Theatrum – детище фестиваля “Золотая Маска” – уже пятый год исследует и продюсирует креативные встречи театра и музея. Своей жизненной силой проект Theatrum обязан не только очевидному взаимному влечению двух институций, но и кураторам первых трех сезонов Марии Бейлиной и Антону Флёрову, сделавшим чрезвычайно много для его становления, в частности, в лабораторно-образовательном направлении (см., например – “ЭС” № 12 за 2019 год и № 18 за 2020 год).

Команда Theatrum этого года взяла за точку отсчета концепцию выставки “Всеобщий язык” в ГМИИ имени А.С.Пушкина, исследующую всевозможные формы общения. Были выбраны три разные оптики – музыкальная, документальная и историко-антропологическая, а фестивальной публике предложены три премьеры разных форматов: вокальный спектакль-променад “Книга висячих садов”, вербатим в мобильных устройствах “Человек за экспонатом” – непосредственно на вдохновившей театр выставке, и site-specific перформанс театра теней “Вам звонили” (о последнем см. “ЭС” № 5–6 за 2023 год).

15 песен получасового вокального цикла Арнольда Шёнберга на стихи Штефана Георге, перетасованные драматургом Ильей Кухаренко, отправлены режиссером Борисом Юханановым в сугубое подземелье. Шесть показов “Книги висячих садов” прошли на глубине минус четвертого этажа в сумраке арт-пространства Collector Gallery, с немыслимой высоты потолками, подпираемыми мощными прямоугольными колоннами (в прошлом часть инфраструктуры Микояновского мясокомбината). Когда-то в этих бетонных стенах фестиваль Solo показывал спектакль “Юлий Цезарь. Фрагменты” Ромео Кастеллуччи, с трудом уговорившего сойти в локальный Аид в районе Волгоградского проспекта одного из участников действа – черного коня, на чьем боку появлялись буквы, складывавшиеся в предзнаменование скорой смерти. В нынешней “Книге висячих садов” смерть уже случилась, и три представителя любовного треугольника взирают на свою историю откуда-то из небытия, полного музыки, но не забвения.

Музыкальный цикл Шёнберга 1908–1909 годов (мировая премьера – Вена, 1910) стал во многом рефлексией личной драмы, мучительного переживания “сдвига в незыблемом”. Именно в таких категориях, по словам Ильи Кухаренко, размышляли о задуманном музыкально-перформативном произведении его создатели: помимо режиссера и драматурга проекта это художник-постановщик Степан Лукьянов, художница по костюмам Анастасия Нефедова и видеохудожник Илья Старилов.

Персонажи юханановской “Книги висячих садов” бесконечно далеки от своих реальных прототипов: четы Шёнбергов и художника-экспрессиониста Рихарда Герстля, к которому после серии уроков рисования ушла Матильда Шёнберг, оставив мужа-композитора и двух детей. 25-летний Герстль, не вынесший разрыва с кругом Шёнберга, покончил с собой, а Матильда вернулась в семью, но трещину было уже не склеить.

Под сводами Collector Gallery отзвуки трагической истории проступают в отвлеченных вокально-поэтических воспоминаниях, несущихся с трех сторон, из трех фантастических обителей. Игровое пространство расположилось огромным каре, публика перемещается от одной площадки, условно обозначенной колоннами, к другой, влекомая, как стайка мотыльков, поочередно вспыхивающим освещением.

Арнольд Шёнберг – баритон Николай Землянских, с золотым русалочьим хвостом, синей бородой, в голубых перчатках и с разноцветным оперением вместо головного убора, усажен на широкую скамью воспоминаний. Рихард Герстль – баритон Илья Кутюхин, с разрисованным, словно карнавальная маска, лицом (художник по гриму Ксения Горчева), весь в кольцах на зачерненных пальцах рук, тоже обитает на скамейке – но за могильной оградкой, у надгробного памятника самому себе. Приюты соперников помещены друг против друга, в торцах зала. Предмету их соперничества, Матильде Шёнберг в исполнении меццо-сопрано Ульяны Бирюковой, не менее экзотической внешности (в одежде и цветочном венке доминирует розовый цвет, перчатки желтые, по ним, как и по лицу, пущены разноцветные мушки, зеленый фатиновый фрагмент платья выступает намеренно кричащим диссонансом), досталась более протяженная сторона прямоугольника, где она медитирует, устроившись едва ли не в лодке Харона. Водная стихия, кстати, не раз упоминается в звучащих на немецком стихах Георге.

