В театре «Современник» в рамках лаборатории «Хочу как О.Н.» состоялась премьера спектакля Гульназ Балпеисовой «Случайные встречи». В основу легли тексты Ивана Бунина: две новеллы цикла «Темные аллеи» – «В Париже» и «Мадрид», рассказы «Солнечный удар», «Ида», «Памятный бал», а также фрагменты «Окаянных дней». Одну из главных ролей сыграл Сергей Юшкевич. О том, почему внимание может ранить так же, как невнимание, что такое солнечный удар и чего не хватает современному театру, актер рассказал в интервью.

 

– Правда ли, что именно вы предположили кандидатуру Гульназ Балпеисовой для участия в лаборатории?

– Да. Дело в том, что я влюблен в спектакли Гульназ, которые она делала в Театре Вахтангова, – и «Фрекен Жюли», и «В Париже». Честно сказать, я даже пытался познакомить Гульназ с Галиной Борисовной Волчек. Но, к сожалению, она уже плохо себя чувствовала и не смогла найти время для встречи, хотя много о Гульназ слышала. А когда Галины Борисовны не стало и наш директор Юрий Анатольевич Кравец объявил у себя период открытых дверей, я сразу обратился с просьбой обратить внимание на Гульназ. На мой взгляд, она лучшая из всех учеников Римаса Владимировича Туминаса.

– Вам комфортно существовать под женским режиссерским началом?

– Если режиссер интересен в своем поиске, в своих предложениях, то я с радостью буду следовать за ним, и мне не важно, мужчина это или женщина. И, само собой, я не считаю, что режиссура – это мужская история. Во-первых, в моей жизни была Галина Борисовна Волчек – фантастическая личность в театральном мире. Во-вторых, я двенадцать лет проработал в театре-студии «Человек» у Людмила Романовны Рошкован, режиссера от Бога. Так вот, Гульназ из той же плеяды неистовых. То, как она комментирует текст, жизненные ситуации, показывает, насколько она подлинная, глубокая. Ее энергия лавой растекается по сцене. Не представляете, какие у нас кипели страсти, но каждая репетиция была для меня праздником. Я даже порой думал, что мне не так важен результат.

– На все предложения из разных театров вы раньше отвечали: «Пока жива Галина Борисовна, об этом не может быть речи». Что было в ней для вас самым дорогим?

– Что я могу ответить? Все. Это была любовь с первого взгляда, которая продолжалась более двадцати лет. Мало кто при таком таланте обладает еще и такой искренностью, открытостью. Она всегда была заинтересована в нас, ценила то, что мы делаем. Когда Галина Борисовна смотрела спектакль, то я выходил на сцену, как на фронт: биться за замысел, за автора, за то, что она сделала, за театр «Современник», за его репутацию. Так было с Чеховым, с Ремарком, со спектаклем «Враги. История любви» Евгения Арье, который она очень любила. Ради нее стоило стоять насмерть. И это очень стимулирует, когда есть ради кого.

– Насколько трудно театру существовать без художественного руководителя?

– Очень сложно. Тем важнее, что сейчас наше руководство поверило и в Гульназ, и в Лейлу Абуль-аль-Кишек, которой еще только предстоит показать свою работу в рамках лаборатории. Главное – уметь слышать друг друга, это основная проблема в человеческом обществе, не только в театре. Когда есть понимание, уважение, увлеченность одним делом, ситуация перестает быть безвыходной.

– Мир Бунина по нынешним меркам может показаться в чем-то сексистским. В тексте «В Париже» есть такая фраза: «Вода портит вино так же, как повозка дорогу и как женщина душу».

– Ну, вы же, женщины, раните нас. И своим вниманием, и невниманием. Это всегда боль.

– А разве может ранить внимание?

– Когда женщина, в которую влюблен, обращает на тебя внимание, нужно этому соответствовать. Начинаешь душевно работать над собой, а это бывает невыносимо. А если не обращает внимания, то это просто пулевое ранение, с которым надо как-то жить. Любовь вообще для сильных, для бесстрашных, для тех, кто готов на жертвы. Например, мы с женой взрослые люди. И я понимаю, что дальше будет только хуже, даже просто с точки зрения старения организма. Да и характеры лучше не становятся. Раздражаемся. Но люблю-то я ее. Я ей безмерно благодарен за прожитые годы, за детей. Я вообще заметил, что есть большая разница между теми, кто долго в браке, и одиночками, между теми, у кого есть дети, и теми, у кого нет. Потому что степень ответственности совсем иная. Мы с женой 24 года вместе, столько же, сколько я в театре, и это бесконечный труд и огромная ответственность друг перед другом. Иногда мы ей не соответствуем, в нас искрит что-то. Но счастье в том, что мы хотим продолжать этот путь, наводим мосты, договариваемся. Думать о ком-то кроме себя – это невероятное счастье и тяжелейшая ноша. У нас, например, есть еще три кота. И тоже целая история. Есть масса обстоятельств, которые обязывают. Даже просто гуляя по Чистым прудам, ты вынужден как-то относиться к тем, кто идет рядом. Обязательства есть даже перед светофором.

– Одна часть спектакля Гульназ Балпеисовой – «Солнечный удар». Как-то в интервью вы сказали, что ваша встреча с женой была настоящим солнечным ударом. Как это ощущалось?

