Весной 2021 года в Музее изобразительных искусств имени А.С.Пушкина проходила выставка “Путешествие души” Билла Виолы – знаменитого американского видеохудожника-визионера. Один из залов был посвящен живым картинам из “Тристана и Изольды” Вагнера – самого амбициозного проекта Виолы, заказанного ему в 2003 году режиссером Питером Селларсом, дирижером Эсой-Пеккой Салоненом и легендарным оперным интендантом Жераром Мортье, который как раз готовился занять пост в Парижской опере. Получив заказ, художник на два года буквально ушел в затвор, сосредоточившись на вагнеровском либретто, чтобы “не быть опьяненным музыкой Вагнера” (как вспоминает Питер Селларс). Ведь метод Виолы – это глубокое погружение в себя. В четыре часа видео, отснятого при помощи самых разнообразных технологий, от ручной камеры до масштабных голливудских спецэффектов, ему в результате пришлось вложить собственные деньги: ни один оперный дом не смог бы себе позволить такие затраты.

На огромном панно громокипящий сверкающий водопад струится в обратном направлении, увлекая вверх за собой тело Тристана. Этим обратным движением зрителя, медитирующего перед мертвым телом героя, затягивает вглубь картины. Мы переживаем собственное вознесение, растворение в световой стихии. Когда водопад иссякает, картина пустеет. За отодвинутой пеленой – разоблачение поверхности, но не раскрытие тайны. Шум воды сливается с треском бушующего пламени, огненная Изольда, раскинув руки, падает навзничь, и ее без остатка вбирает в себя единая энергия воды и огня.

Центральное полотно, кульминация истории Тристана и Изольды, окружено инсталляциями поменьше. Виола использует структуру зеркала: зритель вглядывается в текучую, прозрачную поверхность с ее мнимой глубиной движения, отождествляясь с персонажами по ту сторону экрана. Будущие любовники склоняются над чашами для омовения, ловят собственное отражение, отчаянно пытаясь слиться с ним. Но, погружаясь в него, его теряют, и на лицах их застывает неописуемое выражение экстатической возвышенной муки. Экран глядит на нас: этот незримый взгляд скрыт сверкающей завесой, разлит по поверхности, концентрируется в светящемся пятне, в которое превращаются нагие любовники в воде – закручиваясь в спираль, размываясь, исчезая в мерцающем ореоле. Вода очищения, приготовления к смерти, струится, разливаясь океаном, и из снопа подводного света соткется, возносясь ввысь, “небесная Изольда” (Виола-платоник делит своих героев на две пары, “земную” и “небесную”).

В другом конце галереи музея, прямо напротив экрана с пламенем и вознесением, на панно под названием “Квинтет изумленных” (точнее было бы перевести – “потрясенных”) перед нами представали пятеро персонажей, охваченных необъяснимыми интенсивными переживаниями ужаса, шока, горя, боли, любви, благоговения – и мистического экстаза. Загадка разрешалась благодаря безупречно продуманной композиции выставки (кураторы – жена и сотворец Виолы Кира Перов и сотрудница музея Ольга Шишко), где смыслы картин на одной стене дополняются смыслами картин на стене противоположной. Взгляд пятерых направлен на чудо, вспыхивающее в зале Тристана и Изольды, свет преображения, огненную пелену и пелену воды живой. Так на центральной оси от торца до торца прояснялась главная тема экспозиции – не “романтической любви” Тристана и Изольды, а любви в каком-то ином, космическом, смысле, преодолевающей – но не отменяющей – реальность смерти…

Именно в этой позиции, позиции потрясенных, оказываются зрители спектакля, для которого Билл Виола создавал видеокартины, лишь в малой – но зато самой значительной! – своей части увиденные нами в Москве. Прославленная постановка Питера Селларса в пятый раз за последние 18 лет была показана на сцене Опера Бастий в январе-феврале 2023 года. С того момента, как это здание было воздвигнуто в Париже на Площади Бастилии в честь двухсотлетия Французской революции, его постоянно критикуют за циклопические размеры и недостатки акустики. Как бы то ни было, ведущие певцы (Михаэль Вайниус в партии Тристана, Мэри Элизабет Уильямс в партии Изольды), поначалу не слишком впечатлявшие красотой тембра и объемом звучания, очень достойно провели третий акт, который у Густаво Дудамеля, нынешнего музыкального руководителя Парижской оперы, с его бравурным голливудским стилем, вышел по-настоящему морским.

По замыслу Питера Селларса, звуковой объем достигается за счет расстановки хора, музыкантов и певцов: в первоначальной версии для Филармонии Лос-Анджелеса оркестр был, разумеется, на сцене, а не в яме, а солисты и хор перемещались по всему залу, чтобы превратить пространство спектакля в целый звучащий мир моря, леса, корабля с его каютами и палубами. Вот и в Опера Бастий хор моряков всей командой заполняет второй балкон, на том же балконе во втором акте Брангена (Окка фон дер Дамерау) поет из дозорной башни, а в третьем акте – играет на дудочке пастушок (соло английского рожка, Кристоф Гриндель), который должен подать сигнал Курвеналу (Райан Спидо Грин) при приближении корабля Изольды.

