С легкой талантливой руки Дмитрия Крымова жанр “своими словами” прижился в российском театре. Еще не так давно в “Школе драматического искусства” шла крымовская дилогия «Своими словами. А.Пушкин. “Евгений Онегин”» и «Своими словами. Н.Гоголь “Мертвые души” (история подарка)» и имела все шансы перерасти в трилогию, постепенно расширяясь и дальше. Под тем же названием “Своими словами” была опубликована книга режиссерских экземпляров его спектаклей в издательстве “НЛО”.

Дмитрий Крымов сейчас далеко, а вот его ученица, художница и режиссер Этель Иошпа в соавторстве с режиссером и хореографом Анастасией Смирницкой выпустила в Москонцерте, в пространстве особняка на Пушечной улице, музыкальный иммерсивный спектакль “Сон Татьяны. Гадание” – в жанре “театр художника” (им мы тоже в немалой степени обязаны Крымову) и одновременно в жанре “своими словами”. Либреттистом и драматургом выступила остроумнейшая Екатерина Поспелова, а композиторами – Петр Айду и Евгений Бархатов.

Этажи, лестницы, залы, зальчики и коридоры Москонцерта обживает немалое количество народа: актеры хорового театра Бориса Певзнера, музыканты ансамбля солистов “АРосс”, актеры, скрывающиеся в куклах, и исполнители четырех главных ролей – Екатерина Поспелова (няня Татьяны и Пушкина в одном лице), Ольга Балацкая (Татьяна), Сергей Быстров (Медведь) и Анастасия Смирницкая (Пушкин). Число участников спектакля сопоставимо с числом пришедших на Пушечную гостей, оказавшихся на разудалых именинах Ольги Лариной, где не умолкают звуки вальса из оперы П.И.Чайковского и звучат слегка переделанные арии мсье Трике, где в тесноте вечеринки танцуют все со всеми, дылда Дуня экспрессивно разливает чай, а Пушкин с набеленным лицом неукротимо разбрасывает дуэльные перчатки.

Ведомые указаниями на табличках, пристроенных на спинах персонажей, гости плавно перекочевывают на второй этаж, в страшный сон Татьяны из пятой главы романа.

По хрустящим под ногами ветвям и жердочкам, балансируя босыми ногами на узком бревнышке, по “гибельному мостку” напуганная Татьяна раз за разом, как бывает только во сне, перебирается через бурливый – здесь воображаемый – поток. Условные слуги просцениума, среди которых и сама Этель Иошпа, погромыхивают связками ключей в расставленных по бокам металлических тарелках, обеспечивая мистическое звуковое сопровождение. Одолев переправу, Татьяна ринется вперед, маня публику за собой, и приведет нас в вытянутый в длину зал с лепниной и тенями на стенах, где накрыт длинный пиршественный стол со стеклянной столешницей поверх черной скатерти. Именно здесь царит стихия театра художника: стол картинно заставлен оплывшими свечами в бутылках разных форм, ведрышками для шампанского, щипцами для льда, гранеными стаканами, веретенами, прялками, мясорубками, весами и прочими старинными или винтажными предметами с барахолки. А уж трапезничает за столом сущая нечисть: существа с головой-самоваром, головой-рыбиной, головой-фламинго, головой-кошечкой, клювастой головой в фате и головой с двусторонним лицом, увенчанной целым зверинцем (свинья-козел-петух). Почти как у Пушкина (“…за столом / Сидят чудовища кругом: / Один в рогах с собачьей мордой, / Другой с петушьей головой, / Здесь ведьма с козьей бородой, / Тут остов чопорный и гордый, / Там карла с хвостиком, а вот / Полужуравль и полукот. / Вот рак верхом на пауке, / Вот череп на гусиной шее”), но без иллюстративности. Сквозь пощелкивание и погромыхиванье пробивается музыка, по столу стелется белый дым: “Лай, хохот, пенье, свист и хлоп / Людская молвь и конский топ!”.

Именно в этом зале зрителей поделят на три группы (у кого-то номер выведен на бутылочной пробке, кому-то, чтобы получить его, приходится разбить яйцо и извлечь бумажку с цифрой), и каждая отправится за своим поводырем, по очереди посещая Арину Родионовну, медвежью берлогу или присутствуя при диалоге Пушкина с Татьяной, сочиняющей письмо Онегину.

Лукавая Арина Родионовна, вокруг которой пришедшие рассаживаются в сумраке на пеньки (сюда на минуту забредает и Татьяна с монологом безумной Офелии), не сказки им рассказывает, а натурально гадает на монументальном томе Пушкина, кажется, в издании Брокгауза и Ефрона. Кому-то обещает Болдинскую осень и публикации под псевдонимами, кому-то велит дерзать и забрасывать свой невод не только в синее море. Прочим предлагает извлечь предсказание из дупла проросшего тут же в комнате дерева. От героини Екатерины Поспеловой с ее импровизациями и уходить не хочется, но звук колокольчика велит уступать пеньки следующей партии пришельцев и направляться в завешанную коврами берлогу. Медведь тут же по-хозяйски пристраивает девушку из публики их выбивать, протягивает стопку наливки другой, кого-то отправляет печь блинчики, а над кем-то проводит дерзкий эксперимент – интерактива здесь с лихвой. Снова колокольчик и снова перемещение в пространстве, на сей раз по темному коридору – на стенах подсвечено множество цитат из поэтов первого ряда, писавших о снах и сновидениях. В итоге мы находим себя в узком закутке, заставленном книжными шкафами. Здесь бледный Пушкин в цилиндре, крылатке и на ходулях будет переводить письмо Татьяны к Онегину с французского на не ходульный, а красноречивый и пламенный пушкинский русский.

В финале все снова, как часто случается в иммерсивных спектаклях, соберутся вместе в огромном зале и станут свидетелями дуэли и смерти мертвенно бледного Пушкина.

Теряя один за другим спектакли Дмитрия Крымова, мы с нежностью вслушиваемся сегодня в их отголоски – с непременной избыточностью фантазии – в работах его учеников.

Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
№ 11-12 за 2023 год.