– Как истина в последней инстанции. Это озарение. До этого со мной такого не происходило. Я влюблялся, были отношения. Но вот так, чтобы увидеть женщину и почувствовать, что хочешь с ней детей, хочешь с ней состариться и умереть рядом лет через сто – нет. А тут понимаешь: это человек из твоей жизни, твоя вторая половина. По крайней мере, тебе очень хочется, чтобы так было. К счастью – у нас случилось.

– Почему в литературе, в театре редко встретишь счастливую любовь?

– Я не знаю, есть ли в принципе счастливые истории. Все проходят свои испытания на прочность, даже те, кто прожил вместе семьдесят лет. Если поговорить с каждым по отдельности, выяснится, что случались в жизни эпизоды, когда казалось – вот-вот все рухнет. Просто люди сделали все, чтобы отношения сохранить. Счастья абсолютного не бывает ни у кого и никогда. По-настоящему мы счастливы на 3-5%, если взять жизнь за 100%. Мы лишь тянемся к счастью. А дальше – это путь. И это тоже счастье – искать и найти. Не всем это дается, кто-то не так и не там ищет. Но если ты по-настоящему нуждаешься в этом, счастье обязательно заглянет. И может быть, даже останется. Если ты будешь этого достоин.

– Счастье без любви возможно?

– Для меня нет. Для меня даже профессия без любви немыслима. Я должен любить партнеров. Есть категория людей, с которыми я никогда не буду работать, даже репетировать. Все только по любви. У меня все спектакли идут по много-много лет: «Три товарища» – 24 года, «Три сестры» – 22, «Враги. История любви» – 13 лет. То, что я сейчас выпустил «Гамлета» в театре Моссовета и «Случайные встречи» в «Современнике», – большая удача, оба эти спектакля можно играть долгие годы.

Хочется делать что-то, чем сам восхищаешься, когда ходишь в театр или в кино. Бывает, смотришь спектакль, он вызывает у тебя крайнюю степень уважения и восхищения, хочется испытывать подобное и от своих работ, от спектаклей, в которых занят. Я далек от тщеславия, для меня никогда не имело значения, большая у меня роль или маленькая, если это тот самый спектакль. Как говорил Черчилль, мне в жизни много не надо, достаточно самого лучшего. То, что Гульназ сделала с текстами Бунина, – для меня лучшее.

– Ваш Клавдий в «Гамлете» Евгения Марчелли буквально слеплен воедино с Гертрудой. Мне показалось, что единственное, что им движет, – это любовь к ней.

– Это была идея фикс Евгения Марчелли. Ему хотелось показать Гертруду и Клавдия не негодяями, которые пошли на убийство с целью захватить страну, а бесконечно влюбленными друг в друга людьми. Все остальное для них, по сути, не имеет значения.

– Как вы для себя отвечаете на вопрос, убил ли Клавдий брата?

– У Шекспира есть сцена, где Клавдий в соборе признается в убийстве. У нас ее нет. Мы склонялись к тому, что убийства не было. Нельзя же всерьез принимать в качестве свидетеля призрака. Это все равно как я бы пришел к Марчелли и сказал: «Слушай, я не буду у тебя играть, потому что встретил в коридоре тень Галины Борисовны Волчек, она мне посоветовала ни в коем случае не репетировать Клавдия». Все сразу скажут, что Юшкевич сошел с ума. Так почему же надо принимать на веру то, что несет призрак? Это близко к сегодняшнему механизму распускания фейков. Учитывая технологии, сегодня сделать вброс про любого из нас проще простого. Можно сфабриковать голос, картинку. Огромное поле для манипуляций. Марчелли же и сам попал в непростую, как сейчас говорят, токсичную ситуацию, когда возглавил Театр имени Моссовета. Сколько против него было выплеснуто яда, лжи, как его полощут телеграм-каналы.

Весь вопрос в нашей готовности поверить. И тут для Марчелли очень важна тема, что Гамлет – этот молодой организм, который так отравлен ненавистью, злобой, неприятием, что этим убивает все вокруг, в том числе и самого себя. Он словно ядовитая бомба, взрыв которой уничтожит всех и вся. Быть может, спектаклю не хватило более сильного финала.

При этом такого Гамлета можно понять. Когда жизнь радикально меняется – это тяжело пережить и трудно принять. Мы в «Современнике» прошли нечто подобное.

– Вы как-то сказали, что в современном театре множество интересных тем, но не те люди за них берутся. Чего сегодня не хватает на сцене?

– Предельной ответственности. Зритель должен выходить из театра с желанием вернуться. Иначе зачем он потратил деньги, время? В рамках вечности наша жизнь – секунда. Мы живем, как бабочки, а может быть, даже меньше. Потому так важно пытаться хоть что-то понять про эту жизнь. Театр для этого и нужен. Причем и тому, кто в него ходит, и тому, кто в нем служит. И когда на сцене идет поиск смысла, то на генетическом, интуитивном уровне чувствуешь, что сегодня не просто еще один день и что эта встреча не случайна.

Беседовала Ксения ПОЗДНЯКОВА

«Экран и сцена»
июль 2023 года.