В ближайшие месяцы в Государственном институте искусствознания должны выйти два новых выпуска альманаха «Мнемозина» (редактор-составитель Владислав Иванов). Собранные в них документы охватывают практически весь советский период русского театра, от 1917 года вплоть до перестройки. Важную часть составляет цикл театроведческих писем и переписок 1960–1980-х годов, объемно передающих атмосферу этой эпохи и сосредоточенных на истории театра и театроведении.

Предлагаем читателям фрагмент публикации «Партитура голосов» (без развернутых комментариев, сделанных для книги) переписки театроведа Вадима Гаевского и литературоведа Наума Берковского, подготовленной Марией Хализевой.

В.М.Гаевский – Н.Я.Берковскому

[17 августа 1962 г.]

Дорогой Наум Яковлевич!

Очень тронут Вашим подарком [книга Берковского «Статьи о литературе»] и целиком поглощен им. Живу я на даче, по соседству с Борисом [Б.И.Зингерманом], мы проводим дни в чтении Ваших статей и в подробном их обсуждении, – с утра и до вечера идет устный семинар-диалог на тему «Творчество Берковского». Со своей стороны, я пришел к следующим выводам. 1) В Ваших работах небывалое раньше сочетание литературоведа, писателя-психолога, философа и историка (плюс человека с собственной судьбой), причем историко-философские концепции – самое, пожалуй, ценное и замечательное в них (соответственно мне кажутся лучшими статьи более историко-философские по своему уклону – к таким я отношу, прежде всего, статьи о Шекспире и Шиллере). 2) Вы нашли единственно возможную форму исследования – большую статью. Выяснилось, что чем больше литературоведческая работа, тем меньше исчерпывается в ней тема, тем дальше она уходит от сущности, – искусство можно постигнуть лишь в концентрированных формах искусствоведения; подробные монографии делают предмет искусства непознаваемым. Короче говоря, не завидую я Вашим коллегам – академическим литературоведам из университетов. 3) Вы нашли язык, единственно живой и достойный – одновременно афористичный и повествовательный – язык абсолютно сосредоточенной мысли и широкого общения, короче говоря, язык раздумья и разговора, загадочным образом слитых воедино. 4) Наконец, и это главное, – Ваша книга – единственная из известных мне наших книг, которая по методу, стилю, содержанию и языку принадлежит не прошлому, а будущему. Таковы первые впечатления. Буду теперь ждать следующих.

Статья о Тютчеве – замечательная. Я бы только чуть развил тему его лирики – то, что мне особенно дорого в тютчевских стихах. Это лирика разлуки, а не свидания, – и тем она близка к классической пушкинской лирике, но это лирика одной страсти, фатальной при всех исходах, – и тем она отлична от пушкинской и близка к лирике Некрасова и Достоевского. Тем она и современна, – как я понимаю.

Теперь о другом. Мне Борис передавал Ваши приглашения приехать в Ленинград. Я непременно это сделаю, если только сумею подзаработать немного денег. Вместе с тем я не теряю еще надежды получить обратно Ионеско. У меня была возможность приехать к Вам в командировку – смотреть новые ленинградские балеты. Но неожиданно их показали в Москве. Общее впечатление – приятное, но не сенсационное. В «Легенде» [«Легенде о любви»] есть несколько замечательных мест, – это был бы гениальный одноактный балет, если бы Григорович не поддался искушению поставить большой, сюжетный, повествовательный спектакль. В результате сюжетность и повествовательность погубили образность. Что значит – власть старой эстетики даже над теми, кто с ней активно борется. Бельский, по-моему, недостаточно поэтичен. Но, разумеется, они оба на несколько голов выше наших горе-балетмейстеров и балетмейстеров-бандитов.

С приветом

В. Гаевский

 

Н.Я.Берковский – В.М.Гаевскому

17 апреля 1963 г.

Дорогой Вадим,

сегодня послал Вам бандеролью книжку Вагановой – увидел ее в магазине и подумал о Вас. Ежели она у Вас уже есть, то подарите этот экземпляр кому-нибудь от нашего общего имени – например, балетной Наташе [Н.Ю.Черновой]. Дело о книгах этим не исчерпывается. Только что приходила Леночка [Е.А.Кумпан] и передала мне от Вас открытку, поставившую меня в тупик – взыскание к Вам из библиотеки по поводу двух Ануйлей. По этому поводу изъясняюсь: никаких Ануйлей от Вас не брал, кроме «Жаворонка», которого Вы подарили мне два года назад в Москве. Не контаминация ли это с Ионеско? Со мной бывают такие бури рассеянности – недавно я послал бандероль А.Г.Коонен на адрес Кожинова – оба рядом у меня в записной книжке. Бандероль только что вернулась ужасно обтрепанная, и пришлось ее переодевать в новый конверт.

