«Трагедия Кармен» Питера Брука (1983), в которой соединены версии Мериме и Бизе, начинается с того, что нам показывают сидящую на голой земле фигуру, с головой закутанную во что-то бесформенное, тоже землистого оттенка, вроде мешковины. Именно к ней обращается с вопросом, как ей найти Хосе, Микаэла. Из этого бунюэлевского мешка постепенно выпрастается «смутный объект желания» – сама Кармен, примется обольщать Хосе и тут же затеет свару с Микаэлой, отправленной к герою с миссией: напомнить ему о матери. Питер Брук слету целится в самый главный узел драмы о Кармен: Хосе между двумя матерями. Одна из них, незримая Мадонна, в далекой баскской деревне, шлет свою вестницу к сыну в роковые для него минуты – когда он еще пытается побороть свое влечение к цыганке («кто тот демон, чьей добычей я стану? Но матушка защитит меня и отведет от меня беду»), и много позже, в логове контрабандистов, когда, отвергнутый своенравной возлюбленной, он не в силах разорвать связывающие их цепи («разорви свои цепи, дон Хосе!», – умоляет его Микаэла).

Второй лик матери – это мать всемогущая, от чьего каприза, непостижимого желания, целиком зависит жизнь младенца, который еще не отлучен от нее законом «запрета на инцест», законом, включающим его в мир человеческой культуры и одновременно кладущим предел власти произвола. Это и есть то, что Фрейд называл кастрацией: кастрация фаллической матери и отказ ребенка от безраздельных притязаний на нее. Древние мифологии знают множество примеров архаических богинь-матерей, богинь плодородия, и их оргиастических культов, таких как Элевсинские мистерии. Непосвященным запрещено взирать на богиню, ослушание же карается смертью – Актеон, подглядывавший за купанием Артемиды-Дианы, был растерзан собственными псами. Бруковская Кармен, совершающая колдовские обряды, полностью скрыта от глаз. Стоит ей сбросить с себя покров – миру простых смертных грозит опасность от соприкосновения с жестоким взбалмошным божеством: Кармен сама охотно называет себя чертом.

Параллели с историей Актеона отнюдь не произвольны – о них впрямую говорит рассказчик, французский путешественник, в новелле Проспера Мериме. Оказавшись в Кордове, он узнает о ежевечернем ритуале – купании женщин города под покровом сумерек в реке: «Ни один мужчина не посмел бы вмешаться в эту толпу. С набережной мужчины смотрят на купальщиц, тараща глаза, и мало что видят. Между тем эти смутные очертания, вырисовывающиеся на темной синеве реки, приводят в действие поэтические умы, и при некотором воображении нетрудно представить себе купающуюся с нимфами Диану, не боясь при этом участи Актеона». В Севилье полуголыми женщинами полнится сигарная фабрика, и снова мужчинам вход заказан: дерзкие, бесстыдные, но неприступные храмовые танцовщицы окутаны плотными клубами дыма, сакральных воскурений. Это свита Кармен, экстатические вакханки, неистово пляшущие под звон систров, древнеегипетских погремушек из культа богини-коровы Хатхор («звенят систры, сверкая металлическим блеском, и под эту чужеземную музыку идут в пляс цыганки», – поет в опере Кармен). Тому, кто осмелится самовольно «вмешаться в толпу» менад, грозит смертельная опасность. В трагедии Еврипида «Вакханки» царя Пенфея, оскорбившего бога Диониса, разрывает на части в священном исступлении его собственная мать, принявшая его за дикого зверя.

В опере Бизе все мужчины добровольно подчиняются правилам игры, связанными с цыганками. Кармен выбирает сама, кого ей любить, и любовь эта всегда непродолжительна: «Когда я вас полюблю? Право же, не знаю. Может быть, никогда! А может быть, завтра. Но точно не сегодня!» Тореадор Эскамильо в беседе с Хосе предельно четко и лаконично формулирует это правило: «Любовь Кармен не длится дольше полугода». «И ты все равно готов ее любить на таких условиях?» – изумлен Хосе. Эскамильо не пытается удержать Кармен любой ценой, как это делает Хосе, дерзнувший нарушить табу. Тореадор прекрасно знает, что перед ним тотемное животное, священный бык, богиня-корова (если Мериме упоминает Диану, то Бизе вводит сакральную тавромахию: Хосе убивает Кармен в тот момент, когда тореадор закалывает быка). Это ипостась самого Диониса-Загрея, Диониса растерзанного, умирающего и воскресающего божества плодородия и опьянения. Кармен – жрица-иеродула, воплощение богини, с которой смертному позволено провести не более одной ночи мистического слияния.

