На обложке девятого выпуска альманаха “Мнемозина”, вышедшего в издательстве “Артист. Режиссер. Театр”, – фотография беззвучно кричащей Елены Вайгель из спектакля Бертольта Брехта “Мамаша Кураж и ее дети”. Почти мунковская экспрессия этого фото приковывает к себе взгляд, не отпускает. Задумываешься, прежде чем открыть книгу: что же там такое внутри, требующее столь мощного предварения?

Уже близко к окончанию последней, третьей, части, в письме семьдесят четвертом, Борис Зингерман пишет Светлане Бушуевой: “…Я и кричу всю дорогу – только беззвучно, как Вайгель в Кураж. Но это не разговор, разумеется. Каждый кричит, как может…”

Там, внутри, под обложкой – “Документы и факты из истории отечественного театра ХХ века”, в этот раз исключительно эпистолярные (редактор-составитель В.В.Иванов). На самом деле – уникальный театральный роман в письмах, драма в трех актах с открытым финалом, небольшим количеством действующих лиц и сквозным героем, который хоть и обретает голос только в одном акте, ощутимо присутствует во всех.

Письма. Почти утерянный сегодня способ общения, возможность обстоятельного разговора на расстоянии. Перемещающиеся в пространстве листки бумаги, зовущие, окликающие, требовательные, печальные, забавные, нежные свидетельства физического присутствия в мире адресантов и адресатов. Их сбывшихся и несбывшихся надежд и планов, их творческих свершений и кризисов, их очарований и разочарований.

У документов эпистолярных есть перед мемуарными и дневниковыми одно очевидное преимущество – они предполагают диалог. Даже если ответы не сохранились, каждое последующее письмо, как правило, является продолжением начатого однажды разговора. В письмах содержится так много информации о человеке, они дают иногда совершенно неожиданные ракурсы казавшихся хорошо знакомыми портретов.

Кроме того, чем крупнее личность пишущего, тем отчетливее проявляется в письмах отношение к противоречивости и сложности выпавших на его век событий. Черты эпохи возникают не между строк, а словно вырастая из них, поднимаясь за ними, наделяя деловые подробности и бытовые неурядицы глобальными общечеловеческими смыслами.

“Поддержите дух злополучной актрисы” – так называется первый акт девятой “Мнемозины” (текстология Л.С.Дубшана; публикация, вступительная статья и комментарии М.В.Хализевой). Сорок шесть писем Алисы Георгиевны Коонен к Науму Яковлевичу Берковскому, десять лет жизни обоих, фактически все 1960-е. Ответов Берковского в этой книге нет – но при желании их можно прочесть в четвертом номере журнала “Звезда” за 2001 год. Благодаря тонко составленным комментариям, однако, не возникает впечатления безответности посланий Коонен. Кроме цитат из опубликованных писем Берковского, в комментариях скрупулезно восстановлена вся последовательность его работы над статьей для сборника творческого наследия А.Я.Таирова, которая в итоге в сборник не вошла, но стала поводом для переписки.

От вполне делового тона первых писем Коонен быстро уходит, правда, пытаясь вернуться к нему, получая варианты присланной Берковским статьи. Но и здесь не может удержаться от эмоций (“…В них вкладывал Таиров романтику и поэзию, что и давало особое звучание всей тематике этих спектаклей и вызывало восхищенно-горячий отклик зрителей…”, “…Таиров сумел сделать некое чудо…”, “…этот реализм был “крылатым” – романтическим…”), одновременно и убеждая приглядеться к своим правкам, и извиняясь за них. На свою судьбу она не жалуется, хотя и замечает: “…Актриса без театра – как рыба на песке! Воображаемые актеры, воображаемая публика…”, рассказывает о подготовке вечеров и записи пластинок, настойчиво повторяя, что главное и единственно важное для нее сейчас – вернуть имя Таирова в историю советского театра. Для этого – порой мучительная работа над книгой воспоминаний, для этого – подготовка сборника. Каждое лето Алиса Георгиевна приглашает Наума Яковлевича “в свою избушку” во Внуково, подробно пишет о способах добраться и рисует домики, что вызывает у читающего письма сегодня пронзительную нежность к ней. Она иронизирует над болезнями – своими и домработницы, пишет о впечатлениях от редких походов в театры, она очень занята и почти не бывает одна – и она страшно, вселенски одинока. В Берковском она нашла собеседника, в котором нуждалась, и, увы, пережила его. Как и Камерный театр, как и Таирова.

