Сухие факты:

17 декабря 1937 года в газете “Правда” была опубликована статья Платона Керженцева “Чужой театр” о “полном политическом банкротстве Театра им. Мейерхольда”, “о кривом формалистском зеркале, в котором показывались этим театром пьесы из старого классического репертуара”, наконец “об ошибочном творческом пути В.Мейерхольда”.

22, 23 и 25 декабря 1937 года проходило общее собрание работников ГосТиМа, посвященное обсуждению статьи Керженцева.

7 января 1938 года Комитет по делам искусств при Совнаркоме СССР выпустил приказ “О ликвидации Театра им. Вс. Мейерхольда”, 8 января ГосТиМ сыграл свой последний спектакль.

20 июня 1939 года Всеволод Мейерхольд был арестован, 2 февраля 1940 года расстрелян.

В 1955 году посмертно реабилитирован.

Валерий Владимирович Фокин, давно и внимательно изучающий творческую судьбу Всеволода Эмильевича Мейерхольда, бесконечно влюбленный в их общую профессию, готовясь отметить 150-летие главного режиссера в своей жизни, мог выбрать любую страницу его биографии – поставить на исторической сцене Александринки монументальное и эффектное полотно или реконструировать мейерхольдовский спектакль. Но предпочел камерное пространство Новой сцены, носящей с недавних пор имя Всеволода Мейерхольда, и стенограмму общего собрания работников ГосТиМа – не свидетельство триумфа гения, но страшный документ, увертюру уничтожения режиссера и его театра.

Коллектив ГосТиМа обсуждал статью Керженцева в три захода, в эти же дни советская пресса старательно публиковала отклики на его текст в “Правде”, продолжающие шельмование Всеволода Мейерхольда. Спектакль Валерия Фокина “Мейерхольд. Чужой театр” кажется удивительно лаконичным – всего час сорок минут – но бездны, разверзающиеся за произносимыми словами, сопровождаемые стуком пишущей машинки, столь всеобъемлющи, что возникает ощущение чего-то стихийного и никогда не заканчивающегося. Меняются действующие лица, формулировки и подтексты, но собрание, на котором все судят одного, длится вечно.

В фойе театра, перед входом в зал, лежит под стеклом газета “Правда” со статьей “Чужой театр”. Эта же газета занимает собой весь задник сцены, а на сцене – стол президиума собрания и несколько стульев. Почти одновременно со зрителями в зал входят артисты, по одному, по двое, рассаживаются в первом ряду, оглядываются на зал, словно ищут знакомых. Зрители невольно становятся не молчаливыми свидетелями, но участниками действия. Частью коллектива работников ГосТиМа. Соучастниками.

Валерий Степанов в роли председателя собрания Михаила Мухина предлагает секретарю Виктору Громову (Александр Вострухин) зачитать статью Платона Керженцева, затем предоставляет слово товарищу Мейерхольду. Медленно и торжественно входит в зал режиссер Всеволод Мейерхольд под руку с женой, актрисой Зинаидой Райх, неторопливо помогает ей снять пальто, бережно перебрасывает его через спинку стула. Поднимается на сцену, внимательно смотрит в зал. Артисты ждут его покаянного слова, признания ошибок и уверений в скорейшем их исправлении. А он рассуждает о народе и искусстве и все время повторяет “мы” – театр, коллектив, единое целое. На это “мы” ему будет потом указывать каждый выступающий, противопоставляя его – одного, идущего неправильным формалистским путем – созданному им театру, желающему как можно скорее постигнуть истинный социалистический реализм и тщетно ожидающему этого от своего основателя.

Владимир Кошевой играет Всеволода Мейерхольда тонко, нервно, не без налета идеализации образа, особенно в сценах репетиций, разбивающих протокольное собрание. Большую часть действия Кошевой сидит спиной к залу, в первом ряду. Смотреть на то, как он слушает своих высказывающихся актеров, чуть поднимая плечи, словно от ударов, тщетно пытаясь выпрямиться, придавленный непосильной ношей, больно и страшно. Олеся Соколова в роли Зинаиды Райх вызывающе спокойна. Вся ее воля, все ее силы сосредоточены на том, чтобы быть мужу поддержкой, на выяснение отношений с партнерами по сцене сил нет. Она кажется высокомерной, но каждое ее движение полно сдерживаемым отчаянием.

