Черное, белое, красное

 

• Кадр из фильма “Джанго освобожденный”Кровь в “Джанго освобожденном”, прекрасном новом фильме Квентина Тарантино, эффектна до невозможности. Особенно когда вольно брызжет на что-то белое: чистый снег, кипенную рубашку, шею белой лошади, яркие коробочки хлопка. Сочетание алого и белого притягивает, смотришь и завороженно и немного тупо, как на впитавшую твою собственную кровь ватку в кабинете стоматолога, который только что удалил тебе зуб.
Кинг Шульц (Кристоф Вальц), разъезжающий по южным американским штатам в маленькой повозке, на крыше которой бойко покачивается прилаженный на пружинку огромный зуб, крови пустил немало. И когда еще был дантистом (эти сцены Тарантино не показывает, но представить их достаточно легко), и сейчас, когда тщательно, как германцу и положено, исполняет работу профессионального охотника за головами, по заказу правительства США уничтожая преступников. Вкрадчивый голос, милая улыбка, точный глаз и твердая рука – если такой скажет, что больно не будет, не верь: будет еще как, хотя и недолго. Экс-дантист мог бы быть двоюродным братом штандартенфюрера Ханса Ланды из “Бесславных ублюдков”, и образ ласкового убийцы в подаче Кристофа Вальца по-прежнему безмерно притягателен, о чем говорят и уже врученный за роль второго плана “Золотой Глобус”, и номинация на “Оскар”.
Но если “Оскар”, который Вальц получил за роль Ланды, был отчасти неожиданным – роль великолепная, но уж очень далекая от политкорректности, – то на этот раз сомнений в выигрыше меньше. Шульц убивает, но все его жертвы люди плохие: Квентин Тарантино очень отчетливо делит мир своей картины на черное и белое, и нейтральных персонажей в нем практически нет, все умерщвленные того заслуживали, жалеть некого. Первыми станут два отталкивающих работорговца, день и ночь гнавшие через степь, сквозь лес, измученных, закованных в цепи, босых чернокожих – и весело подскакивающий зуб на крыше повозки, которая неожиданно появится среди деревьев, станет знаком свободы для одного из пленников, того самого Джанго. Шульцу этот раб понадобится для дела, ибо Джанго знает в лицо трех братьев-садистов, на которых охотнику за головами поступил заказ. И с того момента, как бывшие хозяева Джанго навеки припадут к лесной земле, его жизнь изменится навсегда. Шульц отдаст ему лошадь, шляпу и пальто одного из убитых, возьмет с собой, а позже сделает своим партнером – после того как двое из братьев-садистов, найденных на плантации Большого Папочки (Дон Джонсон), не успеют изуродовать своими бичами нежную спину рабыни-негритянки, а третий, сраженный пулей на скаку, оросит своей кровью хлопок.
Фильм “Джанго освобожденный” можно условно разделить на две части – в первой Джанго лишь только приближается к абсолютной, бескрайней свободе, и движет им ненависть к рабству. Во второй он станет поистине раскованным во всех смыслах, превзойдя своего учителя Шульца в искусстве и свободе убивать, и двигать им будет любовь.
Первая часть станет как бы репетицией второй – сцены на плантации Большого Папочки, где Джанго впервые почувствует свою силу и неистовую радость от убийства ненавистных белых рабовладельцев, завершатся шедевральным комическим эпизодом, в котором группа ку-клукс-клановцев отправится в погоню за Шульцем и Джанго, но им помешают неудобные тесные колпаки, плохо сшитые нерадивой женой одного из них. Отсмеявшись, считываешь мысль: рабство неудобно, рабство жмет и мешает видеть, рабство сделано кем-то криворуким и от него пора освобождаться. Идеи в “Джанго освобожденном” нельзя назвать сложными, как, впрочем, и во всех фильмах Тарантино – но их простота такова, что быстро доходит до самого сердца, практически как пуля. Любить так любить, стрелять так стрелять – эти принципы принимает Джанго, усвоив науку Шульца, но отбросив его вкрадчивость и витиеватость. Джанго прост и чист, Джанго природен, и когда ему велят пристрелить очередного преступника на глазах его маленького сына, он сделает это, почти не дрогнув: так работает естественный отбор, и приходится уничтожать, чтобы добиться своей цели.
