Театр Александра Плотникова все чаще опирается на голоса очевидцев катастроф – они умерли, а их свидетельства продолжают звучать. Идея продолжить труд Ильи Эренбурга, Василия Гроссмана и еще множества людей, собиравших информацию об уничтожении евреев на территории Советского Союза и Польши (том, названный “Черной книгой”, был закончен к 1946 году, набран, но уничтожен в 1948-м и вышел в России только в 2015-м) и о евреях-героях, участниках Великой Отечественной войны (“Красная книга” осталась лишь замыслом, и не по вине ее создателей) принадлежит театральному критику Олегу Лоевскому. Он уверен: “истина есть, и люди, которые хотят жить не в системе вымыслов, а в понимании ее, должны потратить силы, приложить умения, чтобы ее понять”.

Александр Плотников – редкий режиссер, готовый прикладывать усилия на пути извлечения истины из забвения. Его спектакль тоже назван “Красная книга”. Вместе с Московским еврейским театром “Шалом”, радикально обновленным Олегом Липовецким, он учреждает вымышленную комиссию правды и реституции, чтобы, опираясь на семь бесценных источников, перечисленных на сайте театра (Плотников выступает и как драматург), дать слово семи советским евреям. Они отвечают на вопросы о еврейском сопротивлении в годы Великой Отечественной. Каждое свидетельство предваряет выведенная на экран строка из Ветхого завета.

Обстановка безлико-офисная – столы с микрофонами, таблички с именами членов комиссии и бутылки с водой, стулья на колесиках, видеокамера на штативе. Свидетели же, приходя из небытия, делая шаг из безвестности, оказываются в каком-то чуть более одушевленном пространстве, там по крайней мере есть не только кулер, но ковер, торшер, деревянное кресло и цветок в горшке (сценография Константина Соловьева). Они по очереди выходят и садятся в профиль к зрителю, лицом к председательнице комиссии и камере. Крупный план говорящего транслируется в фас на экран – с мельчайшей мимикой и чуть отстраненным проживанием того ужаса, который в сороковые годы XX века обступал и становился будничным.

Комиссия эта современная и вместе с тем вневременная: жесткая начальница, неуверенные подчиненные. Интонации поначалу напоминают допрос, пока вопрошающие не приходят к пониманию того, что здесь нет правильных и неправильных ответов, а “дающие показания” хоть и выжили, но остались ранены навсегда. На лобовые вопросы, вроде “Что вы чувствовали?”, кто-то из опрашиваемых способен только слабо переспросить: “Что вы имеете в виду?”.

Семь предельно честных историй, названных Плотниковым песнями (песнь о невидимой борьбе, о лесном Иерусалиме, о языке, о ташкентском фронте, о пытке, о памяти и о крепости Масада), состоят из убийственных деталей и приближают к мысли, звучащей в пятой песне. Ее формулирует персонаж-историк – об отрицательной работе по сохранению памяти на протяжении десятков лет, когда шестиконечные звезды превращались в пятиконечные, растерзанные евреи назывались “замученными советскими гражданами” и, как сказано в спектакле, “погибали дважды – второй раз на страницах советских учебников”. Именно он страстно говорит об умолчаниях, о том, сколько евреев выдвигалось за героизм во время войны на государственные награды, и какое ничтожное количество их в итоге получило.

Пронзает каждое свидетельство этого намеренно статичного спектакля – факты не только еврейского партизанского движения, но и очень тихого частного сопротивления, вроде ежедневно по горстке отрываемой от себя в минском гетто и переправляемой партизанам муки. Экранный план лиц не дает сомневаться, что все это происходило с ними – актерами Анной Терентьевой, Николаем Тарасюком, Игорем Цыбульским, Антоном Ксеневым, Альбертом Горбачевым, Дмитрием Уросовым и Алиной Исхаковой, и неважно, что от не названных по именам реальных людей исполнителей отделяют много поколений.

После каждого эпизода на экране подрагивают видеокадры, на них три женщины, три участницы комиссии правды и реституции, ищут на кладбище еврейские могилы. К финалу не выдерживает даже суровая председательница, казалось, запретившая себе проявления эмпатии. Протягивая свидетельнице стакан воды, она гладит ее по голове, после чего объявляет перерыв. На самом деле спектакль на этом закончен, продолжение расследования делегировано зрителю. На столах остаются таблички, среди них имя Александра Плотникова, на экране застывает встречавший публику голубь мира Пикассо и текст: “Мы против террора и насилия в любых проявлениях и выражаем поддержку Израилю, мирные граждане которого подверглись террористической атаке. Мы скорбим о погибших женщинах, мужчинах, детях, пожилых и молодых людях. Мы верим, что разум и толерантность победят фанатизм и насилие. Нет терроризму и насилию. Мир Израилю. Мир всему миру”.

Масштабы и чудовищность Холокоста осознаются нами сегодняшними в самых разных местах и при разных обстоятельствах. Кому-то это выпадает в Берлине, среди бесконечности каменных прямоугольников мемориала у Бранденбургских ворот, кому-то в Праге, в Пинкасовой синагоге, где на стенах выписаны 77297 имен погибших в 1939–1945 годах евреев, и это непостижимо необозримые списки. Кому-то – в Москве, на Варшавке, в театре “Шалом”, на “Красной книге” Александра Плотникова.

…Небольшой шкафчик с каталожными ящиками по правую руку от свидетельствующих – в спектакле всего лишь символ. Хватит ли его объема, чтобы учесть жертв нынешней катастрофы, длящейся с 7 октября 2023 года, как ни жутко, вопрос открытый.

Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
№ 23-24 за 2023 год.