Актриса Алла Онофер родом из города Братска в Иркутской области. В 2019 году она окончила Театральный институт имени М.С.Щепкина (Мастерскую Игоря Ляха) и сразу была принята в труппу МТЮЗа. В годы учебы получила первую премию на XIV Международном театральном конкурсе ВГИКа за главную роль в студенческом спектакле «Эвридика». Сегодня Алла Онофер одна из ведущих молодых актрис МТЮЗа. В ее репертуаре 10 спектаклей. Среди них – работы с такими режиссерами, как Кама Гинкас, Антон Федоров, Петр Шерешевский, Александра Толстошева. Мы поговорили с Аллой о ее дороге в профессию и о театре в ее жизни сегодня.

– Расскажите, пожалуйста, как вы стали актрисой.

– Этот путь был непростым и увлекательным, потому что большую часть своего подросткового периода я серьезно занималась легкой атлетикой в городе Братске. Но после травмы пришлось завязать с большим спортом. В 9 классе друзья предложили вместе сходить на прослушивание в театральную студию. Я легко сориентировалась и ввелась в коллектив, начала заниматься со «старичками». Студия переросла в любительский театр, мы стали ездить на фестивали и быстро заняли заметное место среди любительских коллективов. Я играла главные роли. Руководитель Валентина Васильевна Жеребилова оказала на меня большое влияние, привив, как мне кажется, правильное ощущение театра. Время шло, следовало определяться с поступлением, и я твердо решила, что буду поступать на режиссерский факультет ГИТИСа.

– Смело. То есть рассматривали исключительно Москву?

– Были, видимо, амбиции. Казалось, что у меня получится.

– Почему же режиссерский, а не актерский?

– Думаю, это связано вот с чем. Когда мы ездили по фестивалям, моим любимым этапом было обсуждение спектакля после показа. Мне нравился именно поиск смыслов, которые закладывают режиссеры (смеется).

– То есть вам просто хотелось оказаться на месте режиссера, которому задают вопросы?

– Да. Мечталось о возможности полноправно управлять процессом: сочинять из ничего что-то. Но на тот момент у меня не было никакого опыта, только горячее желание. И я начала серьезно готовиться к поступлению. Но в семье случилось несчастье – умер дедушка, который был очень близким мне человеком. И именно он был категорически против моего поступления и переезда в Москву. Тогда показалось, что это какой-то знак и, наверное, у меня ничего не получится. Я просто бросила эту затею.

Но после окончания школы нужно было куда-то поступать, и Валентина Васильевна предложила мне поехать в институт в Барнаул, где она сама когда-то училась режиссуре любительского театра. Я поступила. И несмотря на то, что с глубоким уважением и любовью относилась и отношусь к Елене Федоровне Шангиной – мастеру курса, учиться мне было скучно, чувствовала себя не на своем месте. Через два года, по счастливой случайности, в Горно-Алтайск приехали педагоги из Щепкинского театрального института набирать целевой курс – национальную студию. Я решила рискнуть и попробовать поступить. Брать меня не хотели – я же не имела никакого отношения к республике Алтай. А вот дальше начинается история из кино. Я вышла, села около театра и начала рыдать. Ко мне подошел какой-то человек, спросил, почему я плачу. Оказалось, что это мой будущий мастер – Игорь Владимирович Лях. Он прослушал меня и взял на курс. Так я стала студенткой Щепкинского училища.

– Какими были годы учебы?

– Теперь понимаю, что в том, с каким остервенением я взялась за освоение профессии, был, безусловно, большой перекос. Я очень много читала и смотрела. Мне казалось, что у меня невероятный пробел в знаниях. Но, безусловно, студенчество было прекрасным. Начать с того, что я – человек из маленького городка, никогда до этого не была ни в Москве, ни в Санкт-Петербурге. Для меня в принципе огромным потрясением стал переезд из Братска на 3-ю Тверскую-Ямскую улицу.

У нас были чудесные учителя. Моя самая большая любовь – к нашему педагогу по зарубежному театру Ирине Витальевне Холмогоровой. Это человек, который пробудил во мне страсть к чтению, до встречи с ней я никогда не читала с таким упоением. На курсе нас было всего 13 человек. И наш потрясающий Игорь Владимирович каждому уделял внимание: было ощущение, что мы все важны и ценны. Студенчество подарило мне роль Эвридики в одноименном спектакле Дмитрия Николаевича Зеничева, на Международном театральном конкурсе ВГИКа я получила приз за лучшую женскую роль. Не каждому начинающему актеру выпадает возможность сыграть такой сложный материал. Думаю, что именно с Эвридики и начался мой путь в профессию.

– А как вы оказались в МТЮЗе?

