Одна из важнейших выставок Эрмитажа (она открылась в мае и продлится до сентября) называется «ARS VIVENDI. Франс Снейдерс и фламандский натюрморт XVII века». Основу экспозиции составили картины собраний Эрмитажа и ГМИИ имени А.С.Пушкина (кураторы Михаил Дединкин и Татьяна Косоурова). Живопись художников Фландрии сама по себе прекрасна, но попав на выставку, не можешь не обратить внимание на то, как поданы и размещены в пространстве картины и изделия декоративно-прикладного искусства. Посетитель словно оказывается на улицах Антверпена XVII века с его лавками, домами и кухнями. Имена художников, приглашенных делать экспозицию, хорошо известны людям театра. Эмиль Капелюш и Юрий Сучков окончили постановочный факультет ЛГИТМиКа. Оба сценографа совмещают работу в театрах с созданием авторских выставок. Юрий Сучков – главный художник Санкт-Петербургского музея театрального и музыкального искусства. Его экспозиции, такие, к примеру, как «Любовь к трем апельсинам», становились событиями. Одна из выставок Эмиля Капелюша в Театральном музее называлась «Театр художника… и не только театр». Создавая экспозиции, он становится режиссером пространства (подробнее о его творчестве можно прочесть в «ЭС», 2021, №11, 2022, №24). Мы беседуем с Эмилем Капелюшем о его работе в Эрмитаже.

– В прошлом году вы с Юрием Сучковым вместе с кураторами музея создавали выставку-инсталляцию одной картины «“Думай о времени!”. Ян ван ден Хекке. Роскошный натюрморт». Ее можно назвать генеральной репетицией «ARS VIVENDI». Наверное, стоит о ней напомнить. Это была ваша первая выставка в Эрмитаже?

– Да, и для меня было важно, что я зашел в Эрмитаж через Главный штаб (у Юрия Сучкова уже был опыт нескольких эрмитажных выставок). Все началось с идеи рассказать о фламандской живописи языком современного искусства, то есть соединить плохо соединимое, но мы, кажется, нашли ключ. Огромный черный загадочный объект был установлен в просторном зале такой величины, что человек в нем казался себе очень маленьким. На одной из стен «ящика» – буквы на старо фламандском – LET OP DEN TYT – «Думай о времени» (эта строка из послания, которое можно разглядеть в самом натюрморте Яна ван ден Хекке на странице нотной тетради). Мы решили создать историю про Ноев ковчег, ведь чувство близости к смерти характерно и для того, и для нашего времени. Эпоха барокко была временем эпидемий и кровопролитных войн, человеческий век был коротким, люди жили в среднем лет по сорок, зная, что каждую секунду они могут переступить грань небытия. Картина оказалась в пространстве, похожем на средневековый монастырь. Художник, писавший ее, как будто остановил работу и отошел куда-то на минуту.  Рядом с картиной – инсталляция из подлинных музейных предметов XVII века: ткани, кубки, старинные музыкальные инструменты. Материализован, повторен не просто стол с красивыми предметами. Художники Фландрии настаивали на том, что их полотна (тогда, кстати, еще не было слова «натюрморт») говорят не только о роскоши, а о том, что всему приходит конец. В барочной живописи существует жанр – vanitas, что означает бренность. На нее намекают все эти прекрасные плоды с червоточиной, в которых уже началось саморазрушение, а не просто червячок дырочку прогрыз. В XVII веке человек знал символику цветов и предметов. Когда смотришь на брошенное пиршество у фламандцев, есть ощущение, что бокал только что упал и вино пролилось, корка лимона скатывается со стола, рукопись вот-вот куда-то улетит, она колышется от ветра. Тема Ноева ковчега заявлена огромными модулями – скорее всего это шпангоуты, части скелета корабля.

– Новая выставка в Эрмитаже называется «ARS VIVENDI» – искусство жизни. Как вы с Юрием Сучковым определяли для себя главную задачу экспозиции?

