощенная идея”.

Двухтомник подтверждает мою мысль, что сегодня театральную ситуацию решают театроведы. Было время, когда театральные художники давали фору режиссерам. Теперь интересных поворотов театрального осмысления себя, окружающей нас среды, можно ждать от тех, кто занимается наукой о театре. Нашим практикам театра нужно придти в себя. Вспоминаются слова Бориса Зингермана: “Уровень современной театральной культуры с трудом сопоставим с уровнем театра Мейерхольда”. Он же сказал: “Мейерхольд – это не форма, это судьба”.

Смотрю на эту книгу и ликую. Это не апология итальянского театра, не только венок Гоцци, память его уникальной судьбы. Авторы журнала (прежде всего, Всеволод Эмильевич) строили театр, противоположный театру жизненного соответствия. Эта книга опять напомнила о мощи и возможностях театра, и даже если пролежит еще сто лет, она переживет все колебания почвы, ей ничего не страшно.

Александр Кугель говорил: “Мейерхольд воздвигает свой “Маскарад”, как фараон пирамиду”. Это я к тому, что двухтомник “Любовь к трем апельсинам” – тоже пирамида. Ею можно смело восхищаться. Закончу цитатой из текста Бригеллы в “Зеленой птичке” Карло Гоцци: “И возродится, в бедствиях не сгинув, державное потомство апельсинов”.