В спектакле Екатерины Половцевой “Мизантроп и я”, поставленном на Маленькой сцене РАМТа, действие происходит на съемочной площадке – якобы снимают костюмированный фильм по пьесе Мольера (художник по костюмам Ирина Уколова). На небольшом пространстве художник Эмиль Капелюш разместил только гримировальные трюмо, несколько стульев и диван с высокой спинкой – по сюжету много крупных планов, поэтому другие декорации не требуются.

Реальности смешиваются – текст классической французской комедии разбавлен современной лексикой, бытовой речью артистов, играющих как бы самих себя, их имена даже совпадают с реальными. Чтобы поддержать это ощущение, зрителям напоминают, что Максим Керин исполняет в театре роль Чацкого (количество повторений создает ощущение, что это продакт плайсмент “Горя от ума”). Но все же сценические персонажи актерам не равны, и иногда решительно невозможно понять, кто перед тобой: Альцест, Максим, играющий Альцеста, или Максим, играющий Максима. А потом на сцене появляется Костя Треплев, и все окончательно запутывается.

Сюжет скомкан. Молодой актер Альцест-Макс влюблен в звезду Селимену-Машу Заречных, но из-за навета ее агента-подруги Жанны подозревает, что она “такая же, как все” и изменяет ему с легендой российского кинематографа Оронтом-Денисом Сергеевичем. Чтобы отомстить, он намерен воспользоваться сердечной симпатией гримерши Элианты-Эли, хотя ее любит его друг Филинт-Володя. Все действующие и бездействующие посасывают вейпы. Пока актеры выясняют отношения, туда-сюда бегают двое парней, отвечающих и за камеру, и за звук, и за свет, и за хлопушку, и за чай. Откровенный разговор Альцеста-Макса с Селименой-Машей проясняет, что у нее нет никаких интрижек, однако, уезжать с молодым возлюбленным в глушь она не готова. Завершает спектакль сцена расставания под грустную песню.

Селимене (подчеркнуто изящная Мария Рыщенкова) здесь не двадцать, а сорок лет – и это важно: если у Мольера она молодая девушка, пытающаяся встроиться в общество и при этом не потерять себя, то в спектакле Половцевой – это мать троих детей, ищущая такого мужчину, чтобы крутиться в этом самом обществе только ради удовольствия, а не ради заработка. Собственно, Селимена – единственный объемный характер, потому что при таком наслоении планов актеры предпочитают играть одной, самой яркой краской: частая посетительница московских гостиных (Анна Ковалева), дебютант-неудачник (Данила Богачев), робкая гримерша (Антонина Писарева). Самый запоминающийся образ создает Денис Баландин в роли харизматичного, самовлюбленного и стареющего первого любовника Оронта. Его Актер Актерович сыгран с комическим талантом и вкусом. В нем всего в меру – еще немного, и жеманность жестов, манерность интонаций выглядели бы пошлостью.

Появление Альцеста вскоре после Чацкого вряд ли случайно и сигнализирует о потребности в герое такого типа. Его характер можно трактовать по-разному, да и сам Мольер не наряжал мизантропа в белое пальто. Неизменно лишь его бунтарство, подчинение лишь собственным принципам и неприятие (подчас вопреки здравому смыслу) существующего порядка.

Кто он сегодня – высокомерный эгоист, обреченный одиночка, смелый революционер? Кого и почему ненавидит? В спектакле фокус наведен на актерскую профессию, и выходит размышление о том, как часто притворство вылезает за пределы съемочной площадки и становится нормой жизни, как лицедейство переходит в лицемерие, а для успеха нужно быть не только талантливым, но и уметь заводить связи. Негодование Альцеста здесь сводится к парадоксам актерской профессии, к нежеланию сплетничать и интриговать, угождать моде (абстрактные возгласы о Правде в Искусстве да проброшенные цитаты из “Чайки”).

На наших артистов принято распространять значение евтушенковской строчки “Поэт в России больше, чем поэт”, утверждая их важную общественную роль, особый вес их слов, громкость голоса, говорящего не за себя – за всех униженных и оскорбленных. Стоя на кафедре, они должны добро и правду сообщать народу. Выведенных в спектакле артистов ничто, кроме самих себя, не интересует. И эта упущенная возможность тревожит Альцеста – но он и сам растратил весь пыл на мелочи, на бурю в стакане воды, будто не замечая ничего вне сцены-площадки-проб-репетиций, сведя свой мир к существованию в профессии. Социальный протест мольеровской пьесы исчез, превратив текст в забавный, хотя и затянутый анекдот.

Может быть, в этой грустной трансформации героя виноваты обстоятельства его появления на сцене, время, когда протестовать можно только в строго отведенных местах. Не просто же так за прошлые два сезона популярный жанр “театр о самом себе” настолько актуализировался – “9 ряд, 10, 11 место” и “Занавес” в МХТ, “Шалом 48–23”, “Багровый остров” в Театре имени А.С.Пушкина, “Андриана Лекуврер” в Большом. Но какой бы ни была причина, приходится констатировать: рамтовский Альцест – только исполнитель роли резонера, променявший свой гнев на успех в сценическом амплуа.

Зоя БОРОЗДИНОВА

«Экран и сцена»
№ 23-24 за 2023 год.