Франция танцует

Сцена из спектакля “Auguri”. Фото Michel CavalcaЛионская биеннале

Оказывается можно приехать в Лион на XVII Biennale de la danse, отлучиться на денек в Экс-ан-Прованс, а потом немного задержаться в Париже и вуаля! Перед вами пестрая хореографическая панорама страны, где танец живет всюду: и в респектабельных оперных домах, и залах попроще, и просто на улице, а хореографические опусы сочиняются в амплитуде от неоклассики до экспериментального contemporary dance.

Biennale de la danse появилась более тридцати лет назад, в тот момент, когда во Франции всерьез озаботились судьбой современной хореографии. Тогда было основано несколько солидных танцевальных институций, параллельно по всей стране возникли знаменитые хореографические центры, сегодня их 19, а Лионская биеннале получила статус самого главного фестиваля. Ее концепция изначально была демократичной: танец всех мыслимых видов и направлений (кроме классики) должен был стать если не главным, то любимейшим из искусств. Основатель и многолетний лидер биеннале Ги Дарме сумел добиться того, что раз в два года Лион превращается в европейскую мекку танца. Во время трехнедельного марафона события разворачиваются на 62-х площадках: начиная с пригородных домов культуры и заканчивая Лионской оперой, на крыльце которой, кажется навсегда, обосновались местные хип-хоперы. И если уж говорить о цифрах, то они впечатляют: в этом году афиша биеннале состояла из 37 спектаклей, большинство премьеры, всего было дано 166 представлений, на которые было продано около 100 тысяч билетов. А бразды правления лионской биеннале (и финансовые возможности в сумме 6,6 млн. евро) сегодня – у Доминик Эрвье, хореографа поколения той самой французской “новой волны”. Под ее эгидой уже было проведено два фестиваля, и всеми замечены изменения в сторону радикальных опытов с движущимся человеческим телом. В этом году ее программные заявления обещали разнообразие: танец ученый (savant) и танец популярный (populaire) должны были дополнять друг друга.

Вряд ли стоило надеяться, что два фестивальных крыла окажутся равны между собой. Из виденных мною восемнадцати работ лишь две можно с легкой душой отнести к разряду популярного танца, главным признаком которого здесь полагают сюжетность. Похоже, единственный на фестивале спектакль в духе неоклассики – добротной, с приметами индивидуального почерка – демонстрировала хорошо известная в России труппа Тьери Малан-дена из Биаррица. При этом спектакль “Красавица и чудовище” по замыслу и стилю вышел мало похожим на традиционную балетную сказку со счастливым концом. Точными штрихами в режиссуре, в использовании музыки (трагический Чайковский) и в самом подходе к нарративу хореограф давал понять, что мы все-таки не в театре прошлого. А вот второй спектакль изумил своей незатейливостью, учитывая, что его автор – Жан-Клод Галотта, еще один ветеран “новой волны”, хореограф с серьезными заслугами. По своей структуре “Volver” – обычное шоу из песен в кабаретном стиле с нехитрой подтанцовкой. Пикантная Оливия Рюиз рассказывала о судьбе некой испанки в довоенном Париже, ее шансон оформляли 9 танцовщиков и ансамбль музыкантов. Финал, посвященный актуальной проблеме современных мигрантов, выглядел искусственно пришитым. Каким образом этот вполне коммерческий продукт мог попасть в программу престижного фестиваля, осталось загадкой, как, впрочем, и успех у публики переполненного лионского Дома танца, цитадели новых веяний.

