В начале сезона в Воронежском театре кукол имени В.А.Вольховского состоялась премьера “Похороните меня за плинтусом” в постановке Руслана Кудашова. Повесть Павла Санаева, громко прозвучавшая и на волне популярности почти сразу экранизированная, до сих пор воспринимается неоднозначно – не только из-за автобиографического характера (скандал в благородном семействе, “очернение” памяти народных артистов), но и в силу слишком болезненной проблематики, в ней поднятой. Наследие Советского Союза как неизбывная травма, сидящая в каждом, кто тогда жил и рос, и передача этой травмы языком насильственной любви новому поколению, – пласт тем, с которыми работает режиссер в этом спектакле.

Перед нами арена цирка со светящимися лампочками по периметру, приподнятый и наклоненный к зрителям подиум (сценография и куклы Марины Завьяловой). Два мима в полосатых тельняшках с красными клоунскими носами, Эдуард Кокарев и Владимир Руднев, как будто заполняют арену своим молчаливым присутствием, в программке они именуются монтировщиками-могильщиками. Цирковая эстетика неслучайна – спектакль выстроен режиссером в жанре буффонады: нелепые, карикатурные куклы, клоунские элементы в костюмах и гриме, гротескная игра актеров.

Действие начинается как веселое цирковое представление, клоуны разыгрывают очередную репризу, но быстро становится понятно, что за клоунской маской скрываются бездны боли и отчаяния.

Два главных героя этой истории – восьмилетний мальчик Саша Савельев (Григорий Вахрушев) и его бабушка (Елена Киселева) – имеют дублеров-кукол, не подменяющих людей, но дополняющих образы. Так, Саша – большая тряпичная кукла, лишенная скелета, жесткого стержня, ее можно сгибать во все стороны и растягивать в немыслимые позы. Наглядная метафора ребенка-глины, ребенка-пластилина: лепи что хочешь, пока он маленький. Мальчик Саша вынужден жить с бабушкой и дедушкой, поскольку его повесила “тяжкой крестягой”, как повторяет бабушка, ей на шею непутевая дочь-шалава, посмевшая выйти второй раз замуж за “злобного карлика”.

Бабушка душит ребенка своей заботой и любовью, выражающимися в постоянных окриках, ругательствах и проклятиях, а также закутывании, лечении и бессмысленных запретах. Ребенок живет лишь надеждой на редкие встречи с матерью (Елена Симанович), которую часто даже на порог не пускают, и мечтает о том, чтобы его похоронили, как мышку, за плинтусом у мамы в квартире – тогда хотя бы в узкую щелочку будет можно ее видеть.

Полубезумная Бабушка Елены Киселевой – одновременно безжалостный тиран в юбке и запуганный ребенок, обделенный любовью. Она страшна в свирепой ненависти и трогательна в неуклюжей нежности. По мере происходящего выясняется ее биография, она сама рассказывает о своей судьбе, сидя у гримировального столика, обрамленного яркими лампочками. Это ее убежище, напоминание об утраченной мечте стать актрисой, которую она променяла на служение мужу-актеру. Ее монолог, из которого проступают чудовищные подробности – смерть первенца Алеши в эвакуации, принудительное лечение в психушке, на которое ей заменили застенки НКВД (за рассказанный в коммуналке анекдот), нелюбовь и предательство мужа, с которым вынуждена жить, – дает нам осознание масштабов трагедии семьи.

Язык насилия оказался единственным узаконенным языком общения государства со своими гражданами, со временем он пророс корнями в души людей, которые, уже не помня других языков, стали общаться так со своими детьми и внуками.

Уродливый язык любви, усвоенный Бабушкой, “причинение” любви, подменяет эмпатию и сострадание. И этот язык, вбитый в головы советских граждан, – крае-

угольный камень всей истории. Несчастную тряпичную куклу то грубо заталкивают в ванну, то размахивают ею над головой, то вешают как пальто на крючок, а в конце концов просто запихивают в рюкзак, забирая с собой. Образ ребенка, абьюзивной любовью превращенного в куклу, считывается легко. Масштаб же страданий Бабушки становится понятен ближе к финалу, когда из-под цирковой арены постепенно вырастает и надувается уродливая кукла-дерево, угловатая и многорукая женщина, напоминающая о женских образах Пикассо. В человеке не остается ни малейшего шанса не быть задушенным разрастающейся “любовью”.

После такого эмоционального апогея финал истории смотрится скорее будничным. Персонаж Григория Вахрушева со школьным ранцем, из которого торчат ручки-ножки его тряпичного альтер эго, несколько мгновений колеблется, уходить к матери или остаться с бабушкой, и все же детское сердце выбирает свою “чумочку” (бабушка называет дочь не иначе как “чумой”, внук же смягчает для себя прозвище). Саша переминается с ноги на ногу, словно боясь оступиться и сделать неправильный выбор. Дальше следуют рыдания и стенания Бабушки под запертой дверью квартиры дочери, где спрятано теперь ее “сокровище”. Закрытая дверь – как поставленная точка, перевернутая страница, болезненная, но необходимая линия разрыва. Круг любви-рабовладения, передающейся из поколения в поколение, должен быть разорван, иначе насилие так и останется единственным легитимным языком человеческого общения.

Анастасия ИЛЬИНА

«Экран и сцена»
№ 23-24 за 2023 год.