Писать стоит только о подробностях жизни – вот о них и пишу. Был с Наташей Крымовой на «Дон Жуане» по Байрону, у Акимова. На сцене почти все актеры театра и, вероятно, еще с подкреплениями со стороны, и все они очень слабые, за одним, другим полуисключением. Спектакль очень утомителен, но хорош, и Вам, вероятно, многое понравилось бы – идущее от самого Акимова. Под комический лубок сделаны «крепость Измаил» и «Суворов»: страшно бородатые les cosaques, актеры в синих шубах с белыми мехами, один и другой лошадиные зады с хвостами, высунутые из-за кулис. Все взятие Измаила делается тремя барабанщиками, тамбуры у них огромные, и действуют они своими палками зверски. Очень красивый Лондон, с синим туманом, с горящими окнами, с контуром сапога на перекладине – вывеска. Сам маэстро присутствовал в зале, у него не свое лицо, вся веселость и язвительность куда-то выплеснулись – лицо старого и растерянного человека. Мне почудилось в его лице нечто просительное – знаю это не столько по режиссерским, сколько по актерским лицам. Когда говоришь с актерами, они вытягивают шеи, как птицы на птичьем дворе, некоторые ждут, когда же им зададут корм, – актеры ждут признания и похвал. Я это голодное выражение настолько запомнил, что никогда не решаюсь в печати что-либо дурное сказать об исполнителях спектакля, а если решаюсь, то с угрызениями – так и вижу, так и вижу перед собой эти жалостно-разинутые рты. Акимов все же и на этот раз создал нечто внушительное. Акимов – c’est un homme [это человек], и Вам надо «Дон Жуана» посмотреть.

Я задумал очень большой историко-литературный opus и обдумываю его по утрам, звено за звеном. Боюсь, однако, что реальная книга, которую я хотел бы не только написать, но и напечатать, ç’est un rêve [это мечта]. Нельзя писать для себя одного что-либо законченное – по крайней мере, для меня это исключается. Законченность, по-моему, имеет только тот смысл, что это публичная форма – форма не для нас самих, а именно для других, третьих. Для себя можно писать либо стихи, либо философский трактат – «Этику» Спинозы. Уже писание романа без читателя вряд ли осмысленное занятие. Фрагменты – другое дело, целое, заключенное в них, бесконечно-изменчиво и живет вместе с вами. Оттеснить его от себя можно только тактических целей ради – «на торг, на рынок».

Я подписался на «Симфонию псалмов» [грампластинка с произведением И.Ф.Стравинского] и жду ее с нетерпением. Из московских впечатлений самое сильное было – слушанье ее у Вас. Вот где настоящая музыка сфер, и краткость тут неизбежна, ибо сферы могут зазвучать для нас ненадолго.

Я прочел в феврале две превосходные книги испанского философа Ортеги-и-Гассета, которого и Вам советую в каком ни есть переводе (я читал его по-немецки). Он хорошо говорит, что к пониманию мы можем готовиться годами, но сам акт понимания – мгновенный. Это относится и к музыке сфер – связь с ними «моментальная, навек». Борис Леонидович [Пастернак], как видите, тоже вполне владел философским смыслом – что моментально, то и навек. Это же и к Тютчеву: у него минута – разрыв времени и победоносный выход из времени.

Приветы Борису. Я что-то неуклюжее ему на днях написал, по поводу биографии, биографической личности и творчества, – мысль не ладилась, и сказал я не то, а около того. Конечно, неловких, неладных писем не нужно отправлять – пусть не сердится.

Очень тронут был Вашим гостеприимством и кланяюсь всему Вашему милому дому – и маленькой черной маме [А.В.Померанцева], которая что-то пишет в своем углу, и Асе [А.Л.Гаевская, жена В.М.Гаевского], рисующей в другом углу спортивные фигурки или же сейчас что-нибудь новое. Как жаль, что она не зарисовала греков, я был бы рад выступить в печати снова вместе с нею – тогда это был Грюндгенс, если она помнит [речь идет об иллюстрациях А.Л.Гаевской по мотивам увиденных спектаклей].

Приезжайте к нам непременно, май-июнь. Вы будете жить у нас в «книжной палате», в комнатушке с раскладушкой, где все стены в книгах. Кстати, там стоят все французские. У нас ходит наш дормидонт [так Берковские называли свой автомобиль], при котором два домашних шофера, и Вам будет показан Ленинград во всем блеске белых ночей. Я буду Вам очень-очень рад и больше надеюсь на Ваш приезд, чем на Борисов – тот, когда его зовешь, улыбается неверной улыбкой. Под белой ночью Ленинград – диво дивное, и Вас повезут по самым волшебным закоулкам и в какой захотите час.

Пишите.

