Так однажды он сказал о себе. «Я нашел четыре грани: педагогика, актерство, режиссура, худручество». В начале века Константин Райкин стал преподавать в Школе-студии МХАТ и очень скоро понял, что этот род деятельности замедляет старение. Сегодня Константин Аркадьевич дважды худрук – театра «Сатирикон» и Высшей школы сценических искусств.

В завершающемся сезоне одним из отрадных событий стал «Сирано де Бержерак», спектакль, в котором мощная энергия исполнителей электризует зал, состоящий в основном из молодежи. Возраст постановщика обнаруживает себя разве что в «сносках», объясняющих новому поколению значение непонятных слов, названий и фамилий, встречающихся в пьесе Эдмона Ростана. Но с первых минут ясно, что «фантазия вокруг героической комедии» – коллективный труд мастера, Константина Райкина, и его молодой команды.

«Райкин – выдающийся артист. В современной школе практикующие, выдающиеся артисты приходят преподавать очень редко» – мнение Анатолия Смелянского. Уникальность «Сатирикона» и его способность жить и развиваться в экстремальных условиях длящейся десять лет реконструкции своего дома как раз и состоит в преемственности поколений, где отношения строятся на любви и взаимопонимании худрука и труппы, Учителя и учеников.

В начале июля Сцена на Патриарших прудах стала площадкой для «Семейных разговоров» на фестивале «Территория. Кидс». Дочки-матери, отцы-сыновья знаменитых актерских династий беседуют со зрителями. Проект завершается встречей с Константином и Полиной Райкиными. Сегодня, когда интернет полон пошлыми сплетнями, важным становится отстаивание достоинства профессии. «Очень много, к сожалению, мещанского интереса. Ты можешь перед человеком душу разорвать на сцене, а он думает: похож на папу или нет; а вот кто у Райкина жена», – говорил Константин Аркадьевич, считающий и жену Елену, и дочь Полину талантливыми единомышленницами.

Трудно быть сыном великого отца (наверное, и дочерью тоже), когда «тебя постоянно сравнивают с Джомолунгмой, Эверестом». Это испытание Константин Райкин выдержал с честью. Не знаю сегодня никого, кроме него, кто бы в одиночку мог держать в таком напряжении огромный зал. В спектакле «Своим голосом» он читает стихи, быть может, самого близкого ему поэта Давида Самойлова о детстве. Константин Аркадьевич воскрешает свое прошлое, дорогие его сердцу воспоминания. Это «он маленький, горло в ангине…». Это его «папа молод и мать молода». Драматургически цикл о детстве завершается важным путешествием, в котором года, как чемоданы, оставлены на вокзале, призыв поэта: «нельзя беречься» кажется выстраданным самим артистом. А стихотворение «Таланты» Райкин адресует своим ученикам, «странным девчонкам и мальчишкам», и здесь личный мотив звучит как надежда и смысл жизни. «Как пловец, расталкиваю ставни / И кидаюсь в ночь за ними следом, / Потому что знаю цену давним / Нашим пораженьям и победам <…> Сберегите нас от серой прозы, / От всего, что сбило и затерло…».

Спектакль «Своим голосом» пройдет в день 75-летия Артиста. «ЭС» сердечно поздравляет Константина Райкина с юбилеем. Многая лета!

Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

 

Жизнь человека из ресторана

 

Десять лет назад режиссер Егор Перегудов предложил Константину Райкину малоизвестный материал для нового спектакля в «Сатириконе» – повесть писателя-эмигранта первой волны Ивана Шмелева «Человек из ресторана». Главная роль – Скороходов, официант в дорогом заведении, отец сына и дочери гимназистов, за столетие до Райкина сыгранная в кино великим Михаилом Чеховым, – конечно, предназначалась Райкину. И режиссеру удалось увлечь актера идеей воплотить на сцене не еще одного маленького человека из родовой портретной галереи русской литературы, а человека, деятельно преодолевающего беды, сваливающиеся на него и семью, и превозмогающего искушения, посланные лично ему.

Инсценировку делал сам Перегудов, определив жанр как «сказ о благород­стве жизни». Она грешит длиннотами, необязательными лицами и эпизодами, ненатянутой тетивой действия. Изобильно-узорчатый текст Шмелева сохранен огромными массивами, доставшимися протагонисту, – повествование ведется от первого лица. Райкину приходится совмещать «показ с рассказом». Жизнь, показанная здесь, противоположна и благородству, и просто благополучию, а сохранить благородство как раз и пытается главный герой. Отец семейства кропотливо, с муравьиной тщательностью и прилежанием, строит жизнь своей семьи – по полтинникам чаевых насобирать на пропитание всем четверым. На образование детям, да еще на воскресные пироги.

На Скороходова свалятся поочередно все беды, рисующие безысходность русской жизни: сын, нервный, непримиримый идеалист, ушел в подпольщики (Даниил Пугаёв), дочь, пылкая капризная девчонка, жаждущая нарядов и любви, – в содержанки (Анна Петрова). Смерть жены, потеря места, разорение, попытки разыскать и спасти сына, одинокая старость с незаконнорожденной внучкой. И просветление в финале, когда за его честность, как он уверен, Бог спас во время облавы его сына.

