В лице Аллы Демидовой режиссер Анатолий Васильев обрел идеальную готовность и, что немаловажно, способность большой актрисы к самоограничению. К тому же – фантастическую исполнительскую и человеческую выносливость, позволяющую наполнять, в том числе и своим личным содержанием, предельно статичный двухчасовой моноспектакль.
Клубок предлагаемых обстоятельств таков: на финал XIII Международного театрального фестиваля имени А.П.Чехова его создатель и генеральный директор Валерий Шадрин задумал красивую акцию – вернуть в Москву, хотя бы на одну постановку, режиссера Анатолия Васильева и выпустить спектакль к 100-летию Юрия Петровича Любимова. Анатолий Васильев выбрал для воплощения на сцене кумира своей юности – Хэма, хемингуэевскую повесть “Старик и море”, пригласил к сотрудничеству прошедшую с Любимовым долгий путь взлетов, а потом и разочарований, от выпускного спектакля Щукинского училища до распада Театра на Таганке, Аллу Демидову и обозначил жанр постановки как поклон. Поклон, оммаж, благодарность Юрию Петровичу Любимову, при всей своей авторитарности и несомненной нацеленности на авторский театр, приютившему когда-то Анатолия Васильева, давшему ему возможность выпустить на Малой сцене Таганки легендарный “Серсо”.
Все состоялось, как было намечено: премьеру “Старик и море”, выпущенную в сотрудничестве с Театром имени Евг. Вахтангова, сыграли дважды в июле, при аншлагах в мертвый сезон, и должны повторить 30 сентября, непосредственно в день юбилея ровесника революции Любимова, очень ценившего, по словам вдовы Каталин Любимовой, эту повесть Хемингуэя.
В программке, помимо старомодного жанра “поклон”, есть еще два уточнения, они призваны подготовить зрителя к труду восприятия необычного зрелища – чрезвычайно актуальные сегодня в театре “читка” и “перформанс”. Формальные признаки обоих понятий, безусловно, присутствуют, но в целом “Старик и море” без всяких оговорок воспринимается как полноценный, хотя и не совсем обычный, спектакль.
Герой-рассказчик, он же старик Сантьяго, врывается на сцену решительно, широко вышагивает из глубины, двигается по центру, разрезая пустынное пространство вахтанговской сцены. Широкие короткие брюки, грубые высокие ботинки, хламида просторной рубахи – черное оттеняется лишь львиной гривой светлых волос, откинутых назад. Темная фигура стремительно приближается к выставленным на авансцене складному столику и стулу с высокой резной спинкой, покрашенным в цвет морской голубизны – утренняя стихия в настроении штиль, усаживается вполоборота к публике, резко берет со стола охапку листов с текстом. Актриса принимается читать начало повести, виртуозно чередуя интонации реплик старика и его невидимого собеседника-мальчика, периодически напористым жестом, по-мужски, оглаживая колено или потянувшись за кружкой пива.
84 дня подряд отправлялся старик на промысел и возвращался без улова, и, похоже, неизменно вот так вечерами обсуждал с мальчиком, в прошлом его напарником, что уже следующий день, возможно, принесет ему по-настоящему большую рыбу, способную прокормить долгие месяцы.
Старик любовно рассуждает о море (море для него женского рода – la mar), пальцы актрисы трепещут, как птицы, как волны, как ветер, так некогда Майя Плисецкая в свой внушительный по цифрам юбилей исполняла номер “Аве Майя” Мориса Бежара фактически одной только пластикой рук с веерами. Из значительных движений Алла Демидова позволяет себе лишь резкий разворот всем телом, не вставая со стула, и снова склоняется к листам на столе, подпирая рукой голову.
За спиной актрисы развеваются несколько тончайших лазоревых занавесей, поочередно уходящих, подрагивая, ввысь, будто летучие рыбы. Похожая нежная ткань устилает сцену, колышется у ног, словно морская вода. Сценография спектакля тоже принадлежит Анатолию Васильеву, художником выступает Петр Попов.