Все это, конечно, существенно, но, как ни странно, не самое главное. Ведь все наше внимание приковано к мистерии на огромном экране над сценой, для которого размеры этого оперного здания – самый подходящий масштаб, как в планетарии. Биллу Виоле в конгениальном сотрудничестве с Вагнером удается зримое и звуковое воплощение древнего парадокса: макрокосма, отраженного в микрокосме, и наоборот. “Виола открывает внутренний мир и ведет нас в столь сокровенное пространство, что у каждого зрителя рождаются свои собственные ассоциации”, – говорит Селларс. И добавляет: “Это погружение в синестезию!”, где звук, цвет, форма, движение едины.

Виола работает с тем, что Ромео Кастеллуччи называет “вуалью образа”: эта вуаль, говорит итальянский режиссер, защищает от невидимой сути вещей, которая слишком сильно может нас опалить. Вуаль – это светоотражающая преграда: наткнувшись на нее, взгляд зрителя обращается внутрь. Именно к невидимому миру стремится творческая интуиция Виолы. Он связывает ее с воспоминанием о том, как в детстве чуть было не утонул в озере, но не успел испугаться, потому что его заворожила красота подводного царства, колыхание воды и света. Эту фактуру мерцания, сияния, прозрачного блеска, переливов оттенков, струения он с тех пор ищет повсюду, объединяя ее со свойствами потусторонней глубины, присущей видео как медиуму.

Огни корабля, везущего Изольду к королю Марку, мерцают в морском изменчивом тумане. Вот Тристан и Изольда медленно приходят в себя, испив из чаши с зельем: насыщенная синева озаряется сиянием, тела любовников, парящих в морских глубинах, сотканы из световых бликов. Вот тайное свидание в королевском замке: сгущаются сумерки в лесу, ослепительная луна дрожит на черных ветвях. Взметывается пламя – Тристан проходит сквозь костер, осыпанный, осиянный искрами. И вдруг – пронзительное напоминание о той московской выставке, о серии “Комната Екатерины” (намек на Екатерину Сиенскую, обручившуюся с Христом), по-дюреровски крохотной и предметно-подробной, из числа дотристановских работ. Вечерняя комната, где Екатерина расставляет свечи на домашнем алтаре, разрастается до размеров гигантского экрана, и это уже Изольда, обручившаяся с Тристаном и со смертью, ставит поминальные свечи, мириады круглых текучих язычков пламени, янтарные уголья на алтаре-жаровне. Но под ногами у нее не прочный пол надежного уютного убежища, а все прибывающая вода, в которой, отражаясь, змеится огонь.

Предрассветная дымка размывает очертания деревьев – вступает в свои права ненавистный Тристану и Изольде день. Солнце заливает пейзаж золотом, день превращает ночную магическую реальность в пустыню, и раскаленное марево миражного воздуха поглощает далекую фигуру отнятой у Тристана возлюбленной.

Среди работ Билла Виолы на выставке в Пушкинском музее было видео из серии “Безбрежный океан”, представленной на Венецианской биеннале 2007 года и посвященной теме порога между жизнью и смертью. И вновь зритель – часть композиции и сюжета, точка сборки, к нему направлено движение персонажа, преодолевающего плоскостной барьер экрана. Из черно-белого мерцания негатива постепенно вылепится призрачная фигура. Она медленно приближается, раздвигает завесу сияющей воды и на мгновение обретает цвет и плоть мира иллюзорного бытия, чтобы кротко и скорбно взглянуть в глаза живым и в следующий миг тихо вернуться назад, за вуаль, куда однажды предстоит отправиться и нам. И потому, когда на экране в Опера Бастий мы видим черно-белые кадры с героями (теперь уже “небесными”), бродящими по лесу и побережью, а потом бесследно исчезающими в морской пене, мы понимаем: это знаки потустороннего, загробного путешествия. Тристан и Изольда мертвы, по сути, с самой первой своей встречи, когда между ними встает война двух королевств, – только сами они еще не знают об этом. Поразительно, как черно-белые съемки влажной земли под ногами и словно опрокинутых, кружащихся стволов берез, увиденных снизу, мгновенно приводят на ум эпизод из фильма “Летят журавли”, где перед глазами героя, смертельно раненного на войне, проносятся сцены несбывшейся жизни…

По интересному совпадению, в ноябре 2022 года Анхелика Лидделл привозила в парижский “Одеон” свой спектакль “Liebestod” – “Смерть в любви”, по названию знаменитой арии Изольды, которой заканчивается вагнеровская опера. Как и Виола, Лидделл исследует границу между прекрасным и смертью, обращаясь к музыке Вагнера, живописи Фрэнсиса Бэкона, образности корриды и мессы. Свое собственное тело она превращает в сцену, а точнее – арену для священной тавромахии, бросая прямой вызов зрителю, призывая нас отождествиться с ней в ее скорби и ужасе. Вуаль, милосердно накидываемую Виолой, она безжалостно срывает. Ее Пьета – это искалеченное тело возлюбленного в ее объятиях, подлинное тело с обрубками руки и ноги, в нашу жестокую эпоху, когда пламя бытия испепеляет хрупкий покров Красоты.

Анастасия АРХИПОВА

«Экран и сцена»
№ 7-8 за 2023 год.