На ХХIII фестивале российского кино “Окно в Европу” в Выборге актриса из Сыктывкара Мария Коровина была удостоена специального приза имени Саввы Кулиша за исполнение главной роли в фильме мэтра российского кино Александра Прошкина “Охрана”. На экране разворачивалась история жизни Клавы Глотовой, а я пытался припомнить, кого она мне напоминает, – такая естественная, земная и трогательно смешная в своей беззащитности перед зигзагами судьбы. Потом вспомнил: конечно же, Лизу Бричкину из легендарной картины “А зори здесь тихие” Станислава Ростоцкого. Но это случится позже.
– Маша, сколько времени нужно, чтобы добраться из Сыктывкара до деревни Муфтюги, где вы выросли?
– Двое суток на двух автобусах. По дороге еще придется заночевать до второго, утреннего…
– Когда для учебы на специализированном актерском курсе в Санкт-Петербурге в Сыктывкаре набирали группу местных ребят, одним из условий было знание языка коми. Вы его знали?
– Конечно.
– И что это дало вам потом?
– Во-первых, в нашей деревне я, по-прежнему, своя, потому что русские – это русские, а коми – все равно коми. Я играла спектакли в театре на коми языке. Если бы не знала его, тогда бы услышала: извините, девушка, до свидания.
– В самом начале своей карьеры вам довелось сыграть Валентину в вампиловской пьесе “Прошлым летом в Чулимске”. У Валентины и Клавы Глотовой из “Охраны” есть что-то общее?
– Наверняка, но очень немного. Обе, как любая девчонка, живут в ожидании, но качество ожидания разное. Потому что время разное, их же разделяет несколько десятилетий. Так что Валентину трудно представить такой, как Клавдия, бесшабашной, с головой, полной ветра.
– А о себе вы что-то рассказали, сыграв Клаву Глотову? Ведь артист в каждой роли о себе что-то рассказывает.
– Конечно, это же я играю, и от себя. Пусть в моей жизни подобного не было, но обстоятельства жизни своих героинь я на себя примериваю, так что каждый раз это про меня.
– В жизни вам доводилось совершать довольно решительные поступки. К примеру, не соглашаясь на заместителей, добились приема к само-му главе республики Коми, чтобы рассказать, как складываются дела у ребят, которые вернулись домой после учебы в Петербурге. Как на такое решились?
– Иногда я кажусь себе чересчур сильной и смелой, но эта смелость сродни какому-то безрассудству, безумству. На самом деле, мне постоянно нужен выход из комфортного состоянии, нужно делать то, чего боюсь. И когда так происходит, то знаю: ага, все нормально, в следующий раз снова смогу.
Может быть, это связано с тем, что артисты постоянно нуждаются в адреналине каком-то, и ищут его, как умеют. Вообще в жизни бывают разные не лучшие ситуации, и, думаю, чтобы справиться с одной, требуется справиться с чем-то еще покруче. Тогда что-то останется позади, придет другое. Каждый раз меня интересует не вообще победа, а моя над собой.
– Наверняка подобную победу над собой одержала и ваша Клава Глотова в “Охране”, одна из доблестной команды молодых девушек, охраняющих какие-то болванки в заброшенной заводской пустоте. Вы бы назвали их счастливыми?
– Так ведь это кино про счастливых людей. Конечно, сложности у девочек есть, но у кого их сегодня нет? Но с трудным они, как могут, справляются; они вместе, им есть, с кем разделить и радостное, и горькое. Но, главное, у них есть что-то впереди, для них ничего же не закрыто. И возможно, одна из них, Маша, уедет и станет кинозвездой, и испанская красота Валенсии ей еще обязательно поможет. Почему Валенсия, которая гуляет сама по себе, в этой компании? Ей тут удобно, она со своими, а престижная бухгалтерия может и подождать. И так можно сказать про каждую из девушек, в любом случае счастливы все, раз есть будущее.