Целью двух друзей – а именно друзьями сделает совместная кровавая работа Джанго и Шульца – станет освобождение Брунхильды, жены Джанго (у разожженного в ночи костра дантист поведает ему легенду о драконе, Брунхильде и Зигфриде), для чего они прибудут на следующую плантацию. Ее хозяина, франкофила с гнилыми зубами по имени Келвин Кенди, играет Леонардо ди Каприо – и ему тоже светила номинация на “Оскар” за роль второго плана, но выбрали Вальца. Меж тем роль Кенди, пусть даже и без бонуса в виде статуэтки, для ди Каприо останется очень важной, потому что таких отъявленных скотов он за свою актерскую жизнь еще не играл. И заметно, как он наслаждается своей ролью, радостно заполняет экранное пространство, становясь главным на время существования своего героя в этой истории – неудивительно, что в рассуждения о его работе отлично вписывается несмешной случай со съемок, когда ди Каприо, разбив по роли хрустальный стакан, сильно поранил руку, но длинного монолога не прервал, отыграл все как надо. Так что увидите его ладонь в кадре, знайте: кровь там течет настоящая.
Впрочем, и бутафорская кровь у Тарантино всегда течет как настоящая, и придуманные им события тоже выглядят настоящими – как смерть Гитлера в “Бесславных ублюдках” и как борьба с рабством Шульца и Джанго, в жестокой перестрелке выигравших-таки свободу для Брунхильды (Керри Вашингтон). Отсветы пылающей плантаторской усадьбы отразятся в зрачках счастливых и освобожденных Брунхильды и Джанго. Все плохие будут уничтожены. Останется совсем немного до начала гражданской войны между Севером и Югом США, и Линкольн подпишет “Прокламацию об освобождении рабов”. И закончится фильм – почти под занавес Тарантино сам появится на экране в качестве проходного отрицательного героя и довольно быстро взорвет этого героя динамитом, потому что в финале должны остаться только двое поистине свободных людей.
Но уничтожение усадьбы плантатора – да и миллиона таких усадеб – не будет значить, что уничтожено рабство, иначе с чего бы Тарантино вспоминать шестидесятые годы девятнадцатого века в десятых годах двадцать первого. Самый страшный герой “Джанго освобожденного” – вовсе не один из трех братьев, зачитывающий куски из Библии, прежде чем взяться за кнут, вовсе не комические ку-клукс-клановцы под предводительством Большого Папочки, вовсе не Кенди, наслаждающийся борьбой мандинго, в которой один из негров должен голыми руками убить другого. Самый страшный – Стивен (Сэмюэл Ли Джексон), чернокожий мажордом, управлявший, как выяснится, всей усадьбой и посылавший других рабов на наказание или смерть – посылавший своих, не признавая это свойство ради собственного удобства, соглашавшийся на то, чтобы других негров запирали в колодце, раздирали собаками, били; взрастивший и выпестовавший в себе вечного раба, всегда готового к доносу и убийству. То, что ему прострелят старческие колени и сожгут – не панацея от рабства, которое живет в каждом, и которое не убьешь ни пулями, ни огнем. И Джанго-Зигфрид, убивший дракона ради спасения Брунхильды, не знал, что вместо одной отрубленной головы у этого дракона вырастут три новых.
Но Тарантино не уделяет этим выводам особенного внимания, его куда больше интересуют отдельные случаи победы на отдельно взятых плантациях, игры лихих хитрецов, у которых все – ну или почти все – получается, потому что и сам он лихой хитрец, у которого все замечательно получилось даже в условиях отчетливого деления персонажей на “черных” и “белых”, хороших и плохих. В “Джанго” нет морали: как нет ее, например, в детской игре в войнушку, где, кроме страстного желания по-
бедить, всегда присутствует и чистый восторг от самого процесса; и этот чистый восторг, которым Тарантино щедро делится, как раз и позволяет почти трехчасовому фильму пролетать, как минута.
Жанна СЕРГЕЕВА

«Экран и сцена» № 1 за 2013 год.