Художник часто бывает не понят и не принят современной ему аудиторией, то и дело он вынужден видеть насмешки на лицах посетителей его выставок, зрителей его спектаклей, слушателей его музыки (нужное подчеркнуть). У чувствительного творца такое отношение может вызвать неврастению – болезнь, при которой “появляется сильная потребность совершить очень постыдное или агрессивное действие”. Хотя, как правило, больной этих действий не совершает, его только мучает страх, что он способен их совершить. Вечная проблема “поэта и толпы” рассматривается в другом ключе: “поэт” – не царь, который может жить один и идти за своим свободным умом, а больной, страдающий неврастенией.

Неврастения имеет шанс возникнуть и у любого человека, который в социуме тоже оказывается своеобразным экспонатом. Окружающие оценивают его, обсуждают, заставляют жить по их правилам. Так он испытывает на своей шкуре участь художника.

Хореография и режиссура мастеров contemporary dance Евгения Кулагина и Ивана Естегнеева отражает нервное состояние, ощущение боязни. Это неестественные движения тела, внутренние судороги, выворачивающие наизнанку эмоции и транс-формирующиеся в больной, истеричный танец. Музыку к спектаклю написал француз Давид Монсо, точно уловив необходимость близких к какофонии звуков в начале спектакля и мелодичных ближе к концу.

Пять частей постановки в исполнении двух танцовщиц и трех танцовщиков в разной форме показывают, как художник и зритель меняются ролями. Тут есть и история о гопниках, которые взбунтовались против главаря, и о полицейских, занимающихся друг с другом любовью (волей-неволей возникают ассоциации со знаменитой фотографией “Целующиеся милиционеры”), и о классическом искусстве, которое растворяется в современном – остроумно придуманный сюжет: танцовщицу в бальном платье “перетанцовывают” ее коллеги по спектаклю в простой серой одежде. В этих пластических зарисовках имеется не только сюжет, но и юмор. Это понятный модерн данс.

Финальная часть “Неврастении” предваряется словами: “Идея о невозможности утопического будущего вызывает ощущение счастья”. Эта фраза воспринимается как главная идея режиссеров-хореографов. Художник все равно остается собой и, хотя зрители забросали его подушками, продолжает заниматься искусством.