“Ох, пузырюсь я как шампанское!..” – хвалится один из героев одного из фестивальных фильмов в Амстердаме. При этом “пузыриться” ему осталось не долго, но кураж! кураж не отнять. Да, тут, на экранах IDFA, как правило, такие персонажи – шекспировских корпулентных размеров; худышки – в смысле драматизма – редко появляются.

Весь киносезон документальные волны расходятся от Амстердама – от международного кинофестиваля IDFA, который является крупнейшим форумом документалистики в мире. Фантастическое количество фильмов и программ. Отбор на зависть другим фестивалям. Естественно, что именно отсюда расходятся волны актуальной документалистики в течение всего года – и в смысле дальнейших фестивальных судеб, и проката в кинотеатрах и на онлайн-платформах, и продюсирования новых проектов.

Премьерные показы проходят в обожаемом уже несколькими поколениями кинотеатре Тушински – величественное здание, экстерьеры и интерьеры которого (арт-деко и амстердамский экспрессионизм) еще в 20-х годах прошлого века призваны были погружать зрителей в мир иллюзий. Алыми шелками – “с драконами да змеями” – обиты стены, загадочно мерцающие витражи…

Ох, авторам фильмов всегда бы надо не подкачать, их опусы должны соответствовать элегантности декора. Как говаривал набоковский профессор Пнин (благодарил гостей, которые отчаянно хвалили чарующую чашу для пунша – аквамаринового стекла): “…И обратим внимание, что содержимое упоительно соответствует форме…”

Амстердамский кинофестиваль обозначил две главные тенденции года: кинороманы и построенные на любительской хронике семейные триллеры.

Обновление концепции семейной кинохроники – “все не то, чем кажется”, написал нам еще Гоголь. Тут показательна иранская картина “Дом, который молчит” (Фарназ и Мухаммед-раз Ибрачьян; Иран/Франция/Канада/Филиппины/Катар). История дома со всеми его пыльными углами и выгоревшим плюшем некогда царственных кресел. В прямом смысле слова “царственных” – дом некогда принадлежал четвертой жене шаха Реза Пехлеви. И именно на его пороге в 1943 году стояли именно те три кресла, на которых в момент Тегеранской конференции восседали три правителя и решали судьбы мира (помним фотографию).

Прошли десятилетия, и в доме поселилась сложносочиненная семья наследников. В ней четыре поколения фиксируют реальность на пленку – сначала фотографии, потом 8-мм камера, потом VHS, потом уже дигитальные. В конце концов, из любителей превратились в профессионалов. И вот в течение нескольких лет режиссеры (брат и сестра) снимают маму – бывшую революционерку; бабушку – жертву дедушкиного террора; кузенов и дядьев – у всех свои депрессии. Дом оказывается той волшебной каретой Золушки на загадочной парковке: обитатели в любой момент могут превратиться или в туфельку, или в животинку с хвостом, или в принцев с принцессами, или в плющ, оплетающий ступени. Есть такой сюрреалист – Макс Эрнст. Это вот к нему с такими метаморфозами.

Сам дом – разномастно помпезная утварь – противостоит всеми своими стенами, этажерками, торшерами, диванами Большому Раздраю времен. И, конечно, ловит Время в ловушки своих коридоров. Название фильма намеренно противоречит многочисленным скандалам. Впрочем, Время, слоняющееся по Дому, склоняется к фигурам пасодобля в смысле умолчания.

Или “Годы Супер-8” (“Дивные годы, снятые на 8-мм камеру”) Анни Эрно и Давида Эрно-Брио (Франция). Писательница Анни Эрно – лауреат Нобелевской премии по литературе 2022 года; формулировка – “за храбрость и клиническую остроту, с которыми она раскрывает корни, отчужденность и коллективные ограничения личной памяти”. Анни и ее муж купили кинокамеру в 1972 году. Анни тогда преподавала литературу в школе. Впоследствии стала мемуаристкой, находящейся во вполне детективных отношениях со своей памятью. Она и комментирует старые киносъемки – в частности, эффект театральности, который камера привнесла в дом. Двое сыновей, путешествия, домашние капризы, писание книг, передряги Большой Истории сквозь них ехал семейный автомобиль. Дети растут, брак дает дуба, людей в кадре становится меньше, а пейзажа больше…

Зигзагом движемся от одной амстердамской программы к другой. Они, как и было сказано выше, действительно охватывают Универсум.