– Сначала была очень простая идея вовлечения посетителя в игру. Посетители музея разные, когда читаешь книгу отзывов, поражаешься насколько разные. Основная часть выставки расположена в Николаевском зале. Когда мы, как будто впервые, посмотрели на анфиладу состоящую из входного зала с Ротондой и огромного Николаевского зала, у нас возникло впечатление маленького, но просторного города. Аналог классического Петербурга. Как улица Росси, например. И мы не должны были экспозицией разрушить эту архитектуру. Мы по-честному сделали макет в масштабе 1:25, он занимал половину моей мастерской. Мы вспомнили историю города, только в обратной последовательности: не от барокко к классицизму, а от классицизма к барокко. Как эти два стиля в нашем городском пространстве поддерживают друг друга, несмотря на то что посыл у них совершенно разный.

– Пример хрестоматийный, но сразу думаешь о Карло Росси, создавшем своим зданием Главного штаба прекрасную раму для растреллиевского Зимнего дворца. Когда входишь на выставку, обращаешь внимание на деревянные, прозрачные конструкции в центре Николаевского зала, своеобразную «архитектуру» экспозиции.

– В начале работы благодаря кураторам выставки перед нами возникли картины Рубенса с его любимыми триумфальными арками. Мы понимали, что наша выставка временная, она создается, чтобы со временем исчезнуть, и нам хотелось этими арками показать хрупкость, иллюзорность пространства.

– В вашем, хочется сказать, «сценографическом» решении важную роль играет свет, мерцающий, отбрасывающий тени на стены, и притушенный звуковой ряд, барочная музыка.  

– Нам немного не хватило световых приборов, чтобы подчеркнуть высоту, вертикаль зала.  Выставка живописи – всегда привлечение внимания посетителей к картинам (то есть на первый «этаж»), чтобы не нужно было поднимать голову высоко. А тут мы решили, что посетитель будет смотреть не только на картины, но и на то, что их окружает – на архитектуру театрального лабиринта. Лампочки в люстрах удалось заменить, они стали мерцающими, создали атмосферу вечернего праздника, и в то же время они не отвлекают от картин. Музыка перемешана со звуками улицы. Нашим соавтором стал звукорежиссер, и этот приглушенный фон работает на результат.

– В молодости я водила экскурсии в Екатерининском дворце Царского села. Один из парадных растреллиевских залов назывался Картинным. Полотна фламандских, голландских, французских художников XVII века сплошь покрывают стены, они отделены друг от друга только багетом. Картины играют декоративную роль, хотя среди авторов такие имена как Давид Тенирс, Адриан ван Остаде. В эпоху барокко живопись была частью интерьера.

–  Да, прежде всего живопись прекрасного качества (среди художников были такие великие мастера, как Франс Снейдерс) носила практический характер, была частью интерьера. Домашнего, уютного или дворцового. Представляешь себе горожанина, чья жизнь сводилась к тому, чтобы пережить войну, эпидемию, нашествие, бежать из дома, вернуться в свой город и снова думать о том, что ему придется этот мир покинуть. И даже человек, посетивший ярмарку, карнавал или пир, все равно чувствовал, что все это не вечно, хочется «остановить мгновение», и это можно сделать только с помощью живописи. Однако, рассказывать о картинах – работа кураторов, которые посвятили этим художникам свою эрмитажную жизнь.

–  Среди объектов выставки слон, голова его сделана скульптурно, а вместо туловища деревянный «скелет», рифмующийся с арками в центре зала. Каково происхождение объекта?

– В те времена, которым посвящена выставка, возникла Ост-Индская компания, открывались новые морские пути, во Фландрию стали привозить китайский фарфор, утварь из Индии, из Персии. И, кстати сказать, экзотических животных и птиц. У нас этот слон тащит на себе огромную китайскую вазу. Двадцать лет назад он был сделан мной для выставки Мариинского театра к юбилею Петербурга и потом много лет скучал в Театральном музее. Здесь он очень пригодился. «ARS VIVENDI» напоминает нам о городских празднествах, на многих картинах мы видим, как эти празднества происходили.