Кстати, к сегменту populaire можно отнести и спектакль, за которым пришлось проехаться в Экс-ан-Прованс. Еще один кумир танца, начинавший в 80-е, руководитель национального хореографического центра “Черный павильон” Анжелен Прельжокаж показывал премьеру балета “Фрески” на оригинальную музыку Николя Годена. В основе сюжета китайская сказка о путниках, оказавшихся в храме и попавших под обаяние оживших женских образов – мотив знакомый. Можно вспомнить “фрески” из “Конька-Горбунка”, “Павильон Армиды” и многое другое – Прельжокаж известен своим интересом к русскому балету. Год назад хореограф получил премию “Удиви меня” петербургского фестиваля “Дягилев P.S.”. Но в этот раз удивил скорее не он, а его художник по свету Эрик Суайе, сумевший своими инсталляциями создать волшебную атмосферу спектакля, в целом весьма аскетичного. Да и высокое мастерство труппы Прельжокажа, особенно солистки Нагиши Шираи, – не сбросить со счетов.

Переходим к танцу savant. Балетная труппа Лионской оперы представляла молодых хореографов. В спектакле “Дьявол бьет свою жену и выдает дочь замуж” Марины Маскарель звучали женские голоса с рассказами о “трудной женской доле”, а в это время несколько артистов, неразличимых с точки зрения пола, бесконечно таскали по полу одну из танцовщиц. Гендерная проблематика со знакомым феминистским акцентом, не менее знакомые каноны физического театра – в общем, галочку в графе “поиск” можно было поставить весьма условно. А вот Алессандро Скьярони в работе “Turning” решительно рвал с танцем и задал одну из главных тенденций биеннале. Полтора десятка артистов балетной труппы сначала долго, нарезая круги, ходили по сцене обычным шагом, а потом начинали с ускорением вертеться вокруг своей оси. На 35-й, финальной, минуте выматывающего спектакля в духе “а ля дервиш” двое артистов – видимо, те, у кого остались силы, сделали уже типично балетные вращения: девушка – несколько несмелых фуэте на полупальцах, а солист – большой пируэт, и это вызвало неописуемый восторг зрительного зала. Тест на выживаемость танцовщиков – уже с труппой “Балет дю Нор” – повторил Оливье Дюбуа. Целый час спектакля “Auguri” был композиционно выстроенным бегом: в скоростном темпе артисты, которых долго готовили профессиональные спортсмены, носились в разных направлениях и по замысловатым траекториям. Образ сдвинутого мира, полного опасности и тревоги рождался за счет редкой самоотверженности балетных артистов.

Дальше – больше, не то, что о танце, о поисках языка, включающего разнообразие человеческих движений, кажется, никто уже не вспоминал. Визуальные опыты Винсента Дюпона (спектакль “Стереоскопия”) были значительно интереснее его работы с человеческим телом. Не нагружал танцем своих артистов и Кристиан Ридзо в спектакле “Синдром Яна”, так, немного подвигались в стиле офисной вечеринки. Даниэль Линеан и пять актеров, чьи связки оказались гораздо тренированнее, чем тела, в спектакле “DBDDBB” практиковали “лингвистическую” хореографию: выкрикиваемая ими звуковая абракадабра выстраивалась в интонационно-ритмическую партитуру, двигаться при этом у них получалось совсем чуть-чуть. Сесилия Бенголеа и Франсуа Шеньо в постановке “DFS” задумали скрестить раннюю полифонию Гийома де Машо с ямайским дансхоллом, заставив танцовщиков петь многоголосие (кто как мог!) и при этом танцевать по принципу “кто во что горазд”. Уличный перформанс “Corbeaux” (“Вороны”) привезла марокканская компания “О”: ее лидер Бушра Уизген заставила женщин разного возраста и комплекции в течение сорока минут издавать гортанные звуки, при этом наклоняя и запрокидывая голову назад.

Испытание. Вот главное слово, определившее для меня суть большинства экспериментальных работ биеннале. Постановщики с энтузиазмом естествоиспытателей проводили апробацию физических и прочих возможностей артистов. И те, и другие с не меньшим рвением испытывали зрителей на терпение и выносливость, подключая вместо музыки техно-саунд и электронику немыслимых по мощи децибел. Надо сказать, что публика биеннале поразила своей толерантностью и добросердечием, вот что значит воспитывать ее в течение трех десятков лет! И все же хотелось понять, какой посыл несут эти немилосердные опыты. Проверенный отзыв о вулкан гранд казино с рублевыми ставками.