– Когда мы оканчивали в 2019 году Щепку, то попали в какое-то турбулентное время. Нам везде говорили нет – прямо на этапе договоренности с театром о прослушивании. А прослушивание в МТЮЗ случилось благодаря Ирине Витальевне Холмогоровой. Я показывалась в паре с моим однокурсником Олегом Горбуновым: мы играли отрывок из той самой «Эвридики». Генриетта Наумовна Яновская даже спросила, в каком театре мы это играем, – было невероятно приятно. Меня взяли в театр, и началось путешествие…

– Какой спектакль был первым в МТЮЗе?

– Первой работой оказалась постановка Олега Липовецкого «Пять шагов до тебя», следующей – «Таня-Таня» Саши Толстошевой. Саша открыла мне новый театр – тихий, как будто бы без претензий.

– Один из последних ваших спектаклей – «Собачье сердце» Антона Федорова, в нем вы создали совершенно неожиданный образ Зиночки, восторженной, повизгивающей, воздушной. Могу ошибаться, но мне кажется, что это знаковая для вас роль. Ожидали ли вы такого успеха спектакля?

– Когда появилось распределение, я даже немного расстроилась. Потому что сначала все планировалось несколько иначе. Зину должна была играть Маша Луговая, а я – Вяземскую, в очередь с другой артисткой нашего театра, которая сейчас уже не работает. Два состава были только у нас. Один персонаж, две артистки, как мы будем это делить? – подумала я. Начались репетиции, и спустя какое-то время вторая исполнительница ушла из спектакля. А потом, за несколько недель до премьеры, ушла в декрет Маша. На репетициях Антона Федорова мне было очень интересно, поэтому я приезжала на них даже тогда, когда меня не вызывали. И знала практически всю роль Зиночки. Так что заняла другое место, а на мое позвали Соню Сливину, которая, кстати, в сто тысяч раз смешнее и интереснее сочинила роль товарища Вяземской.

– Как возник образ Зиночки?

– Рисунок родился сам, очень органично. Когда ты находишься в контексте, видишь, как строит репетицию Антон, как работают Игорь Геннадьевич Гордин, Андрей Максимов, Илья Шляга, ты начинаешь понимать этот особый способ существования. Я просто увидела Зиночку такой. Суетливой собачкой. Когда мы только начинали работу, режиссер сказал нам очень правильную вещь, повлиявшую на весь дальнейший путь: все знают, о чем эта история – читали, смотрели. Антон предложил искать то, что интересно нам самим, и мы с энтузиазмом взялись за этот поиск. Мне кажется, Зина получилась чудесной, я ее очень люблю. И вы правильно почувствовали – это действительно новый этап в моей карьере, потому что до «Собачьего сердца» я преимущественно работала во «Флигеле» (в малом пространстве). Зина же – большая роль, я все время нахожусь на сцене и, надеюсь, вношу смысловой вклад во всю историю. Для меня Зина – уязвимое создание, я сама такая же. И мне не стыдно и не страшно в этом признаваться, потому что моя уязвимость – это моя сила. И это тоже, наверное, заметно в Зине.

– Все-таки большая сцена имеет значение.

– Я думаю, что театр, кино и вообще любое искусство оживают только тогда, когда на них направлено внимание. Не масштаб сцены решает, не количество мест в зрительном зале, а отклик от зрителя.

– Вы сказали, что Зина – уязвимое создание. А ваша Нава из последней премьеры МТЮЗа «Улитка на склоне» Петра Шерешевского?

– Совсем другая, хотя она тоже легкая и смешная. Она крепкая, устойчивая. И это как раз то, чего мне самой не хватает – заземленности. Зина вся парит: и голосом, и телом, а Нава очень конкретная. Я у нее учусь этому.

Нава мне трудно давалась. Во-первых, невероятно сложно, когда так много артистов и существует параллельно еще один состав. Во-вторых, я не понимала, как сыграть фактически ребенка. Почему-то мне казалось, что я гораздо старше выгляжу, чем моя героиня. Но Петр Юрьевич бесконечно подбадривал, уверял, что все замечательно, что сомневаться в себе не нужно. С самого начала возникло ощущение, что он точно знает, каким будет спектакль на выходе, что он все уже досконально придумал, – тебе просто надо встать в определенном месте, и все случится. Он не пытался сломать актеров, не пытался из них что-то выпилить, выточить. Он просто брал твою природу, твою органику и направлял тебя.

– Как зал принимает спектакль, как реагирует? Все-таки роман Стругацких – почти сакральный материал?

– Первый акт смотрят с ощутимым трудом. Я всегда чувствую максимальную концентрацию внимания и те усилия, которые зритель прикладывает, чтобы понять сценический язык, разобраться в происходящем. Публика начинает чуть-чуть дышать во втором акте, после первого антракта. Но в финале третьего акта, когда мы поем песню и выходим на поклон, – нас долго не отпускают. Чувствуется, что люди обрели новый для себя опыт.

– В «Улитке» вы в основном взаимодействуете с камерами, а не с партнером. Насколько это сложная задача?

