Люди как звери

Фото Alex Brenner

Фото Alex Brenner

В ноябре фестиваль Temporada Alta показал спектакль Саймона МакБерни “Веди свой плуг по костям мертвецов” (мировая премьера – Плимутский Королевский театр, декабрь 2022). Постановка одноименного романа Ольги Токарчук встраивается в одну из главных линий фестиваля, сделавшего в этом году ставку на политический театр – тему власти, насилия и угнетения. Мы уже писали о социальной критике, прозвучавшей в “Кто убил моего отца?” Томаса Остермайера (см. № 21-22): речь шла о том, как патриархальные институты защищают “ценные” жизни и угнетают людей “второго сорта”. МакБерни выводит эту логику за пределы антропоцентричного мира: животные, природа – это даже не второсортная, а третьесортная жизнь, подвергаемая эксплуатации и уничтожению. Как гласит всплывающая в одной из сцен цитата из Ганди, “Правду об обществе показывает его отношение к своим самым уязвимым членам”.

Действо построено на оппозиции люди-звери. Переворачивая ее смысл, оно ницшеанским молотом бьет по привычным идолам и традиционным ценностям западной культуры. Звери здесь как люди, а люди как звери. Переворот происходит не только на уровне смысла, но и на уровне образов: животных персонажей играют актеры в простой человеческой одежде, а персонажи-люди в конце спектакля идут на вечеринку в масках животных. В итоге жизнь животных у МакБерни/Токарчук оказывается не менее ценной, чем жизнь людей, а человек теряет “человеческое лицо” и превращается в зверя. Хотя в логике спектакля оба выражения бессмысленны: “человеческое лицо” уже не означает ничего хорошего, а “зверь” – жестокости. Жестокость и насилие – прерогатива людей и того, что называют цивилизацией.

Итак, мы в польской деревне. Перед нами – Янина, учительница английского и переводчица Блейка, эксцентричная дама с седыми кудрями (Аманда Хадинги), уединенно живущая на окраине леса. Она любит животных и разочарована в людях, особенно в мужчинах, которые страдают от “тестостеронового синдрома”, проявляющегося в “потере способности к разговору и в болезненном интересе к инструментам и кубику Рубика”. Тем не менее, у нее есть пара друзей и даже возлюбленный-энтомолог. Все они с точки зрения жителей деревни – фрики и маргиналы. Есть у героини и антагонисты – охотники. Вот, собственно, главный конфликт. Исчезновение любимых собак Янины и загадочные смерти охотников (ходят слухи, что это звери мстят своим мучителям) лягут в основу сюжета.

Сцена погружена в зимний мрак, в блейковскую endless night. С микрофоном в руках и с язвительной иронией Янина рассказывает о себе и о происходящем вокруг. Повествование иллюстрируют видео, цитаты из Блейка, проецируемые на экран, а также диалоги и живые картины, представляемые другими актерами. Иллюстрации эти порой весьма находчивы в своем минимализме: фигуры с поднятыми руками и растопыренными пальцами изображают оленей; передаваемая из рук в руки поверх голов тарелка становится луной, а актеры, держащие над собой перевернутые стулья, – лесной чащей. Иногда героиня выходит из роли рассказчицы и сама участвует в сценах как персонаж (переход туда и обратно мгновенен и может произойти несколько раз внутри одного диалога, что добавляет юмора и создает особую драматическую динамику). Друг Янины в какой-то момент тоже возьмет микрофон, но она резко поставит его на место, закричит: “Этот микрофон мой!”, обнажая условность действия.

В этой шутке есть доля серьезности: тут важно дать голос именно женщине, а не мужчине, потому что она несет другой, непатриархальный дискурс и критикует мужской мир извне. Действительно, спектакль имеет и очевидно феминистский посыл. Женщины в нем часто приравниваются к животным: заушаемую соседом Янины трясущуюся от страха собаку играет ползающая на четвереньках девушка, и “как с собакой” обращается со своей женой местный чиновник.

Когда Янина идет в полицию, чтобы заручиться помощью в поиске собак и подать заявление на охотников за убийство зверей, ее принимают за сумасшедшую и с чиновничьим безразличием отсылают восвояси: полиция не защищает второстепенные жизни. Ксендз также глух к ее горю и поучает: “Не относись к животным, как к людям. У них нет души”. (Он и сам не чужд охотничьим забавам). Так Янина убеждается, что закон – как государства, так и церкви – бесчеловечен (еще одно бессмысленное слово!) и стоит на стороне убийц. “Какое Евангелие проповедуется с кафедры охотников?” – вопрошает она, а на экране появляются слова Блейка, также известного своей гетеродоксией: “Тюрьмы строятся из кирпичей закона”. Для героини разделение живого на людей и не-людей сродни апартеиду: ее мир это “целое, сеть” – как в постгуманизме Донны Харауэй или Бруно Латура.

Развязка будет так же жестока, как мир, в котором действуют персонажи. Во избежание спойлеров, ограничимся описанием, которое дает этому миру Янина: “…мы на ощупь движемся в бесконечном мраке, как майские жуки, заключенные в коробку жестоким ребенком. Так просто причинить нам вред и увечье, раздавить наше тонко организованное, странное существование… Я не вижу ничего, кроме катастроф. Но если Падение – это начало, возможно ли нам пасть еще ниже?”.

Арсений МАКСИМОВ

«Экран и сцена»
№ 23-24 за 2023 год.