Джакомо Пуччини был веселый и жизнерадостный человек, любивший розыгрыши, охоту, красивых женщин, разнообразные физические радости и театр – тоже за страстность и полноту чувств. Он стремился и практически обеспечить функциональность сценической драматургии, чтобы никто не мог снисходительно отмахнуться от оперы как от условного жанра. Музыка никогда не была для него самоценной, но и не превращалась в иллюстрацию к действию. Пуччини создавал идеально отшлифованные линзы, средство фокусировки смысла и аффекта текста, искал и находил способ скрепить разрозненные обстоятельства в цельную конструкцию. В итоге в его операх музыка вбирает в себя удачные находки либреттистов, становится неотделима от решений драматурга.

Это качество, безусловно, благо для зрителя, получающего впечатления сразу полным комплектом. Но оно же способно стать препятствием для интерпретатора, если тот примет такое слияние за чистую монету и сосредоточится только на фабуле.

Как уверяет режиссер недавней премьеры в Пермской опере Федор Федотов, на “Тоске” ему впервые в жизни не было скучно, поэтому он выбрал это название для дебюта на большой сцене. После статичных камерных работ (за два прошлых сезона он поставил в Перми “Реку Кэрлью” Бенджамина Бриттена и “Похмелье” Георгия Федорова) у него, видимо, чесались руки показать, как кто-то откуда-то сбежал, его нужно спрятать, потому что ловят, а потом этот кааак арестовал, а тот кааак запытал, а она каааак закричит “в колодце, в саду!”, а Наполеон каак побе-дит, а ее кааак к стенке прижмут, а она потом каааак ножом! А потом еще! А потом аж из восьми ружей! Ааааа! А уж что будет, если дать им пистолеты! И ведь дает, вводя выстрелы и туда, где они авторской звуковой картиной совершенно не предусмотрены – главное, чтобы бабахнуло. Когда же никто никуда не бежит, никто ни на кого не орет, никого не пытают и не расстреливают, на сцене происходит мучительное ничего.

Пуччини умел ловко переключать внимание своей публики. Возможно, главное свойство его партитур состоит в хорошо рассчитанном балансе адреналина и дофамина, нагнетающегося ускорения и неспешного осмысления. Но чтобы замедление в театре не превращалось в пустую тягомотину, в нем необходимо уметь расслышать и представить события собственно музыкальные.

Федотов же не верит музыке, когда она должна стать содержанием, а не средством. Ни ее способности донести эмоцию, а не только озвучить текст, ни ее свойствам укрупнить происходящее на сцене так, чтобы мимику каждого героя можно было разглядеть внутренним зрением. Не верит он и публике, полагая, что ее следует непрерывно развлекать. Поэтому половину высоты портала занимают экраны с крупными планами героев: так режиссер пытается облегчить контакт с происходящим потенциально скучающему залу.

Дирижер-постановщик Тимур Зангиев в который раз выказывает себя дирижером театральным, готовым обслужить требования режиссера. “Тоске” в Перми это его качество пошло не на пользу: отказавшись от выразительных тематических поворотов и темпоритмических смен, он только обнажил все огрехи режиссерской работы. Самому же ему осталось утешаться исследованием неочевидных мелких тембровых находок Пуччини в оркестре. Певцы тоже подхватывают бациллу пренебрежения музыкой. Дмитрий Шабетя (Каварадосси) и Зарина Абаева (Тоска) послушно бесстрастны там, где должны бы искриться и искрить, где голос должен стать воплощением живого горячего тела, увлекать так, что любые дела отступают. Потому в их исполнении и арии, и дуэты оказываются удивительно безликими. К счастью, Анжелика Минасова – Тоска из другого состава – ограничивает себя в страстности музицирования значительно меньше, в чем ей помогает второй дирижер спектакля Петр Белякин. Но самым пуччиниевским героем к третьему акту показывает себя Борис Рудак (Каварадосси), сыгравший в полной мере отчаяние, надежду, недоверие и тягу к жизни, превративший смешные потеки бутафорской крови в душераздирающе достоверные.

Пуччиниевский рецепт сочинения успешных партитур проверен и не подводит более ста лет. “Тоска” же, в дополнение к сугубо театральной эффективности, обладает и непреходящей актуальностью сюжета: история о том, как политика убивает искусство, вряд ли в ближайшее время станет архаичной. Так что зрительский интерес новому спектаклю обеспечен со всех сторон. Даже если этот спектакль выглядит так, словно к политике отношения не имеет, а искусство убивают сами его деятели.

Татьяна БЕЛОВА
«Экран и сцена»
№ 4 за 2024 год.