– Вспоминаю, как попала в Антверпен в День города и наблюдала за шествием горожан в старинных костюмах.

– В небольших европейских городах такие шествия традиционны. В домашних гардеробах, сундуках хранятся платья и костюмы прошедших веков. У нас же, как кажется, катастрофа с городскими праздниками, они становятся просто освоением средств. Впрочем, это не имеет отношения к нашей выставке.

–  В витринах можно видеть замечательные инсталляции из предметов, перекликающиеся с картинами. Особенно поражают сочетания изделий прикладного искусства – фарфоровых ваз, серебряных кубков, стеклянных сосудов. К примеру, в одном из таких материализованных натюрмортов – большое блюдо, украшенное резьбой по кости и фламандские кружева.

– Эти инсталляции задуманы и осуществлены Юрием Сучковым и кураторами выставки. У Юрия огромная страсть к материальной культуре. Нам трудно представить себе, что несколько погонных метров кружев стоили столько же, сколько живопись, которую мы можем видеть на выставке. Над кружевом трудилось несколько поколений одной семьи. Существовала традиция резьбы по слоновой кости. Вот и слон вернулся в наш разговор.

– Обратила внимание на то, что рядом с предметами эпохи барокко лежат сухие ветки и фрукты.

– В одной из витрин можно заметить даже хлебные крошки. Я спросил о них, и Юрий показал мне картину, где изображен хлеб.

– В одном из интервью Юрий Сучков говорил, что каждый экспонат, каждая картина – «это небольшой спектакль, игра со своими символами-текстами, которые нужно разгадать». Но не менее важной становится подробная аннотация понятий и терминов, помогающая прояснить смысл живописи.

 – В Эрмитаже существует Молодежный совет, который по нашей просьбе сделал словарь символов и аллегорий. Посетитель может узнать, что означают те или иные цветы, плоды, птицы. Ведь каждая картина – послание, зашифрованный текст, позволяющий наблюдательному человеку увидеть то, что не увидит другой. Есть, например картины с изображением лебедя. Мы можем лишь догадываться, что лебедь – это символ христианства, символ чистоты. Но даже если это не всегда было так, ясно, что когда-то художник не просто рисовал красивые цветы, он думал о том, что лилия – символ благочестия, невинности, а роза символизирует страсть.

– Я покидала выставку в приподнятом настроении. У выхода на полу сидела группа детей, внимательно слушающих экскурсовода. Постоянно думаешь о том, получится ли у старшего поколения, понимающего толк в искусстве, передать свои знания по наследству. Я знаю, что вы уже несколько лет ведете занятия с детьми.

– Школа называется ТАК (Театр, Анимация, Кино). Руководит ею театральная художница Яна Глушанок. Я с ней работаю довольно давно и семь лет назад привлек ее к идее создания школы для одаренных детей и подростков. Сейчас занимаюсь со старшими (от 12 до 20 лет). Некоторые приходят к нам, уже перешагнув порог школы. Наша часть программы называется «Театр художника». Мы учим работать с пространством. В отличие от многих студий изобразительного искусства, куда принимают подготовленных детей, мы берем и тех, кто не рисует. У нас нет задачи обязательно сделать из них художников (хотя среди выпускников есть те, кто учится в престижных художественных вузах). Не так давно в Театральном музее была выставка работ наших учеников.

– Вы постоянно сотрудничаете с Музеем Ахматовой. Планируете новый проект?

– Когда входишь в Шереметьевский сад, все сразу становится понятно про этот музей: это место, где ты понимаешь что-то главное про наш город. Новый проект будет продолжением тем, о которых рассказывала выставка «Эрика берет четыре копии». Но говорить о нем рано.

Беседовала Екатерина Дмитриевская

«Экран и сцена»
Июль 2024 года.