Замороженными пальцами

Фото Е.ГОРОБЕЦ/Театр на Бронной
Фото Е.ГОРОБЕЦ/Театр на Бронной

Малая Бронная, 4. По этому адресу долго жил ГОСЕТ, затем десять лет – Театр Сатиры, а потом режиссер Андрей Гончаров получил это здание для своего Мос-ковского драматического театра. Донельзя невзрачное название было украшено географическим дополнением. С предыдущими жителями связи не было. Въехали и остались, на долгие годы, пока не пришла пора – при Константине Богомолове – большого ремонта, вынудившего труппу и верных ей зрителей перекочевать в советский дворец на Яузе. Долгожданное возвращение в родные стены в апреле 2022 года могло бы стать громким событием, но внетеатральные обстоятельства его заслонили.

Спектакль Микиты Ильинчика “Вишневый сад” – третья премьера на омоложенной сцене (первая – постановка Константином Богомоловым арбузовской “Тани”, вторая – музыкальный трагифарс по Чехову “Платонов болит” режиссера Александра Молочникова, о нем в “ЭС”, № 5, 2022) и вторая его работа в Театре на Бронной. Дебютировал молодой выпускник гитисовского курса Каменьковича-Крымова “Благоволительницами” по грандиозному роману Дж.Лителла, подробно анализирующему души и дела нацистов. Текст этот был поставлен впервые. Не только в России. Вообще впервые, если не считать фрагмент, включенный в спектакль “(А)поллония” Кшиштофа Варликовского.

Теперь – хрестоматийная пьеса Чехова. “Вишневый сад” для взрослого российского зрителя имеет предысторию, у каждого связан с чем-то: с объяснениями ли учительницы литературы, с выпускным ли сочинением, с прогулами ли – неважно, имеет значение, что отзывается воспоминанием. И эта тема мерцающего прошлого стала в очень коротком, предельно сжатом спектакле Ильинчика главной.

В холодной голубой коробке сцены (художник-постановщик Маша Плавинская) немножко мебели, детских игрушек и рисунков на стене. Задник и узкие боковые панели используются для трансляции видео, визуально стилизованного под старое кино. Иногда звучит запись, где мягкий голос читает ремарки. Тон успокаивающий, погружающий в какой-то гипнотический сон.

Предметы на сцене роли, помимо чисто функциональной, не играют: их не вертят в руках, ностальгируя, не бросают в раздражении, не разглядывают в задумчивости. Обитатели имения тоже будто просто присутствуют, когда-то равнодушно оставленные, а затем, с тем же безразличием снова покинутые Раневской. Дом обветрился, семья потрескалась, любовь выдохлась.

Вечный студент Петя Трофимов (его играет совсем молодой Денис Зайнуллин) совершенно безразличен к вечной школьнице Ане (Василиса Перелыгина), тоже не проявляющей к нему никакого романтического интереса. Лопахин заботится о Раневской только потому, что она – часть прошлого, детское его тепло. У Чехова за Лопахиным встает будущее, мрачное или деловое, эпоха хамства или революции, но будущее. В потерянном, шатающемся по дому Лопахине Дмитрия Куличкова никакого будущего нет. Он, безусловно, станет и дальше строить свой бизнес, он непотопляем, но никакой идеей не горит. Изящная снежная королева Раневская-Лариса Богословская смотрит на всех с одинаковой прекраснодушной нежностью. Она перемещается по имению неслышно, невесомо, будто сама уже стала тем призраком, который видится ей в вишневом саду.

Гаев, бесконечно посасывающий палочки от леденцов, болтает, чтобы заговорить ускользающее время. В этой роли Игорь Миркурбанов легок, ироничен, расслаб-лен и удивительно напоминает капитана Джека Воробья – или, лучше сказать, тот образ Джека Воробья, который к всеобщей радости иногда проглядывает сквозь Джонни Деппа во время последних судебных заседаний. В треугольнике Яша-Епиходов-Дуняша все зевают и скучают. Гендерфлюид “Двадцать два несчастья” (Сергей Кизас) даже Шарлотте Ивановне (Вера Майорова) не сочувствует, устремив свои темные печальные глаза куда-то за горизонт событий. И только строгая, собранная Варя (Александра Ревенко) отчаянно, горячо влюблена в Лопахина. А ему – дела нет. Ее юбки все короче и короче. А ему – дела нет. Они прощаются, может быть, навсегда. А ему – дела нет. Других дел у него очень много, а до нее – дела нет. Их неродившаяся любовь – единственное выжившее чувство.

Художественный руководитель Театра на Бронной Константин Богомолов сам очень любит работать с темой непрошедшего прошлого, но оно у него всегда четко определено. У Ильинчика же нет конкретных примет непрожитой эпохи, волочащейся за героями. И художница по костюмам Анна Брауде сделала так, что время действия по ним не определишь. Междувременье. Когда отсчет уже начался, а к чему все идет и когда кончится – неясно. Долго вибрирует тревожный звук – лопается струна, да все никак не лоп-нет. Оттого и стука топора по деревьям не слышно – это значило бы поставить точку. Оттого и неуместно веселый танцевальный вечер происходит вне сцены, лишь мелькая тенями по стене. Оттого и загадочный Прохожий – солдат-инвалид неизвестной, но, судя по отсутствию удивления на лицах героев, затянувшейся, привычной войны. И оттого же старик Фирс (Александр Макаров), забытый в заколоченном доме, не видим зрителю, стенает в неопределенном “где-то”.

В спектакле нет ничего смешного, только иногда вздрогнет нервной улыбкой Симеонов-Пищик (Владимир Яворский) да неуместно пошутит Гаев. Вечная мерзлота. Заколдованный ледяной дом.

Зоя БОРОЗДИНОВА

«Экран и сцена»
№ 11 за 2022 год.