При своем зарождении у современного танца была серьезная цель – в противовес всем существующим видам танца, включая балет, он не хотел быть развлечением и исключительно демонстрацией профессиональных умений. Танец как откровение и как месседж, кажется, тоже далеко в прошлом. Что остается сегодня? Я насчитала как минимум три задачи. Любыми путями вывести зрителя из зоны комфорта, это почти закон современного театра, и это объяснимо. Погрузить в транс, создать психоделическую атмосферу и эффект измененного сознания. И, наконец, самое понятное – вызвать взаимообмен энергий артистов и зрителей. Средства для решения этих, не всегда близких задач подчас схожи. Главное – принцип постоянного повтора самых разных элементов, своего рода пластический аналог музыкального минимализма (бесконечно повторяющиеся структуры). Куда из всех этих экзерсисов исчез собственно человек – ведь вначале именно он, его уникальность и неповторимость были основой contemporary dance – вопрос, на который пока нет ответа. Разговор с Доминик Эрвье кое-что прояснил. В свое время разворот к разного рода экспериментам, к поиску концепций был мощно поддержан исследователями танца и критикой, и каждый из хореографов посчитал себя обязанным идти именно в этом направлении. “Нам хотелось бы вернуться к танцу”, – сказала Эрвье.

И под занавес – об открытии нового балетного сезона в Парижской опере, где танцевать никогда не прекращали, но и современным веяниям оказались не чужды. Режиссер Тино Сегал начал вечер мини-перформансами в фойе театра и завершил перформансом на музыку Ари Беньямина Мейерса; в первых принимали участие артисты балета, в финале к ним добавилась сценическая машинерия. Внутри этих рамок оказалось традиционное для открытия сезона Defile du ballet – шествие всех артистов труппы и учеников школы (говорят, знаменитый ритуал придумал Серж Лифарь) и три постановки североамериканских хореографов, одна из них премьера. Программа несла на себе отпечаток недолгого правления Бенжамена Мильпье, еще зимой ушедшего в отставку, про него здесь ходила злая шутка, что он мечтает превратить балет Парижской оперы в филиал New York City Ballet, театра, где он вырос и состоялся. Как бы то ни было, Джордж Баланчин как скрытый объект желания (и подражания!) присутствовал как минимум в двух работах. Джастин Пек, юное американское дарование, которого прочат на роль нового Баланчина (он, впрочем, не первый с такими авансами), поставил балет на музыку одного из столпов минимализма Филипа Гласса “In Creases” и пока зарекомендовал себя робким учеником главного хореографа XX века. А вот явная ориентация на Баланчина одного из главных действующих лиц современной хореографии

Уильяма Форсайта откровенно удивила. “Blake Works I” – в названии обыгрывается имя Джеймса Блейка, автора электронных композиций, на чью музыку разворачивает свой опус Форсайт. После экстраординарных опытов по деконструкции танца он, словно играючи, ставит балет “под Баланчина”, включая непосредственные цитаты. Кажется, он решил пошутить, но труппе это явно пришлось по вкусу. Главным же впечатлением всей французской одиссеи для меня стал спектакль канадки Кристал Пайт “The Seasons’ Canon” на музыку Макса Рихтера, сделавшего известную современную переработку “Времен года” Вивальди. Хореограф мастерски использует возможности огромного танцевального ансамбля, пульсирующего как единый организм, время от времени выбрасывающего из себя протагонистку – этуаль Мари-Аньес Жило. Кто перед нами – люди, птицы, фантастические существа с невероятно тонкой по нюансировке пластикой? Не важно, но их жизнь в обрамлении космических пейзажей по-настоящему волнует.

Лариса БАРЫКИНА

Сцена из спектакля “Auguri”. Фото Michel Cavalca

«Экран и сцена»
№ 20 за 2016 год.