Что всплывает в воображении при словах «русская усадьба»? Старый сад, возможно, вишневый, дом с деревянными полами, белые переплеты окон, крыльцо в сиренях и прочие темные аллеи, антоновские яблоки, дворянские гнезда.

Ничего этого и в помине нет в новом спектакле Алексея Бородина. Худрук РАМТа и один из старейшин московского театра, исследовавший судьбы семей, истории рода в разных своих постановках, он не так давно потерял близкого соратника, многолетнего художника своих спектаклей Станислава Бенедиктова. Для работы над «Ланиными» был приглашен Максим Обрезков, которому сцена РАМТа не чужая – здесь уже вышли в его сценографии «Сын» Юрия Бутусова и «Остров сокровищ» Александра Коручекова.

Внешнее решение «Усадьбы Ланиных» поначалу озадачивает: это не только не русская усадьба, это очевидный и как будто европейский город. Офорты Пиранези – вот что первым делом приходит на ум при виде совершенно монохромного, серо-черного вида – никак не сельского, а определенно городского. Эта площадь с фасадами и углами зданий, с их арками, пышными капителями колонн и лепниной, со штриховкой дождя на заднике, с черными венами нескольких сухих веток сверху – так очевидно не усадебна, что силишься понять – почему так? И узнаешь из роскошно изданного буклета – это фасад самого РАМТа, перенесенный на сцену, ставший домом в доме, а история из новооткрытой пьесы Бориса Зайцева для Алексея Бородина стала очень личной, собственной историей про театр как дом, в который жизнь разных, хотя и родных людей втягивает водоворот других жизней.

Творчество Бориса Зайцева ныне почти забыто, заслонено книгами его современников – Бунина, Чехова, Андреева, Куприна. Сентиментальная, многословная и преувеличенно чувственная, эмоционально перенасыщенная пьеса Зайцева имеет на себе отблески, сполохи тем и стилей современников и предшественников – в ней можно увидеть нечто тургеневское, нечто чеховское, нечто бунинское. Пресловутые «пять пудов любви», как Чехов охарактеризовал суть своей «Чайки» – здесь все десять.

Ланины – это три поколения, старший – вдовец Александр Петрович, хозяин усадьбы, его дочери Елена и Ксения, у Елены есть дочь Наташа от первого брака и муж Николай. А еще у сестер есть – у девицы – жених Евгений, у замужней – безответно в нее влюбленный старинный друг Петр Андреич. А еще к ним в гости приезжает семейная пара – профессор Диодор Алексеич и его жена Мария, а еще есть гимназист Коля, а еще – целый хоровод безымянной молодежи. Любовь, ревность, страсть, отчаяние, жажда жизни, жажда смерти – вязь притяжений и отталкиваний, разрывов и новых узлов так сложна, что не сразу схватывается зрителем. Рождается главное ощущение – не фабульный узор здесь важен, а само густое электричество, которым заряжен воздух, дрожь и нетерпение, «как все нервны». Загадка жизни – почему хорошие люди несчастны? По какому закону выбирает любовь, кого лишать, кого миловать? Ответ на нее, возможно, ведает лишь статуя Венеры в саду, старинная реликвия усадьбы, помнящая клятвы и признания нескольких поколений. Об этой статуе говорит патриарх, о ней упоминают и прочие, но скульптуры на сцене нет – есть лишь белый косой луч, который ложится на лица актеров, когда они поворачиваются к залу, к невидимой Венере.

Четыре женщины на сцене, четыре женских типа, от юности до зрелости. Елена (Анна Тараторкина) поеживается, иронизирует, нервничает и больше всего занята не несчастной дочерью, не изменяющим мужем и даже не больным отцом, а своей тайной безответной любовью к профессору. Петр Андреич (Евгений Редько) – этакий тургеневский Ракитин при ней, только резче и горше. Сестра ее Ксения (Яна Палецкая) – воплощение ясноглазой гармонии и твердой уверенности в счастье, нынешнем и будущем. И жениха своего (Иван Юров), многозначительно намекающего на былые грехи и страсти и сомневающегося, достоин ли, твердой рукой к этому счастью и приведет. Юная Наташа (Анастасия Волынская) является на сцену насквозь мокрой русалкой, хохоча и захлебываясь рассказом о рыбной ловле, а в финале она спасенная утопленница, скорбная, раздавленная несчастной страстью к отчиму. Мария Александровна, жена профессора – у Дарьи Рощиной она классическая фам фаталь с поднятым подбородком и победным блеском глаз. Героиня ее не смущается нимало, приехав погостить в усадьбу и уезжая оттуда с чужим мужем, бросив собственного, настолько диктует ей право ее витальность, ведьмовская жажда жить и чаровать. Ленивый бонвиван Николай (Денис Баландин), привыкший к женским восторгам, покорно идет на ее чары, печально усмехаясь при мысли, что это на свою погибель. А профессор, ее оставленный муж, в исполнении Максима Керина – не слепой к происходящему ученый сухарь, как упрекает его жена, а убедительный образ мягкого, растерянного, доброго человека. Он все понимает, наблюдает и принимает без сопротивления – как ученый и как интеллигент, в котором ничего от героя-любовника, потому он никак не отвечает, даже сочувствием, на признания хозяйки дома.

Но самым важным героем спектакля у Алексея Бородина стал хозяин имения Александр Петрович в исполнении Андрея Бажина. Это довольно условный тип идеального любящего отца, вдовца, трогательно хранящего память о любимой жене, и хлебосольного русского барина, которому непросто придать сценической полнокровности. Бажин выделяет главную черту своего героя – благоговение перед жизнью, молодость души, которая заставляет поэтически славить бурные страсти былых дней и любоваться нынешней молодежью. Шестидесятилетних в те поры принято было видеть угасающими стариками – так и Александр Петрович, как чеховский Сорин, на пороге смерти хочет быть рядом с юными. Вихрь танцующих, играющих, шумно спорящих, проносящихся из кулисы в кулису юношей и девушек в белом – как порывы грозы, в одной из сцен взвивающие белые занавески. Свежесть, красота, обещание будущего. Стихия молодости живет как бы отдельно от героев спектакля: те все в темном разных оттенков, раздираемы страстями и рефлексией, а эти – как веселая пена. Их зовет старик, ими хочет быть окружен, их приветствует и благословляет.

Но ощущение трагического кануна, сгущения туч не разбивают ни их порхания, ни единственный цветной мазок в сумрачной гамме спектакля – радуга на заднике. Спектакль не разбит на главы, спет без пауз, как печальный романс. «Нельзя надеяться на счастье», – говорят друг другу мать и дочь. «В горе надо быть выше себя», – размышляет вслух Петр Андреич. Горе и счастье – некие внешние явления, захватывающие человека, не зависящие ни от качеств, ни от действий людей. И потому главное – достоинство и терпение, с которыми надо встречать любые беды. Жизнь требует мужества принять и муки ее, и тревоги, и потери, и при этом нет ничего ее прекраснее, особенно, если видеть ее как театральную игру. Лейтмотив спектакля, в разных обертонах исполняемый в сценическом существовании всех героев, звучит отчетливо, как собственная речь режиссера.

Наталья ШАИНЯН

«Экран и сцена»
Октябрь 2024 года.