Все плоскости декораций, выполненных из черного металла, – скамей, памятника, ограды, каркаса лодки – выглядят, как нотные станы, испещренные нотами. Этим, впрочем, дело не ограничивается: ноты высыпают на пол, словно цветы, и обживают стены, по которым расползаются черно-серой анимацией, так, что за спиной каждого из солирующих непременно возникают подвижные фигуры и гибрид мольберта с пюпитром на треноге.

Два фортепиано – фортепианные партии исполняют Елизавета Дмитриева и Александр Широков – вступают попеременно. Ближе к финалу каждый из персонажей покидает свое убежище скорби и, безучастно и заторможенно ступая среди публики, стремится к месту воссоединения всех троих. Любовный треугольник сжимается, три его вершины сходятся в единой точке, но поскольку все это – постсуществование, то наблюдаем мы полнейшую безжизненность свидания и бесчувственность примирения. Холод обреченности не подвластен безумию красок, расцвечивающих экспрессионистскую черноту, прорезаемую насыщенным смятением вокалом.

Совсем иная, абсолютно сегодняшняя тональность у вербатима, он же мультимедийный променад “Человек за экспонатом”, собравшего свидетельства сотрудников Музея изобразительных искусств имени А.С.Пушкина об истории их личных взаимоотношений с музеем, коллекцией, посетителями. Драматург Ольга Федянина и режиссер Никита Кобелев предлагают заглянуть не столько в музейное закулисье или запасники, сколько в лица и мысли людей, одновременно перемещаясь по залам основной экспозиции и выставки “Всеобщий язык”. Маршрут можно выбирать произвольный, планшет и наушники, выдаваемые на цокольном этаже, – наш ненавязчивый Вергилий.

Монологи смотрителей, администраторов, кассиров, продавцов книжных киосков, экскурсоводов, то более формальные, то абсолютно открытые и вдохновенные, очерчивают особенный мир, внутреннюю музейную эмиграцию, куда в какой-то момент тоже хочется отправиться. И не просто окунуться, но там удержаться, закрепиться, пожить, вдыхая чуть сыроватый воздух зала № 7 с его Тицианом и Боттичелли – о нем не раз упоминается в коротких монологах, или еще раз пережить в чужих и своих воспоминаниях, скажем, выставку видеоарта Билла Виолы. Или взмахнуть рукой в ответ медленно проплывающим мимо и приветствующим нас с экрана зацикленной видеоинсталляции сотрудникам, включая директора Марину Лошак. Сейчас, когда стало известно об уходе Лошак из ГМИИ, принявшей очередное самурайское решение (так она когда-то говорила про свое вступление в должность), воспринимаешь это видео как прощание – в отчаянии кажется, что всех со всеми.

По мере продвижения по монологам музейщиков, втягиваясь в них, начинаешь представлять себя в будущем приходящим в ГМИИ не как посетитель, а на службу, примериваться к залам, экспонатам, людям.

«Вот, например, “Давид” Микеланджело. Я все думаю: “Когда же он мне надоест?” А он не надоедает. Когда бегу из зала в зал, взгляд на него бросаю, он стоит – значит, все в порядке, все стабильно» (смотритель Ирина Миронова).

«…Наблюдаю за тем, как, переходя из зала в зал, посетители меняются. Экскурсия состоялась, когда в самом конце меня удивленно спрашивают: “Все? Уже полтора часа?”. <…> Они меняются в лице, рост у них немного меняется – он вытягивается, и глаза начинают блестеть, они превращаются понемногу в таких восторженных детей» (экскурсовод Анастасия Новоселова).

Кто-то рассказывает о влюб-ленных, явившихся в музей в обнимку с мягкой игрушкой, кто-то – как едва не дошло дело до драки из-за альбома ценой в 6000 рублей, продававшегося в книжном в единственном экземпляре, кто-то – о своем первом рабочем дне, совпавшем с днем рождения, кто-то – о перевернувших сознание шедеврах или выставках последних лет, кто-то – о 10-летней эпохе руководства и принципах Марины Лошак. А все вместе они повествует о той части человечества, которая ощущает язык искусства своим.

Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
№ 7-8 за 2023 год.