Такая сгущенная убогость и безысходность жизни, с единственным спасением в добродетели, такая назидательность может быть оправдана только убедительной, выверенной, в традициях классического психологизма, игрой актеров – что кажется противоположным эстетике «Сатирикона» с его природой театра представления, виртуозностью формы, порой цирковой эксцентрикой и трагическим гротеском.

Спектакль подробный, двухчастный, со множеством действующих лиц и тем безымянным человеческим фоном, что неизбежен в ресторане, в тесной квартире, в большом городе. Декорация Владимира Арефьева – две высоченных серых стены под углом, которые то наступают, то отодвигаются, меняют угол соединения, пока не вытолкнут героя к авансцене, к зрителю вплотную, сметя со сцены всех прочих. В стенах – проемы без дверей, оттуда выносят то ресторанные столики под белыми скатертями, то предметы домашней обстановки. За этими проемами тоже идет какая-то сценическая жизнь, видимая или угадываемая зрителем.

Райкину с его темпераментом, пластичностью, даром сценической легкости, чувством ритма и способностью органично сочинить запоминающуюся «маску» персонажа, а то и виртуозно их менять, здесь предложена роль как будто на сопротивление. Внешне – услужливо нагнувшаяся к клиенту фигура в лакейском фраке, не без щегольской грации скользящая с подносом меж столиками. Невысокий, круглоголовый, он и весь как бы круглится – локтями, спиной, стремясь стать услужливее, ловчее и незаметнее. Вся драма – внутри, внешние горести важны не сами по себе, а как повод для испытания нравственных качеств; так Господь испытывал Иова. К тому же фабула дана в ретроспекции: Скороходов вспоминает историю своей жизни и рассказывает ее зрителю, одновременно заново проживая, рефлексируя, оправдываясь, сожалея, горюя или гордясь. Эти два плана Райкин совмещает бесшовно, создавая стенограмму душевной жизни героя, его исповедь.

Спустя десять лет после премьеры в темах спектакля вдруг актуализировалось то, что казалось историей: лавина денег после начала войны (речь о Русско-японской) – Скороходов сияет, предвкушая, что чаевые станут щедрее. Страх перед доносами и обысками, перед полицией, вломившейся в дом, грозно, по-хозяйски рассевшейся и допрашивающей. Преследование родственников неблагонадежных –Скороходова увольняют из ресторана, несмотря на выслугу, после ареста сына. Ощущение хрупкости домашнего угла. Грязь подкладки любой роскоши. Все сцены в ресторане исполнены злой сатиры, свински пьющие купцы с проститутками даны такими же шаржами, как девицы-певицы, напоказ неприступные, или клоунски дикая купеческая чета, или вельможи, норовящие унести со стола все, что не смогли съесть. В герое Райкина все заметнее зло и остро взблескивающий глаз, когда он повествует о нравах клиентуры; язвительность тона, когда подмечает поведение каждого, безоговорочность оценок, гордость собой на чужом фоне, ядовитость каждого «не извольте беспокоиться». Эта рвущаяся горечь человека, прожившего в чужом пиру, заметнее, чем десять лет назад безропотность, подвергнутая единственному испытанию. 

Угодливость свою Скороходов ценит высоко, как показатель профессионализма – гордится, что обидчикам сына прислуживал, не моргнув. Но самое важное в нем не эта выучка и цеховая гордость, и даже не борьба с искушением. Мало кто не отметил сцену, где муки героя над найденной после попойки купцов оброненной суммой стоят ему тяжелых метаний. Ведь для кутил это ничто, а для его семьи стало бы спасеньем. Как пытается схватить и бежать, и не может, словно за шиворот ведомый совестью, – боком, приставным шажком возвращается. В Скороходове все сильнее звучит тема человека, у которого отняли глоток воздуха, обычное тихое счастье: свой домик в Марьиной роще (тут зал, знающий, что десять лет театр бездомствует в Марьиной роще, выражает сочувствие); кур и домашний круг. Все значимее паузы, которыми Райкин обозначает горечь от того, что тогда не выслушал сына, а тогда – не обнял, что не было у него времени на главное, а все отдано клоаке в ресторане, где никто из влиятельных клиентов не откликнется на его горе, не поможет с сыном. Попытки защитить дочь перед совратителем или уговорить сына вернуться домой – самые эмоциональные в спектакле, как и сцена, когда от слез он не может прочесть письмо сына, или когда умиленно воркует над люлькой внучки. Жизнь человека из ресторана оказывается просто жизнью человека, благородного в настоящем смысле, не только потому, что он и в нужде чужого не взял, а потому, что всю жизнь без остатка отдал близким – из любви к ним, неизменной, что бы они ни делали.

Наталья ШАИНЯН

P.S. Спектакль-долгожитель «Человек из ресторана» был сыгран 27 июня в преддверии юбилея К.А.Райкина

«Экран и сцена»
Июль 2025 года