В конце февраля жюри “Золотой маски” отсматривало программу “Севагин/Самодуров/Пимонов”, номинированную на премию премьеру Пермского государственного театра оперы и балета. Спектакль, как и все “масочные” показы 2024 года, шел на домашней сцене, в Перми, но театр организовал прямую трансляцию в сети, дав возможность увидеть его зрителям из других городов и подав заслуживающий подражания пример коллегам по шорт-листу.

Обыкновение выносить на афишу имена хореографов вместо названий балетов оказалось в данном случае как нельзя более оправданным. Фамилии постановщиков “тройчатки” образуют совершенно определенный смысловой ряд. Все они – выпускники петербургской школы, питомцы той ветви отечественных балетных традиций, что исстари росла в сторону инструментальной выразительности танца. Вячеслав Самодуров, Антон Пимонов – балетмейстеры, которых вспоминаешь в числе первых, размышляя о российской бессюжетной неоклассике. Максим Севагин пробует себя в разных жанрах, но и ему больше всего удаются чисто дансантные вещи, не обремененные сюжетом и не обременяющие хореографа решением режиссерских задач.

Пермский балет “В темных образах” на музыку концертов Антонио Вивальди (для виолончели, струнных и бассо континуо ре минор, RV 405 и для двух виолончелей, струнных и бассо континуо соль минор, RV 53) – лучшая на сегодняшний день работа Севагина подобного плана.

Название не должно настраивать на тревожный лад: мрак здесь служит источником сугубо живописного эффекта. Художница Анастасия Нефедова одела исполнителей в костюмы одного темного тона с сукнами, использованными в оформлении Альоной Пикаловой. На их фоне контрастно выступают руки, ноги, плечи артисток и торсы танцовщиков.

Пятичастная композиция закольцована зеркальным приемом: первые ее фразы отданы солисту, последние движения – солистке. Общие вступления и финал говорят о хорошо усвоенных Севагиным уроках мастеров, обращавшихся к барочной музыке до него. В том, как хореография нанизана на метрическую пульсацию оркестра, узнается архитектурный ритм “Кончерто барокко” Джорджа Баланчина, в том, как подхватывает на лету музыкальную линию и отражает ее – кантиленным ли движением тела, мгновенной ли сменой рисунка, – примеры из творчества Иржи Килиана. Чтобы не оставить зрителю сомнения, сознательный ли это диалог с предшественниками, Севагин вводит аллюзии на два этапных для жанра танцсимфонии произведения. Одна из групп первой части корреспондирует началу “Величия мироздания” Федора Лопухова, картинам зарождения света и солнца, несколько моментов финала – баланчинской “Серенаде”. Прототипы положены в основу двух центральных частей. Квартет (три танцовщицы и танцовщик) варьирует тему Аполлона и трех муз, трио (танцовщица и два танцовщика) восходит к архетипическому образу женской фигуры с двумя спутниками. В медленном дуэте движения отображают размеренные барочные фигурации оркестра. В еще одном адажио танцовщица, героиня-аутсайдер, оказывается лишней посреди таких же герметичных эволюций четырех пар.

“Ultima Thule” Вячеслава Самодурова – второй балет программы – воспринимается как оммаж Леониду Якобсону. Последние несколько сезонов Самодуров постоянно сотрудничает с основанной Якоб-соном труппой “Хореографические миниатюры”. В новой его постановке видны отблески одного из постоянно присутствующих в репертуаре шедевров основателя – цикла “Роден”. Впрочем, собственной темой “Ultima Thule” выступает не скульптура, но театр, место видимых зрителю праздников и запрятанных от чужих глаз драм. К огням условной рампы, расположенной в глубине сцены, выходят безымянные персонажи. Музыка Владимира Раннева (“20 вариаций для симфонического оркестра”) с духоподъемными порывами и лирическими отступлениями звучит то отзвуком их внутреннего мира, то как голос, диктующий волю извне. Подчиняясь этому диктату, танцовщики покоряют воздух в бравурных прыжках, парят над планшетом, выплясывают горе и сплетают руки в дуэтах. Под занавес одна из солисток останавливается у рампы и всматривается в зал – в “огромный мировой театр”, туда, где за пределами сцены играются “иные пьесы”.

От драматизма совершенно свободна третья, заключительная постановка вечера. Ее название – “Арктика” – точно характеризует партитуру Антона Светличного и хореографию Антона Пимонова. Все в них подобно игре солнечных лучей на ледяных кристаллах. Группы перестраиваются как затейливый калейдоскоп арктического пейзажа. Связки сложнейших поддержек исполняются легко и слитно. И точно так же, как воды, поднятые волной, возвращаются на прежний уровень, танец разрешает наплыв музыкальных волн, приводя их к покою.

Новая программа пермского балета – вполне логичная глава в репертуарной истории труппы. Театр, осваивавший неоклассику наравне, а в чем-то и более активно, чем столичные труппы, театр, станцевавший Баланчина и Роббинса, Килиана, Аштона и Макмиллана, представляет отечественную неоклассику – разнообразие существующих в ней балетмейстерских почерков, ее встроенность в мировой контекст и готовность с этим контекстом работать.

Андрей ГАЛКИН

«Экран и сцена»
№ 4 за 2024 год.