Почему бы Вам не сделать книги о Мариусе Петипа, например? Ведь такой книги, кажется, нет.

Н.Б.

 

В.М.Гаевский – Н.Я.Берковскому

[не раньше второй половины апреля 1963 г.]

Дорогой Наум Яковлевич!

Сердечно тронут Вашим подарком. К тому же он как нельзя более кстати – я как раз обдумывал, где бы купить эту книгу. Кроме того, я понимаю этот подарок как поощрение и в дальнейшем писать статьи о балеринах, – статьи, которые приносят мне массу огорчений (если не считать ужина, устроенного в мою честь М.Т.Семеновой. Впрочем, и тут не обошлось без огорчений: попав в чужой дом, я слишком много говорил, а вкусный ужин ел Борис, – он знает, когда надо молчать). Сейчас я как раз сочиняю небольшое произведение об Улановой. У меня, правда, к ней сложные чувства, но, может быть, отсутствие обожания поможет.

Только что получил Ваше письмо.

Разумеется, никаких Ануйлей Вы у меня не брали. А Ионеско отдали, – так что тут полный порядок. И извещение из библиотеки я вовсе не просил передавать Вам – Леночка [Кумпан] что-то напутала. Вообще-то виноват я – «on ne badine pas avec l’amour» [«любовью не шутят»]. Дело было так. Я получил письмо от Лены с просьбой написать рецензию о Кушнере и с тремя стихотворениями (два из которых мне очень понравились). Я ей и написал – как это приятно получать стихи по почте, «особенно, когда получаешь лишь уведомления из библиотек», – деликатно намекнув на свое одиночество. Этот ловкий маневр мне понравился, но в тот же день я был наказан – из библиотеки действительно пришло уведомление. Я его и приложил – в качестве вещественного доказательства. Передав его Вам, Лена продемонстрировала, что сердце ее глухо к лирике эпистолярного флирта, что, конечно, характеризует ее с лучшей стороны. Но все-таки! Женщина и поэтесса! Хорошо, если она подшутила надо мною. Все это требует тщательного изучения.

Просил же я Лену передать Вам привет и чтобы Вы попали на «Дневник Анны Франк» в постановке итальянцев. Это – замечательный спектакль, поразивший меня своей художественной тонкостью и колоссальной нравственной силою. Вообще, в этом театре и дух Медичи, и дух Савонаролы, – с Вашего разрешения, я так о нем и напишу, если только получится. Пока – не получается, что вообще становится у меня дурною привычкою.

Спасибо за приглашение. Но, по-видимому, приедет Борис – в командировку. Мне же еще одно путешествие пока не осилить.

Привет от Аси.

В. Гаевский

 

В.М.Гаевский – Н.Я.Берковскому

[конец ноября – первая половина декабря 1963 г.]

Дорогой Наум Яковлевич!

В прошедшую среду отнес Вашу статью А.Г.[Коонен]. Она меня долго не принимала по причине болезни. Визит мой продолжался два часа, причем я так и не понял, сидел ли я слишком долго, слишком мало или как раз столько, сколько надо. А.Г. все еще играет – Вы были совершенно правы – «влюбленных женщин и цариц». Играет по-настоящему, без притворства. Любовь – Александр Яковлевич [Таиров], о нем – с первого же слова. Царица – она сама. Визит напоминал аудиенцию, даже в мелочах. А.Г. – королева в изгнании. Дюма-отец, за которого Вы так вступились, очень любил этот образ. Меня он тоже поразил. И была, уже всерьез, тема трагической актрисы, трагической судьбы, трагедии вообще. А.Г. говорила об этом все время – говорила замечательно. Уходя, я подумал – какая же особая несправедливость, какое же особое изуверство: эти люди, А.Г. и А.Я., были в двух шагах от полного, прямо-таки неправдоподобного счастья. Вся жизнь фактически уже была прожита. Главные спектакли поставлены, главные роли сыграны. Нужно было доиграть немного. Получились бы две необыкновенно удавшиеся – по нашим меркам – творческие биографии. Так нет же. Это все равно, что уволить из армии за месяц до пенсионного возраста, – так там иногда делают, из мести. Какая подлая концовка. Мелкий человек был у нас генералиссимусом.

А.Г., как я понял, в высшей степени наблюдательна и проницательна. И умеет быть беспощадной. Это, конечно, тоже талант. В общем, я полон впечатлений.

<…>

Вадим

 

Публикация Марии ХАЛИЗЕВОЙ

Письма В.М.Гаевского хранятся в домашнем архиве

М.Н.Виролайнен, текстология Леонида Дубшана

Письма Н.Я.Берковского хранятся в домашнем архиве

М.А.Малкиной, текстология Марии Хализевой

«Экран и сцена»
Август 2025 года