Идеалистам здесь не место

Сцена из спектакля "Три сестры". Фото Ф.ПОДЛЕСНОГОСерая мебель на сером квадрате пола – унылое место, безликое и неуютное. Отсюда сразу же хочется сбежать – хоть в заветную Москву, хоть на край света. Художник Олег Головко погружает публику в атмосферу дома Прозоровых еще до начала спектакля. Ощущение дискомфорта усиливает приближенность к игровому пространству – зрительские ряды находятся тут же, на сцене, на расстоянии вытянутой руки. Но настоящая вовлеченность в мир “Трех сестер” ждет впереди. В постановке Тимофея Кулябина в новосибирском “Красном факеле” персонажи разговаривают на языке глухонемых (за исключением Ферапонта – глухого у Чехова). На экран выводятся субтитры. Но объяснять идею спектакля исключительно всеобщей “глухотой” и неспособностью услышать друг друга было бы ошибочно. Отказ от звучащей речи обостряет восприятие – мы уже не сторонние созерцатели, мы там, в этом доме, и каждый шорох, каждый жест привлекает внимание, становится значимым.

Стен в доме нет, границы комнат обозначены четкими линиями и мебелью, зрители, как в кукольном домике, одновременно видят все, что делается у Прозоровых. В первой сцене в гостиной накрывают к завтраку, Андрей в своем кабинете стругает рамки для фотографий и играет на скрипке, за условной стеной суе-тится Чебутыкин – готовит подарок для Ирины. И так в каждом акте – все, о чем говорится в пьесе, в спектакле выражено действием. Такая многоплановость не нова – этот прием использовал в “Догвилле” Ларс фон Триер, параллельно происходящие события не раз показывала в своих постановках Кэти Митчелл. Принципиальная новизна в языке – лишив героев “Трех сестер” возможности произносить текст, режиссер усложнил актерам задачу, заставил их реагировать друг на друга и происходящее вокруг бук-вально всеми рецепторами. И этим формальным, казалось бы, ходом освободил пьесу Чехова от всякой хрестоматийности. Классическое, со школьной скамьи известное произведение вдруг с изумлением начинаешь воспринимать как новую драму, написанную сегодня.

Актеры справляются со своими задачами мастерски – кажется, что спектакль рождается на глазах у зрителей, здесь и сейчас, и мы тоже невольно становимся его соучастниками. Сопричастными не только жизни одной образованной семьи, чуждой мещанскому миру, но и истории России – XX века и времени сегодняшнего. Кулябин строго следует чеховскому сюжету, в котором времена года отчетливо сменяют друг друга, и каждому акту соответствует свое настроение. Весна, с которой начинаются “Три сестры”, – время надежд и радостных ожиданий. Все веселы, оживлены, и, кажется, нужно еще совсем немного времени, чтобы сбылись самые заветные мечты. Но незаметно наступает зима, и дом словно впадает в сонное оцепенение. Третий акт – лето, пожар, всплеск отчаяния, последняя попытка встряхнуться и изменить жизнь к лучшему. Но нет, уж осень на пороге, “они уходят от нас, один ушел совсем, совсем навсегда…”

И такое ощущение, что скоро отправятся в небытие и сами сестры, и все их окружение. Дом, сколь бы сер и непригляден он не был, – спокойная гавань, их крепость, в которой они, хоть и иллюзорно, укрыты от враждебного им мира. Здесь говорят на одном, понятном всем языке. Костюмы героев – от блузок чеховской поры до современных джинсов и пид-жаков. Но финал “Трех сестер” отчетливо отсылает к Гражданской войне начала прошлого века. Из той далекой, уже подернутой романтической дымкой эпохи, – элегантные платья Ольги (Ирина Кривонос), Маши (Дарья Емельянова) и Ирины (Линда Ахметзянова), форма офицеров бывшей царской армии, “белая гвардия, белая стая, белое воинство…”. А впереди – и белый погост. Лишние люди, чужие и ненужные в этом мире. Андрей приспособился – в исполнении Ильи Музыко он напоминает равнодушного советского обывателя, словно выписанного пером Зощенко или Ильфа и Петрова. К финалу спектакля увереннее почувствовал себя и Ферапонт, костюм которого у Сергея Новикова – карикатура на советскую номенклатуру. Остальным не место в этом опустевшем доме, который Наташа (Клавдия Качусова) уверенно перестраивает в соответствии со своими представлениями: вся территория – как выжженное поле, обезлюдевшее, и даже мебель, прикрытая целлофаном, никому не нужна. Весь старый мир разрушен до основания, здесь будут строить новую жизнь. Когда все надежды рухнули, когда, как сакральная жертва, погиб наивный идеалист Тузенбах (Антон Войналович), сквозь немое отчаяние и опустошение сестры вдруг улавливают нарастающую вибрацию – это играет духовой оркестр. Они оживляются, начинают маршировать в такт призывной мелодии, и, кажется, вот она – надежда на обновление, хрупкое спасение!.. Но нет – мы, из своего XXI века, знаем: этим надеждам не суждено осуществиться. Идеалистам не место на корабле истории, миром по-прежнему правят лживые циники и прагматики. Сколько еще таких Тузенбахов, Прозоровых и прочих возвышенных романтиков будет принесено на жертвенный алтарь, чтобы жизнь, наконец, изменилась к лучшему?

Елена КОНОВАЛОВА
«Экран и сцена»
№ 20 за 2015 год.