Драма с хорошим концом “Аполония, Аполония” (Леа Глоб, Франция) – один из самых модных фильмов сезона и Главный приз. Режиссер Леа Глоб тринадцать лет следила за перипетиями жизни Аполонии Сокол, дочери владельцев маленького андеграундного театра и художницы. Аполония хочет найти свое хоть какое-нибудь место в искусстве, а лучше бы – в истории искусства, а еще лучше – в энциклопедии. Жизнь ее – роман сам по себе: она родилась практически на сцене и сразу стала полноправным обитателем богемных кулуаров.

Дело происходит в Париже, в театральном квартале. Совсем еще юная героиня в старой захламленной квартире находит видеокассету, на ней запечатлен момент ее зачатия – родители увлекались любительскими съемками. Надо отдать им должное – приклеили к коробке промокашку с надписью “до 18 не смотреть” и стали немедленно снимать свою вечеринку по поводу грядущего появления малыша. Потом происходит много-много всего… Уж и развод, а мятежная их дочь Аполония пытается проложить себе дорогу художника – через Нью-Йорк и другие города, возвращается в Париж, впадает в нищету, потом подселяется к театральной труппе (наследство от родителей), но театр разоряется и закрывается, и теперь уже ей негде жить. Параллельно разворачивается ее заботливая дружба с Оксаной, безалаберной актрисой и политической активисткой.

Аполония, действительно, оказывается хорошим художником, но попадает в равнодушные сети, расставленные арт-дилерами. Однако не останавливается, продолжает брать уроки, рисует и рисует. Несмотря на раскардак в голове и хлам, через который она каждый раз пробирается от сна к реальности, от чашки кофе к мольберту.

Режиссер Леа Глоб рассказывает: “Я не знала, наделена ли Аполония талантом живописца, но сразу поняла, что она притягивает к себе объектив кинокамеры…”

К финалу киноповествования Аполония сделала персональную выставку в Париже; ее подруга Оксана не смогла удержать себя от самоубийства; сама режиссер по ходу съемок едва не стала инвалидом после рождения ребенка. Романная документалистика действительно становится всепобеждающим жанром. Скажем, в эпизоде одного из амстердамских фильмов, “Still static” (Адам Каплан, Франция), возникает просто-таки метафорическая мизансцена: кинооператор вместо камеры управляет швейной машинкой, направляя и обрезая нитки, трактуя их как сюжетные виньетки. Коннотации не заставляют себя ждать. Тут и Сомерсет Моэм: “…Человек все же может получить удовлетворение, выбирая различные нити, которые он вплетает в бесконечную ткань жизни… существует один узор – самый простой и красивый… но есть и другие, более замысловатые и удивительные узоры, где нет места счастью или стремлению к успеху, – в них скрыта, пожалуй, какая-то своя тревожная красота…” Не говоря уже о сестрицах-мойрах, владеющих нитью человеческой жизни.

Большой психо-невротический роман “Много шума вокруг смерти” (Симон Чамберс, Ирландия/Великобритания) – приз за лучшую режиссуру.

Восьмидесятилетний лондонский джентльмен вызывает своего племянника-режиссера снять последние дни-годы своего бытия. Лежа в ванне, балагур хвалится: “Ох, вспениваюсь я как шампанское!” И переходит к цитированию Шекспира; раскидывает цитаты, расхаживая в неглиже по своей холостяцкой берлоге, где не ступала нога уборщицы последние полвека; репликами из “Короля Лира” приветствует болезнь. Актер и скандалист, привыкший к аплодисментам, решил потворствовать своей страстишке, заставив родственника снимать трагикомедию о себе.

А если двигаться в сторону киноклассики и “антикварных” съемок, то безусловная радость киноману – “Бремя мечты” (1982) Леса Бланка о маге документалистики Вернере Херцоге. История одного из самых безумных фильмов в истории кино, “Фицкарральдо”: маньяк-меломан, строительство оперного театра в джунглях. История сверхпродуктивного безумия, и Херцог сам в этом кается. История безукоризненного потворствования воображению. Да, Херцог – истинная икона документального стиля.

Впрочем, все нагромождение амстердамских программ – это и есть потакание нашему воображению. В хорошем смысле.

Марина ДРОЗДОВА

«Экран и сцена»
№ 17-18 за 2023 год.