Для себя я уже поняла – если чего-то хочешь, то обязательно добьешься. Вроде в меня это природой заложено, чтобы все получилось. Вот ездила недавно домой и решила дом покрасить. Папа говорит: да ничего у тебя не выйдет. Как это, не выйдет? Когда мне такое говорят, словно вызов бросают. По-моему, очень много зависит от самооценки, а сегодня, мне кажется, мы сами ее сильно занижаем. Нельзя себе говорить: я этого недостойна.
– Но сыграть в кино – не дом покрасить. Как себя чувствовали, когда на роль утвердили, не испугались?
– Во-первых, все произошло быстро, я даже не успела ни с кем толком поделиться радостью. А перед съемками, конечно, был мандраж, страшно было. Боялась – пробы вот получились, а потом вдруг ничего не получится.
Я даже в Москве перед съемками в церковь сходила, поставила свечку матушке Матронушке, чтобы ничего в фильме не испортить. Вроде не испортила…
– Какой был самый трудный день на съемках, а какой самый счастливый?
– Был не день, а момент, когда мы с Антоном Шагиным лежали в каком-то круге, только чуть присыпанные зерном… План получился очень красивый, но все происходящее стало для меня большим испытанием. Сначала я долго просила, чтобы меня не раздевали, но из этого ничего не получилось. Потом было очень холодно, в перерывах между дублями нас всячески укрывали, всеми силами старались согреть, однако вставать было нельзя, иначе вся композиция прахом пошла бы.
И вот, покрытые гусиной кожей, мы лежим, а вокруг ходят люди в куртках и пуховиках, ставят свет, что-то куда-то несут, а мы тут голые, и зуб на зуб не попадает, ужасно…
Антон, как мог, поддерживал меня, ему же тоже приходилось нелегко, но он улыбался, шутил, предлагал шевелить пальцами на ногах, чтобы согреться… Кстати, на роль я пробовалась с другими артистами, а когда узнала, что будет Антон, очень удивилась. До этого я знала его только по “Стилягам”, а там он другой, худенький, щупленький. Но когда увидела его перед съемками на “Мосфильме”, поняла, как он изменился. На самом деле, я была очень рада, что в работе встречусь именно с ним.
– А самый счастливый съемочный день?
– Наверное, все-таки самый первый. Мы на удачу разбили тарелку, все брали себе по кусочку, а мне достался осколок, на котором было написано: А.Шагин. Потом ему показывала, хвасталась. Тогда я чувствовала, что стою на пороге чего-то нового, никогда еще со мной такого не было. А снимали в первый день финальную сцену. Я была, как в тумане, Александр Анатольевич [Прошкин] мне что-то говорил, я что-то отвечала, а думала только о том, чтобы все-все сделать правильно. Потом строго сказала себе: не дергайся, успокой дыхание, как учили.
– Как вы встретились с картиной, когда она начала жить собственной жизнью?
– Готовый фильм я смотрела первый раз 15 марта, но ничего не видела. Только и думала, что я делаю правильно, а что неправильно; что сделала, а что могла бы еще сделать. В памяти остался лишь собственный профиль, который, оказывается, у меня приплюснутый какой-то. Пожаловалась продюсеру, а он: Маша, а ты вообще в зеркало смотришь? Словом, не очень себе понравилась. Вот на втором просмотре понравилась больше.
– Что за это время узнали про кино?
– Я очень благодарна Александру Анатольевичу, с которым мы много разговаривали по поводу роли и картины. Однажды он сказал, что когда актер выходит на сцену в театре, то с ним обязательно что-то происходит, в нем что-то меняется, и со сцены он уходит уже в другом состоянии.
В кино ты обязан прожить в одном состоянии в течение нескольких сцен, сохранить это – главное, что отличает экран от сцены, и самое трудное в профессии. Такое зерно во мне еще, вероятно, не проросло, но обязательно прорастет, потому что я о нем знаю, потому что теперь всегда держу это в голове.
– Сейчас “Охрана” уже позади…
– Что дальше? С фильмом, кажется, ясно, я видела, как принимает его зритель, слышала его смех, его аплодисменты, чувствовала его поддержку. А как дальше сложится у меня? Верю, что все будет тоже хорошо. Иначе не умею. Только не надо спешить, суетиться и ошибаться в выборе.