В акте втором под названием “Вы – из самых близких…” (публикация, вступительная статья и комментарии Л.С.Дубшана; постскриптум В.В.Иванова) Наум Яковлевич Берковский – один из авторов опубликованной переписки. Второй автор – Наталья Анатольевна Крымова. Несколько раз Берковский обращается к Борису Исааковичу Зингерману, эти письма представлены краткими выдержками в связи с конкретными темами. Хронологически первое письмо в этом акте написано раньше, чем письмо А.Г.Коонен – в 1958 году, последнее – отправлено Крымовой в 1976 году вдове Берковского Е.А.Лопыревой. Но основная часть действия происходит в те же десять лет, что и в первом акте, одновременно с ним. При этом о Коонен и своей статье о Камерном театре Н.Я.Берковский почти не упоминает, пишет о современном театре и с удовольствием находит в Наталье Крымовой (а также в Борисе Зингермане и Вадиме Гаевском) столь необходимый ему молодой, острый, внимательный и внимающий взгляд.

В первых письмах к Берковскому Крымова предстает еще как молодой критик, стесняющийся авторитетного историка литературы и театра, она восторженно отзывается о его статье и осторожно рассказывает о делах в редакции журнала “Театр”. Постепенно, под влиянием теплой, почти отцовской интонации писем Наума Яковлевича, раскрывается и Наталья Анатольевна (“милая, премилая Наташа”, часто обращается он к ней). Спектакли, поездки (даже в Англию, что Крымова в 1960 году убийственно комментирует: “…Написала и не верю, что написала это про себя. Вот убогая у нас жизнь – естественное кажется сказкой, нормальное удивляет, а к уродствам все привыкли…”), неожиданно личный рассказ о похоронах Бориса Пастернака, переживания за сына, сложности в редакции – она пишет Берковскому обо всем, что ее волнует. Замолкает на несколько месяцев, а потом отправляет сразу несколько писем с перерывом в пару дней. Наум Яковлевич же делится с ней, например, мнением о Г.А.Товстоногове, очень своеобразным: “…Я окончательно убедился в его талантливости, но ведь дело-то в характере таланта, – так сказать, в морали таланта, и тут есть повод к размышлениям такого рода. Я до сих пор размышляю…”, впечатлениями от гастролей Московского театра имени Ленинского комсомола, куда недавно назначили главным режиссером Анатолия Эфроса: “…Эфроса можно поздравить с двумя актрисами, Яковлевой и Дмитриевой. Одна еще непрочная, зато поэтичная, другая куда прочнее, но талант ее в области характерного. Две актрисы на один театр это очень много. Всюду видна решительная рука Эфроса…”. А еще открывает ей поэта Федора Тютчева и напоминает, что ждет ее в Ленинграде: “…гулять по городу и говорить, ничего не пропуская…”.

Акт третий и последний – «Через несовершенное наше искусство постичь “дух времени”» (публикация, вступительная статья и комментарии В.В.Иванова и М.В.Хализевой) – двадцать лет (1975–1995) и восемьдесят девять писем Бориса Исааковича Зингермана к Светлане Константиновне Бушуевой. Ее ответов нет, и, хотя по эмоциональной составляющей писем Зингермана можно понять, когда он обижен, когда ироничен, когда с радостью отвечает, все равно остается какая-то недосказанность. Зингерман здесь занимает по отношению к Бушуевой ту же позицию, что Берковский по отношению к Крымовой – опыта к молодости. Впрочем, Берковский не давал Крымовой конкретных советов по улучшению ее текстов. В письмах же Зингермана много жестких, профессиональных комментариев, касающихся непосредственно рабочих вопросов. Но много и неожиданной пронзительной теплоты, особенно когда он вспоминает Наума Яковлевича Берковского, тоскуя по его письмам.

Неизменные действующие лица в девятой “Мнемозине”, кроме вышепредставленных, – Москва и Ленинград, а также стойкое чувство разрушения (Камерный театр, журнал “Театр”, Театр на Таганке, МХАТ, Союз Советских Социалистических Республик), которому пытаются противопоставить созидание – как могут – творчеством – все авторы опубликованных писем. Последнее письмо Бориса Зингермана к Светлане Бушуевой заканчивается словами: “Кругом хаос и черт знает что…”

Когда видишь перед собой пожелтевшие листки, исписанные выцветающими чернилами, а то и вовсе карандашом, перебираешь черновики и изумляешься количеству вариантов, когда читаешь расшифрованные письма, заботливо и профессионально собранные в статьи и книги, начинает казаться, что у всех этих людей, пишущих друг другу многостраничные послания, была какая-то бездна времени. А задуматься стоит о том, на что тратим свое время мы и что останется. От нашего времени и от нас.

Мария ЧЕРНОВА

«Экран и сцена»
№ 2 за 2024 год.