Кирилл Люкевич, создатель самого маленького театра «Блоха» в Санкт-Петербурге, продолжает игру с масштабами теперь и в столице. Для своей первой московской постановки «Вещи и ущи» в театре «Практика» режиссер выбрал одноименный сборник питерского автора Аллы Горбуновой – крошечные рассказы про маленьких людей с космосом внутри.

Люкевич – режиссер междисциплинарный. Его золотомасочный «4elovekvmaske» был променадом по заброшкам, в театре «Блоха» помещается всего 6 зрителей, даже в Александринском театре он умудрился поставить спектакль не как все, а на 7 ярусе – «за конями». В столичной «Практике» Люкевич выстраивает инсталляцию на столе, рассаживая зрителей вокруг нее.

Для Горбуновой это первая постановка сборника в театре и первый спектакль по ее текстам в Москве (по книге «Конец света, моя любовь» есть работы в Новосибирске и Санкт-Петербурге). «Вещи и ущи» – заразительные миниатюры, органично соединяющие реальное с метафизическим. Герои в них настолько объемные, что как будто выпрыгивают из текста. Грустные, забавные, напитанные сладким мороком истории целенаправленно разыгрываются здесь с большой дистанцией.

Многочисленных персонажей режиссер помещает в безликий макет типового жилого комплекса (сценография Марии Лукка и Александра Мохова). Там, помимо многоэтажек, есть все для долгой и счастливой жизни: парковки, деревья, фонари, детские площадки, даже блуждающий по кругу трамвай. Спектакль не начинается и не заканчивается в конкретный момент, к макету можно подойти и до, и после показа, не торопясь изучить расположение улиц. Актеры «заряжаются» уже при зрителях, наполняют макет жизнью, причем не только крошечными, размером с фалангу пальца, фигурками героев, но и атрибутами существования человека: стаканчиками кофе, обертками M&M’s, зажигают фонари и окна домов.

Актеры здесь – жители города, говорящие о жителях города: Александра Никитина, Александр Шадрин, Ясмина Омерович и Никита Юськов. Рассказы распределены между исполнителями, некоторые читаются совместно, а в промежутках артисты непринужденно болтают друг с другом и с залом. Драматург Настасья Федорова сочиняла композицию, опираясь на индивидуальности исполнителей, отталкиваясь от их характеров и звучавших на репетициях реплик. Звуковой ландшафт актеры создают сами, сами же выстраивают мизансцены для микрофигурок и снимают их на ручные камеры. Пространство, импровизационная манера существования, ирония снимают с рассказов пафос, а камера, несмотря на крупные планы, еще больше увеличивает дистанцию. Слова никто не присваивает, произносящий их – лишь рассказчик.

У зрителя здесь тоже много дел: успевать следить за экраном и одновременно за тем, как сцена выглядит в реальности на столе, слушать текст, отвечать на вопросы. Вместе с актерами попробовать понять, что же такое «ущи» – «вещи, сделанные из ума» – Горбунова дает определение, но не приводит примеров. Поначалу артисты ведут незатейливую болтовню с залом, включая пришедших в процесс создания спектакля, сопридумывания мира, который после (на самом деле и до) живет сам по себе. Такая игра в условность: сделаем вид, что все по-настоящему. Но общение тоже иллюзия. Обыденный разговор о еде, театре, ипотечных ставках – друг с другом и с публикой – нужен скорее для заполнения пауз во время настройки очередной сцены.

Безусловны здесь только вещи. Заходя на территорию театра предмета, Люкевич впрямую сталкивает «вещи и ущи». Кирпич, скотч, пачка презервативов, блистер таблеток – весь этот реди-мейд появляется в исконном размере и качестве, не неся дополнительных смыслов. Предметы работают за счет обыденности и узнаваемости, а не уникальности или сделанности. И сами человечки ­– не театральные куклы, они не созданы специально для спектакля, не отлиты и не раскрашены бутафорами, а куплены уже готовыми. Спецэффекты создаются тоже просто, из тех же подручных предметов – стеклянной бутылки, видео на телефоне, дыма от вейпа.

В рассказе «Полиамория» про поход к гинекологу Александра Никитина надевает медицинские перчатки, хирургическими ножницами складывает фигурки в контейнер для анализов. На экранах видно, как ее руки успевают ловко орудовать людьми и выписывать рецепт. В другой истории в спичечном коробке помещается целая комната – разговор про ставки на ипотеку весьма уместен. Соотношение масштабов создает не только иронию, но и наслаивает смыслы: в рассказе «Кирпич и мужик» в беседе с Богом борода Никиты Юськова возникает над крошечной фигуркой громадиной с неба.

С такими же макетными фигурками, чуть большего размера, работает финская компания «Livsmedlet Theatre» в спектакле о беженцах «Невидимые земли». Человечки, приклеенные к разным частям тела двух перформеров, бесконечно перемещаются в вынужденном путешествии. Принципиально важно, что там они вместе: семьями, группами, спаянные общей трагедией, люди-болячки, бородавки на ухоженном красивом теле. В «Вещах и ущах» у героев есть свой дом – маленький уютный угол в спальном районе. Но в этом большом городе все они тотально одиноки и бесприютны, и, что с ними, что без них – макет продолжает существовать. Безликим, но самодостаточным.

Люкевич демонстрирует человеческий муравейник: микроскопические фигурки теряются в сером мире. Вслед за писателем, режиссер дает голос каждому, кто зажигает по вечерам свет в одном из сотен окошек огромного дома. Выхватывает человека с его судьбой из общего потока, наводит камеру на его боль, наделяет субъектностью. А в качестве источника надежды дарит детский взгляд на мир, который все видит будто в первый раз. Через многоходовую систему восприятия спектакль позволяет посмотреть на жизнь с особого ракурса.

Анна КАЗАРИНА

«Экран и сцена»
Апрель 2025 года.