В преддверии того как большая рыба заглотит наживку, меняется свет, и даже подземный гул метро, с периодичностью ощущающийся в партере Театра Вахтангова, оказывается весьма кстати. “Клюнула!”. Фигура на стуле – вместо соломенной шляпы она в котелке, комично натянутом по самый нос (в таком обличье рассказчик кажется сказочником вроде Андерсена или печальным клоуном), – неожиданно подпрыгнула всем телом, рванулась вперед и удовлетворенно, но ничуть не расслабленно, откинулась назад. Из оркестровой ямы показался овальный фрагмент еще одного занавеса, рыба-облако, рыба-надежда, рыба-мечта. Ее явление отчетливо проступило и в музыке Владимира Мартынова, тоже неоднократного соавтора Юрия Любимова, в ее странном пугающем дребезжании, в ее категорически не обещающей счастливой развязки дисгармонии.
Два театральных мастера, режиссер и актриса, вроде бы ведут рассказ (кому-то он покажется монотонным) о старике Сантьяго, поймавшем главную рыбу своей жизни. О старике, долго влекомом этим неутомимым чудом природы вместе с лодкой в бескрайнее море (“океан велик”, “мы плывем рядом”), изнуренном, но вынудившем пленницу показаться на поверхность и загарпунившем ее. О старике, который восхищался необыкновенной рыбой, ее удивительной выносливостью и целеустрем-ленностью (“она очень замечательная”), но не сумел, однако, уберечь добычу от акул и доставил в свою рыбацкую деревушку только впечатляющий размерами позвоночник с хвостом.
Повествование о нападении акул, о битвах с ними в попытках спасти не столько саму рыбу, сколько ее красоту, выдержано в совершенно новой тональности. Текст дается в записи, наслаивающейся на буйство музыки, – он звучит отчаянно, отрывисто, речитативно (в знакомой васильевской манере), он явно выплеснут актрисой на пределе возможностей. Такое из вечера в вечер, из спектакля в спектакль, пожалуй, не повторить. Под яростные звуки своего преображенного голоса рассказчик застывает темным силуэтом на авансцене – в суровой позе с гарпуном на коленях, сжимаемым обеими руками. Об изуродованной акулами рыбе говорится с тяжелым придыханием, выкрикивается почти слезно, чувствуется, что старик уже не способен не отождествлять себя с ней. От зала актрису отделяет знаменитый световой занавес Юрия Любимова. Бездвижность и безмолвие – ее единственные спутники (забыт даже рефрен “жаль, что со мной нет мальчика”), и только волны блесток бушуют за спиной.
В финале Алла Демидова внезапно резко попросит дать ей микрофон, и кажется, что последние реплики спектакля она произнесет от себя. Но нет, отойдя в глубину сцены, встав в профиль у голубеющего задника со схематичным рисунком лодки, скульп-турно запрокинув голову, с микрофоном у губ она жестко дорасскажет финал повести Хемингуэя. В зал же выстрелят лучи света.
Из-за истории Сантьяго и его большой рыбы выступают темы, хорошо знакомые творческим людям, осмысляемые ими день за днем всю жизнь, заставляющие и ликовать, и страдать, и смиряться. Чего бы ты ни достиг, рано или поздно от этого останется лишь голый скелет. Каким бы ни были завоевания в прошлом, это не то, что поддержит в настоящем. Искусство, как и природа, – одновременно и чудо, и источник пропитания. Может ли поражение быть победой, а победа оказаться поражением? Об эти очевидные истины и зависшие в вечности вопросы в театре порой разбиваются судьбы.
Велик соблазн сказать, что все происходящее на сцене не имеет прямого отношения к фигуре Юрия Любимова, однако это не совсем так. Конечно, эстетика работы Анатолия Васильева, давно уже склонного к самоотречению и того же требующего от исполнителей, совершенно иная. Тем не менее, всех их, героя вечера, героя повести и создателей спектакля, объединяет высокое умение “быть точным в своем деле”.
Мария ХАЛИЗЕВА
- Фото П.АНТОНОВА