На нее не дозволено глядеть, она вовсе не покорный объект пресловутого «мужского взгляда». Наоборот, именно Кармен является агентом взгляда, коварного, завораживающего («Она накинула мантилью на голову так, что был виден только один ее большой глаз», – рассказывает Хосе в новелле Мериме), взгляда Медузы – неслучайно этот образ Фрейд связывал с женской сексуальностью, какой она предстает в мужском фантазме. Красота и желанность оказываются хрупким покровом чего-то радикально чуждого. Так Олимпия глядит с картины Мане, холодно, расчетливо, с вызовом. Этот взгляд втягивает зрителя в картину, расщепляет его, сталкивая его с собственным непристойным желанием, не давая ему ускользнуть в якобы отвлеченно-эстетическом любовании.

Тайна женского наслаждения непостижима, вглядываться в нее опасно. Зевс и Гера, поспорившие о том, кто наслаждается больше, мужчина или женщина, призвали в качестве арбитра прорицателя Тиресия, которому довелось быть и мужчиной, и женщиной. Тот ответил, что женское наслаждение значительно превосходит мужское, и тогда Гера ослепила его. Между мужчиной и женщиной бездна, только любовь может создать иллюзию единения. Но это «вольная птица, которую нельзя приручить, цыганское дитя, не ведающее закона». Любовь устанавливает свой закон: всем рискнуть, все проиграть и суметь с достоинством принять свой проигрыш. Хосе с этим смириться не может. Любить для него значит обладать полностью, а где власть – там и насилие, l’amour / la mort, лямур-ля мор, любовь-смерть.

Динамика мужского фантазма с блеском препарирована в постановке «Кармен» Дмитрия Чернякова (2017). Чтобы деконструировать навязший в зубах штамп про роковую женщину, режиссер использует свой излюбленный прием: терапия-психодрама, на которую подписывается пресыщенный жизнью, утративший чувства и желания богатый буржуа. Команда терапевтов специально для него разыгрывает хорошо известный всякому сюжет, в котором скучающему избалованному клиенту, с неохотой втягивающемуся в действо, отведена роль Хосе. Как всегда у Чернякова, игра оборачивается ловушкой-трагедией, вскрывающей в героях нечто темное, опасное, дотоле им самим неизвестное.

В актрисе, которую таинственный, таящий смутную угрозу, как в романе Фаулза «Волхв», психотерапевтический центр назначает на роль Кармен, нет абсолютно ничего рокового (потрясающая Стефани д’Устрак). Поминутно смеясь, сама над собой и веселя коллег и клиента, она старательно-неуклюже, с множеством преувеличенных жестов, разыгрывает фам фаталь, но никак не может удержаться в образе. То она безрезультатно ищет в сумочке цветок, чтобы воткнуть его в прическу. То, найдя его, тщетно пытается прикрепить его к волосам. Наконец, бутон прицеплен, но теперь, по сценарию, его нужно эффектно выдернуть из кудрей и бросить Хосе. Но проклятый цветок застрял! Напрасно Кармен, с выразительными гримасками смущения и негодования, теребит свои пышные локоны. Клиент-Хосе приходит ей на помощь и немедленно укалывает палец острой булавкой. В итоге цветок отцеплен, Кармен запускает им в Хосе – и, конечно, промахивается, да так, что красные растрепанные лепестки летят в другой конец сцены.

Невозможно не проникнуться симпатией к этой трогательно-обаятельной, по-детски шаловливой женщине. Собственно, это и происходит с захваченным игрой клиентом. Он уже не читает реплики по бумажке, а импровизирует, с каждым разом все больше погружаясь в фантазийную реальность. От симпатии и интереса он быстро переходит к страстной поглощенности и собственническим инстинктам. Невинные шалости закончились, начинается брутальный агрессивный напор. Растерянная, напуганная актриса чудом уворачивается от тяжелого столика, который «Хосе», взбешенный сопротивлением «Кармен», с размаху двигает в ее сторону. А в одной из следующих сцен она получит от него оплеуху. Распорядитель психодрамы пытается вывести клиента из игры, но тот требует продолжения, дело заканчивается потасовкой с тореадором. Правила писаны не для него: последней каплей оказывается появление другого клиента, для которого команда центра воспроизводит ту же историю. «Хосе» в ярости закалывает «Кармен» – да, бутафорским ножом, но количество нанесенных в бешенстве ударов зашкаливает, как в криминальной сводке. Фантазия о фам фаталь, вся эта мистерия священной тавромахии оборачивается банальной анатомией бытового насилия над женщиной, которая посмела сказать «нет».

Анастасия АРХИПОВА

«Экран и сцена»
Апрель 2025 года.