Что такое хорошо и что такое плохо

4-1_17“Монах и бес”. Режиссер Николай Досталь

Персонажи Николая Досталя обычно сразу располагают к себе, потому что их трогательность всегда ярче, чем их недостатки, если таковые вообще имеются. Дурачок Петя по пути в Царствие Небесное, Коля-перекати поле, маленький гигант большого секса Марат и вот теперь монах и бес. Точнее, монах-и-бес в одном лице, а в середине фильма раздваивается на две фигуры. В самом начале монах содержит в себе беса, а в самом конце уже бес содержит в себе монаха, перековывается, мечтает перейти на божественную сторону. Конец и грустный, и хороший – одна половинка монаха-и-беса, муки приняв, уходит к Богу, а вторая оставляет идеи врага рода человеческого и готова теперь нести людям свет.

Бес по имени Легион (Георгий Фетисов), вселившийся в хромого монашка Ивана Семеновича (Тимофей Трибунцев), существо довольно симпатичное, отвращения не вызывающее; таков, наверное, и должен быть бес-искуситель. Сперва он наружу показывается – разве что небольшие языки огня бегают по тулупчику Ивана, когда он, хромая, приближается к воротам затерянного в глуши мужского монастыря. “Что с тобой?” – спросят его. “Горю”, – последует лаконичный ответ.

Иван странный, яркоглазый, сыплет прибаутками, и настоятель монастыря (Борис Каморзин), решается взять нового насельника, поручая ему, однако, самую непростую и грязную работу: стирать и гладить белье монахов, чистить запущенный колодец, который вот уже много лет никто не мог привести в порядок.

Настоятель в исполнении Бориса Каморзина похож на карикатуру с большевистских плакатов, именно такими изображены на них попы – с хитрыми бегающими глазками, себе на уме, – но неумный, с толстыми щеками и большим брюхом: “Помнишь, как бывало, брюхом шел вперед, и крестом сияло брюхо на народ!”. Остальные обитатели монастыря тоже карикатурны: длинный монах-писарь, с умным видом произносящий нелепицу, монашек, встречающий Ивана у ворот, недоуменным выражением лица напоминающий героя Савелия Крамарова в фильме “Иван Васильевич меняет профессию”.

Но если монахи так и останутся носителями одного выражения лица, то с настоятелем все сложнее, он лишь кажется жадным и подобострастным, а дело свое, управление монастырем и сохранение веры в душах братии, знает хорошо. Поэтому изучает, исследует Ивана, и чудесам, которые начинают твориться в монастыре с его прибытием, отнюдь не радуется.

Иван в секунду налаживает работу портомойни – рубахи и подштанники сами летят в реку и бойко там полощутся, а вместо утюга новоприбывший использует собственные ягодицы: присел на бельишко, и вот оно уже выглажено. Будучи отправлен ловить рыбу, достает таких размеров сома, что нести его приходится вчетвером. И колодец очищается моментально, без всякого труда.

Апофеозом Ивановых достижений становится починка кареты, в которой в монастырь прибывает Николай I в сопровождении графа Бенкендорфа. Иван чинит рессору с помощью слюны, что приводит в восторг государя (Николай Тарасов) – нежнейшего, бело-румяного, словно сделанного из марципана. Государь пытается получить от чудесного монаха пророчество, но оно оказывается странным, трудно трактуемым. Прежде пылающий монашек Иван не подчинялся власти в лице настоятеля, хотя и выполнял ее приказы, теперь по мере сил не подчиняется государственной власти.

Тема власти и божественного начала рассматривалась у Николая Досталя в фильме “Петя по дороге в Царствие Небесное”, где само название предполагало, что ангелоподобный юноша-дурачок, который изображал постового и указывал всем правильный путь, не может выжить в пространстве зоны, хоть и любит Сталина всем сердцем. Юрий Арабов исследовал ее в “Чуде” Александра Прошкина, где богохульство девушки привело ее к кататонии, и спасти ее смог лишь невинный отрок. Представителям власти, от уполномоченного по делам религий до самого Хрущева, это не удалось.