– Работать с камерой, представляя, что это твой партнер, с которым ты ведешь диалог, действительно нелегко. Поначалу я не очень справлялась, но в итоге включилась в процесс и приняла правила игры. Просто потому, что я Петру Юрьевичу доверилась. Хотя могла бы и сопротивляться. Мне кажется, это вообще основная проблема не только для театра, а в целом, наверное, для человечества: любому делу идет во вред, когда ты сопротивляешься новому. Надо осознавать, что наша профессия чрезвычайно непредсказуемая. Ты можешь делать ставки на какой-то спектакль, а он в итоге оставит зрителя равнодушным. А можешь совсем ни на что не рассчитывать, но через три месяца играть большую и нежно любимую роль.

– Петр Юрьевич говорил с вами, о чем он делает спектакль? Какие вопросы задает себе и другим?

– Я помню первую читку «Улитки», после которой повисла пауза и Петр Юрьевич спросил, кто как воспринял и что чувствует после прочтения. Мы заметили, что это похоже на «Замок» Кафки, много пересечений. Говорили о том, что все очень актуально, поднимает много неудобных вопросов. Я всегда представляю, как бы я сама смотрела спектакль, если бы была его зрителем. Мне кажется, «Улитка» могла бы подтолкнуть к нехорошему сценарию – мне было бы очень плохо после этого спектакля: кроме грусти и отчаяния я в нем ничего не нахожу. В попытке этих людей что-то изменить мне видится какой-то совершенно бестолковый ряд действий, не имеющих смысла и ни к чему не приводящих. Присутствовать рядом со всем этим мне как зрителю, вероятно, оказалось бы тяжело.

– Я большая поклонница спектакля Юлии Беляевой «Парк развлечений им. Фокса Микки» и вашей героини Кошки.

– Изначально в распределении ролей Кошка значилась самой последней: минимум слов и присутствия на сцене. Я начала читать Сашу Черного, и оказалось, что Кошки в его истории в принципе нет. Когда мы начали репетировать, у Кошки было четыре реплики: «мяу», потом она пела песню, затем говорила: «собаки добрые, что же вы делаете?». И в заключение тоже что-то из серии «мяу-мяу». Постепенно я начала хулиганить на репетициях, и стало появляться все больше шуток. Я благодарна за то, что Юля Беляева не запрещала мне фантазировать, а партнеры поддержали все, что я напридумывала. В итоге получилась дерзкая кошка – прима, к которой приковано зрительское внимание. Она очень смешная, кошка-артистка. У этого спектакля есть особенность: он воспринимается как детский, но это именно семейный спектакль – для взрослых не меньше, чем для детей.

– Вы успели поработать с разными по своему методу и мировоззрению режиссерами. Это актерское счастье, но и, наверняка, большой стресс: находить общий язык с постановщиками, слышать их, разгадывать.

– Каждый раз и страшно, и непонятно. Стараюсь с доверием относиться к каждой работе. Ведь в этом и заключается профессия: я не могу себя ставить выше режиссера, который приходит и делится с нами своим языком и ощущением театра. Я бесконечно в себе сомневаюсь и рефлексирую, мне сложно сказать: «У меня получается». Да, я могу с разными режиссерами работать, чувствовать их и находить в этом свободу. Но моя картина мира строится на том, что я проводник – человек, помогающий другому человеку рассказывать то, что он придумал. Как правило, включаюсь в другого человека даже больше, чем в себя. Видимо, я пластична внутри, раз мне удается расслышать и почувствовать, чего от меня ожидают на сцене.

Мне даже сейчас сложно осознать, что вы захотели поговорить именно со мной, взять интервью. Не потому, что я считаю себя средней артисткой, а потому, что я не очень понимаю, почему меня выбирают. Также, как я не понимаю, почему меня выбрали Кама Гинкас, Антон Федоров, Саша Толстошева, Петр Шерешевский. Есть какие-то вещи, которые я просто на уровне самоощущения не могу постичь. Но меня выбирают, и я за это невероятно благодарна.

– МТЮЗ – это дом?

– Все эти шесть лет я при каждой возможности говорила, что МТЮЗ – мой дом. И рада, что сейчас считаю чуть-чуть иначе. Это ни в коем случае не связано с разочарованием – только с процессом взросления. Я считаю, что у нас фантастически сильная, красивая труппа. Я очень рада тому, что попала именно сюда. Я до сих пор, когда вижу Генриетту Наумовну, чувствую, как у меня внутри что-то сжимается, даже дыхание перехватывает. Она невероятная женщина, которая построила мощный театр и продолжает руководить им. Но, возвращаясь к вашему вопросу, скажу, что не отождествляю себя с актерской профессией на все 100%, не считаю, что я только артистка. В первую очередь я человек с множеством интересов и вопросов к миру, к жизни, к себе. При этом я глубоко уважаю профессию и отношусь к ней, как к чему-то живому, оберегаю ее и стараюсь не обидеть.

Беседовала Светлана БЕРДИЧЕВСКАЯ

«Экран и сцена»
Апрель 2025 года.