Олег Липовецкий в должности руководителя театра “Шалом” сделал несколько замечательных, заслуженно пользующихся вниманием зрителей спектаклей. Но его постановка “Шалом 48–23”, рассказывающая о пути театра, начиная почему-то с убийства Соломона Михоэлса и заканчивая сегодняшним днем, вызывает много вопросов.

Актеры сидят на сцене двумя полухориями, перед ними – пюпитры с текстами, которые они то ли читают, то ли делают вид, что читают, за ними – небольшой музыкальный ансамбль и видеоэкран (художник Ксения Сорокина). И на мужчинах и на женщинах черные сюртуки с цицит – сплетенными пучками нитей по краю.

Начинается спектакль сценой максимально прямолинейной. Звонок в театр: Михоэлс убит, сомнений, кто убийца, ни у кого нет – на заднике возникает лицо с усатой усмешкой. Герои впадают почти в истерическое состояние тревоги и озабочены не судьбой театра, а тем, как сообщить о случившемся дочери.

Короткая сцена завершается, и артисты начинают говорить… о себе. Их монологи, неловко оформленные драматургом Ларой Бессмертной вербатимы, посвящены детству, выбору профессии, влюбленностям, расставаниям и, наконец, тому, как и когда они попали в “Шалом”. Иногда исполнители перебивают друг друга, но диалога не получается, лишь передача эстафетной палочки. Анекдоты из жизни прерываются то историческим эпизодом, то музыкальным номером. Сцены из прошлого куцые и скомканные, выведенный на экран список действующих лиц не помогает разобраться, кто есть кто и что все эти люди для театра значат.

Единственная связующая времена фигура, свидетель многих событий – артист Геннадий Абрамов. Хотя рассказывает он о сложных перипетиях своей судьбы мягко, иронично, никого не обвиняя. Потомок горских евреев, он единственный, кто в нынешней труппе свободно говорит на идиш. Об этом языке тоже упомянуто вскользь, когда говорится, что пришлось отказаться от его использования на сцене. А что случилось? – Предполагается, что зритель и без спектакля знает. В таком случае непонятно, зачем же публично сокрушаться по поводу затянувшегося ремонта “Шалома”, вынужденного долго работать на неудобных площадках, неужели публика не в курсе? Работа с коллективной памятью всегда сложна, а здесь, кажется, без нее решили обойтись.

Музыка, как бы напоминающая о недавнем прошлом “Шалома”, бывшего “концертным театром”, и дающая отдохнуть от актерских текстов, не иллюстрирует смысл происходящего, а скорее создает настроение (музыкальный руководитель Лера Коган). Почему выбраны именно эти мелодии, догадаться сложно, по крайней мере, авторы с еврейским театром не связаны. Разве что Тихон Хренников, сыгравший в травле космополитов неоднозначную роль: он спасал одних и способствовал арестам других. Потому не кажется, что его “Московские окна” звучат уместно в спектакле, где на заднике демонстрируют фотографии репрессированных, проштампованные вердиктами.

Кто эти замученные, расстрелянные, погибшие в лагерях, почему из миллионов выбрали именно их? Они все евреи? Они все имели отношение к ГОСЕТу? Кстати, само название театра упоминается пару раз, впроброс. И почему зрители должны испытывать сочувствие к Михоэлсу, ведь они о нем, возможно, ничего не знают! Конечно, судя по гигантскому неморгающему Сталину, Михоэлс был невинно убит, и уже одно это вызывает эмпатию, но не мало ли времени уделено Соломону Михайловичу в постановке об истории еврейского театра?.. Вряд ли запомнят зрители и то, где располагался ГОСЕТ, не узнают, какому театру здание принадлежит сейчас – создатели постановки упустили возможность вписаться в контекст.

При Олеге Липовецком “Шалом” позиционирует себя как театр для всех, в его репертуаре далеко не только “еврейский материал”, хотя в полном названии театра указание на национальную ориентированность осталось. И это замечательно, что со сцены, как в один голос уверяют актеры, можно поговорить со зрителем и с собой о том, что болит, тревожит, беспокоит – и о том, что радует, вдохновляет, дает надежду. Хотя, будем честны, после спектакля “Шалом 48–23” не очень понятно, что конкретно волнует театр сегодня.

Желание связать прошлое и настоящее, сделав акцент на нынешней труппе, естественно – есть сомнения, что современным москвичам захочется погружаться в минувшие мрачные времена. Но баланс между эпохами так сильно нарушен, что в итоге от истории остаются огрызки – и это неуважительно по отношению к театру и к тем, кто работал на его сцене, где бы она ни находилась. Вероятно, это их портреты в произвольном порядке возникают на заднике в финале, пока нынешняя труппа бодро поет что-то приторное. Было плохо, стало хорошо. Но мы обо всех помним. Или не обо всех. Или не помним.

Зоя БОРОЗДИНОВА

«Экран и сцена»
№ 23-24 за 2023 год.