И Иван тоже не зависит ни от церкви, ни от государства – за его душу борются две другие силы, чьи возможности и значимость несоизмеримы с властью царя и настоятеля, и вся интрига в том, кто победит в этой сказке. То есть, по сути, интрига отсутствует, поскольку в сказках обычно побеждает добро, а на притчу история монаха и беса не похожа, даже внешний вид героев, уморительный или ангельский, отчетливо определяет жанр истории, придуманной Юрием Арабовым.

Когда бесовские чудеса становятся уже совсем хулиганскими (высокий православный чин, приехавший в монастырь, неожиданно оборачивается аппетитной дамой без панталон), братия пытается избавиться от Ивана Семеновича, посадив его на плот и пустив по течению реки. Но плот вопреки всем законам возвращается обратно. Тогда настоятель отправляет Ивана жить в маленькую лесную хижину. Там бес и выходит из монаха, является на свет высоким изящным брюнетом, а Иван светлеет лицом и перестает сыпать прибаутками.

Бес, которого добрый Иван принимается называть Легиошей, искушает его по-разному – сперва предлагает уютный дом, мягкую постель, вкусную еду, но монах остается в зем-лянке и от еды отказывается. Другие мирские прелести тоже не соблазняют его, а угрозы не пугают. Легион пытается привязать Ивана к дереву и сжечь, но у него не выходит. Только одним умением беса решает воспользоваться монах – тот умеет летать, и может отнести Ивана Семеновича ко Гробу Господню. Но Легион, которому, естественно, за это путешествие обещана бессмертная душа монаха, и не подозревает, чем закончится для него этот полет.

На пресс-конференции Москов-ского Международного кинофестиваля, в конкурсной программе которого “Монах и бес” присутствовал, но ни одной награды не получил, Юрий Арабов отметал любые сравнения этой истории с “Фаустом”. Хотя аналогия – черт и человек – напрашивается, но отношения Фауста с Мефистофелем совсем не такие, как у Ивана с Легионом. Фаусту надо пройти через искушения, он тоскует и оттого раскрашивает свою жизнь событиями. Ивана же его жизнь устраивает, хандры и душемутительных мыслей за ним не замечено, и на то, чтобы сопротивляться заманчивым предложениям Легиона, он не тратит особых сил – зачем что-то еще, когда и так все просто и хорошо.

Победа над бесом тоже оказывается очень простой – его вталкивают в Храм Гроба Господня, а наружу выходит уже не бес. В принципе победа хорошего над плохим в сказке и должна быть несложной; Иван-дурак не предается душевным метаниям, не сомневается в том, бороться ему с Идолищем поганым или нет. Прямолинейность картины Досталя и Арабова восходит к своду правил “Что такое хорошо и что такое плохо”, и тем эта картина и утешительна. Хорошо ли, когда вещи стираются сами собой, а колодец чистится за секунду? Нет, нехорошо – потому что это ложные чудеса и освобождают от полезного труда. Хорошо ли тешить тело мягкой постелью, сладкой едой да развлечениями? Нет, нехорошо, потому что надо жить постом и молитвой.

Иван твердо знает, как надо жить, и это создает вокруг него такую атмосферу, что рядом с ним меняются не только бесы, но и люди: марципановый Николай I, пообщавшись с монахом, обвиняет графа Бенкендорфа в создании акционерного общества двойных пароходов, то есть тоже, неожиданно для себя, понимает: есть что-то не то в этом сомнительном обществе.

Меняется и настоятель; уже после того, как Иван покидает монастырь и грешную землю, он тоже начинает использовать в речи ивановы прибаутки. И не поймешь – то ли это память о том, каким был монах, изгнавший из себя и переделавший беса, то ли это уже другой бес, который решил поселиться в игумене. И вот это уже действительно будет фаустианская история.

Жанна СЕРГЕЕВА
«Экран и сцена»
№ 17 за 2016 год.