Сцены репетиций “Ревизора” и “Дамы с камелиями” фантастически красивы, их контраст с серосуконным собранием столь силен, что они кажутся почти нереальными. То ли общие воспоминания о вдохновенном прошлом, то ли попытка загоняемого в угол режиссера уйти от реальности в мир воображения и спасительного искусства. Блеск мейерхольдовских показов, артисты, ловящие каждое его слово, каждый жест, смотрящие на него потрясенно и влюбленно, готовые играть у него бессловесные роли, только бы играть у него! Нет, это лишь перерывы в собрании, заканчивающиеся одной и той же мизансценой – Мейерхольд курит за столом в полном одиночестве, а вернувшийся председатель собрания напоминает ему, что курить в зале запрещено.

Обсуждение статьи Керженцева довольно быстро отступает на второй план. Только Петр Кудлай – секретарь партийной организации театра в исполнении Дмитрия Гирева – снова и снова напоминает о причине общего собрания. А артисты перечисляют обиды, жалуются на малую занятость в репертуаре и, конечно, обвиняют Всеволода Мейерхольда в заинтересованности единственной творческой судьбой – Зинаиды Райх. “У нас театр имени “Дамы с камелиями!”” – возмущается Николай Мологин (Степан Балакшин), “Мейерхольд предан не советскому народу, а одному человеку!” – восклицает Вейланд Родд (Анри Мишель Мбазу Нана). Алексей Темерин (Александр Лушин) приходит к выводу, что Мейерхольд вообще не любит людей, а его жена, актриса Наталия Серебрянникова (Светлана Смирнова) торжественно заявляет, что хорошему артисту режиссер совершенно не нужен.

Сбивчивое выступление столяра ГосТиМа Ф.Ф.Канышкина (Дмитрий Белов), вдруг позволяющее Мейерхольду-Кошевому резко выпрямиться и с искренним интересом взглянуть на сцену, производит на артистов-участников собрания впечатление рассеявшегося гипноза. Канышкин сравнивает искания режиссера в театре с деятельностью изобретателей в науке. Не всякий поиск приводит к открытиям, но последние без поиска невозможны, а развитие научной мысли никогда не должно останавливаться. Он напоминает о почти достроенном здании театра, для которого у Мейерхольда, конечно, припасен какой-то секрет. И если его лишат возможности войти в это здание, изобретение не будет проверено опытом, открытия не случится, и нечто прекрасное окажется навеки утеряно.

На секунды появляется обманчивое ощущение воссоединения режиссера с артистами, мифическое возвращение местоимения “мы” и мираж будущего. Только ведь Всеволод Мейерхольд так никогда и не вошел в построенное для ГосТиМа здание. “Продуман распорядок действий, и неотвратим конец пути”.

Выход каждого желающего высказаться сопровождается в спектакле “Мейерхольд. Чужой театр” краткой биографической справкой, транслирующейся на боковые экраны: актер, режиссер, ученик Вс.Э.Мейерхольда, в театре служит столько-то. И – годы жизни. Почти все участники собрания дожили до реабилитации Мейерхольда, до возвращения его имени в историю театра. Был ли у них выбор в декабре 1937 года? Не зрителям в зале судить.

Сухие факты:

Спектакль “Маскарад”, поставленный Всеволодом Мейерхольдом в Александринском театре в 1917 году, сохранялся в репертуаре театра и после 20 июня 1939 года – просто с афиш было снято имя режиссера.

10 февраля 2024 года после спектакля “Мейерхольд. Чужой театр” у памятника Всеволоду Мейерхольду во дворе Новой сцены имени Всеволода Мейерхольда лежат цветы.

Мария ЧЕРНОВА

«Экран и сцена»
№ 3 за 2024 год.