Марин, который жил на крыше

Фото А.СЕГЕДЫ


Фото А.СЕГЕДЫ

Ростов все чаще упоминается в связи с театральными событиями и людьми театра. Совсем недавно “Золотую Маску” получил спектакль о творческой тусовке Ростова – “Волшебная страна” Всеволода Лисовского и Театра “18+”. Из Ростова родом не только Кирилл Серебренников, но и Анатолий Васильев, у которого учился и работал два десятилетия режиссер Александр Огарев, выпустивший в Ростовском молодежном театре “Безымянную звезду” М.Себастиана.

Не случайно его “Безымянная звезда” посвящена теме творчества – необъяснимого начала, способного перевернуть жизнь и ничего не дающего взамен, кроме счастья. У Огарева эта тема звучит во многих спектак-лях: можно вспомнить краснодарскую “Панночку” с ее повторяющимся вопросом о возможности чуда или “Лес” в театре “Школа драматического искусства” – исследование судьбы артистов.

Главный герой “Безымянной звезды”, учитель Марин Мирою, в исполнении Андрея Бахарева – резкий, молодой, вихрастый – не только внешне похож на Маяковского, но и декламирует его “Послушайте!”. Вдохновение в нем рождает совсем не книга – теория, мой друг, суха, – а красавица с транзитного скорого поезда. Столичную Мону Юлия Чумакина играет поначалу кокетливо-манерно: забросила же судьба диву, с кудряшками и в золотистом обтягивающем платье, в такой городишко.

Город увиден художником Еленой Ярочкиной как будто бы сверху. По бокам сцены – ширмы с картой звездного неба, выглядящей как простреленная стенка тира, сзади – экран с причудливым видеорядом. Эту сценографическую периферию украшает театр теней и световая партитура Жанны Дазидовой.

Посередине подмостков – скат крыши: наклонный пандус, где и будет происходить действие. Весь городок увлеченно следит с этой крыши под саундтрек из “Шерлока Холмса” Гая Ричи за приехавшим поездом. А звездочет Марин и живет здесь, на крыше, приоткрывая мансардные окна, чтобы зайти внутрь. Неудобство наклонной поверхности – метафора неустроенности. Театром придумано много забавных деталей, вроде скошенных стульев и столов, устройств для удерживания тарелок – почти как в космосе.

Красавице Моне ужасно неудобно в этом покосившемся пространстве, однако постепенно увлеченность астронома и его друга-музыканта заражают и столичную штучку – ей предстоит впервые увидеть Большую Медведицу. Ключевая сцена поцелуя решена пластически: это робкий и страстный танец, за которым наблюдают, как ангелочки, купидоны-ученицы в серых крылатых фартучках. Хореограф Анастасия Кадрулева создает выразительный пластический рисунок.

Вдохновение дарит перерождение не только Марину, но и Моне: во втором акте она предстает простоволосой, одетой в рубашку и грубые ботинки – и счастливой. С этого момента ее образ становится более объемным. Она радушно обнимает и красавца Грига, приехавшего забрать ее обратно, в столицу: счастье так велико, что она готова делиться им со всеми.

Работа Евгения Овчинникова в роли Грига – одна из самых сильных в спектакле. Григ обаятельно-мужественен и рассудителен; его аргументы в какой-то момент кажутся единственно верными. И впрямь, как можно прекрасной Моне оставаться здесь, где ей грозит превращение в серую мадмуазель Куку (Ангелина Засенцева)? Признавая его правоту, Мона делает рациональный выбор – но ее перекошенное лицо с плаксиво-улыбчивой гримасой Пьеро и ее интонации свидетельствуют: выбор этот неверный. В отчаянном танце разбитой мечты Мона раз за разом “стекает” по скату крыши, где еще так недавно порхала. У тех, кто отказывается от вдохновения, сил летать не остается.

Если в пьесе Мирою принимает отъезд Моны с мудрой стойкостью буддиста, то в спектакле герой Андрея Бахарева не скрывает отчаяния, его корежит в отчаянном пластическом этюде. Горожане, подняв на руках, водружают его на стремянку с телескопом – распинают звездочета. Мир рушится, жители погибают от неведомого мора: может быть, именно вдохновенный астроном был душой городка? Финал сильный и неожиданный.

Живым останется лишь тот, кто верен своему призванию: музыкант Удря, автор симфонии. Тимофей Мартынов играет его раскованно и живо. И если в первом акте он устраивает оркестр из зрителей первых рядов, раздав им плоские “макеты” струнных, то в финале – раскладывает инструменты возле неподвижных тел под суровый балканский хард-рок группы “Igorrr”, собирая свой “мертвый оркестр”. Творчество и есть жизнь. Вне творчества – лишь ее имитация.

Вера СЕРДЕЧНАЯ
«Экран и сцена»
№ 9 за 2019 год.