Больше полувека назад, приступая к репетициям спектакля «Принц Гомбургский», тогда еще не классик мировой режиссуры Петер Штайн испытывал, по его собственным словам, потребность «проветрить текст» последней драмы Генриха фон Клейста, написанной в 1810 году. Оголтело несущееся время все более бескомпромиссно требует от современных режиссеров подобного проветривания.

Выбрав для постановки в независимом Никитинском театре Воронежа редкого визитера российской сцены «Принца Гомбургского», режиссер Елизавета Бондарь снова привлекла к сотрудничеству Александра Плотникова (в начале этого сезона их тандем выпустил «Мизантропа» в пермском Театре-Театре). Плотников создал литературную адаптацию, и пять актов пьесы Клейста в переводе Бориса Пастернака ужались до двенадцати куда менее многословных картин (количество действующих лиц радикально сокращено) с эпилогом «Сон Натальи». Последний – целиком авторства Плотникова, и здесь сконцентрирована главная мысль спектакля, лишенного любого намека на романтику. Мысль об ответственности за настоящее и будущее.

На дощатые подмостки водружен белый портал с четырьмя колоннами, у подножия каждой несет вахту кукла в условном обличии военного XVII века. Напротив сцены, рядом со зрительскими рядами, салютуют флажками куклы в форме другого цвета (художник-постановщик Алексей Лобанов). Когда же к публике наконец выйдут актеры с набеленными лицами, они не раз и не два напомнят о марионетках, которыми управляет заскорузлый закон войны.

Конфликт пьесы Клейста, некогда весьма вольно обошедшегося с историческими персонажами и событиями, состоит в том, что одурманенный влюбленностью принц Фридрих Артур Гомбургский, генерал кавалерии, плохо уяснив приказ и не желая себя обуздывать, двинул войска в атаку раньше времени. Он добыл блестящую победу, его славят как героя, но закон военного времени требует казни за неповиновение, и курфюрст бесстрастно подписывает приговор.

В спектакле Никитинского театра сражение со шведами ведут как будто старшеклассники. Война для них – не более чем схватка зеленых и синих солдатиков, которых после бойни сгружают в новехонькую садовую тачку. За спинами этих недорослей, поначалу разыгрывающих красочный мюзикл (композитор Ольга Шайдуллина), видна школьная доска со знаменитым изречением Вольтера: «Ваше мнение мне глубоко враждебно, но за ваше право его высказать я готов пожертвовать жизнью». Вчитался ли кто-нибудь в этой убогой школе жизни в смысл фразы Вольтера или она осталась просто учебным фоном, неизвестно. Подробности приказа об атаке здесь стенографируют, словно пишут контрольную или диктант, на дощечках, подвешенных на лентах на шею. Бесконечно кривляется принцесса Наталья (Татьяна Солошенко), привыкшая ко всеобщему вниманию «звезда класса», а утонченный курфюрст (Борис Алексеев) отстраненной надменностью напоминает всевластного школьного директора. Впоследствии он даже ухватит арестанта Гомбурга за ухо и снабдит подзатыльником его путь под стражу.

С условной школьной скамьи они и сядут на коней, просунув головы в круглые вырезы для лиц на узком заднике, вписанном в портал, с изображением «трех богатырей». Позже в один из таких проемов медленно и наглядно влетит ядро. Картинки для очередной сцены сменяются вручную – рулон перематывают рычагом, как в старинном театре, так что использованная иллюстрация (пейзажная, жанровая или батальная) уезжает вверх, уступая место следующей.

Принц Гомбургский (Михаил Гостев) так же бесхитростен, как и его окружение, – всклокоченный, самонадеянный, никакой не генерал. Вдоволь нафехтовавшись (битву при Фербеллине изображают вчетвером, всего же в спектакле занято лишь вдвое больше исполнителей) и совершив «грех победы невзначай», он вваливается к Наталье и на глупейший вопрос «Ну как война?» отвечает простецки прямо: «Победил». Мальчик Артур со всей наивностью верит, что курфюрст не допустит его казни, а когда прозревает, от животного страха совершенно теряет лицо, по-детски скулит о пощаде, а потом мазохистски примеривается к гробу, устроенному в дощатом ящике под сценой. Планки же самой сцены вдруг вздыбливаются и ощериваются веерами-щитами.

Никакого помилования в последнее мгновение, как у Клейста, в спектакле не случится. Гомбург возьмет себя в руки и выберет бессмертье, а вдобавок обречет и свой народ, и шведов на продолжение войны – отказаться от идеи перемирия будет его последним желанием, это пообещает ему курфюрст. И здесь самым важным становится преображение Натальи, в пьесе оказывавшейся способной лишь пасть в отчаянии на грудь курфюрстине (Марина Демьяненко). В версии Александра Плотникова и спектакле Елизаветы Бондарь молодая женщина обвиняет и курфюрста («вам кажется, что вы и есть закон»), и своего любимого («мой принц, что ты наделал») и провидит подступающие ужасы, не только близкие во времени, но и отдаленные веками.

У Клейста принц, которому оставили жизнь, восклицает: «Что это – сон?». В спектакле разрушительное сновидение накрывает Наталью, заставляет все шире распахивать глаза, желающие только одного – не видеть. В этом сне целые полки в память Гомбурга идут на смерть и «заряжают именем твоим, / как порохом, тяжелые орудья», и «пули бегают, как дети, наши дети, / которых нам иметь не суждено». Кровь и смерть обступают Фербеллин, и Наталья видит уже не только знамена и конницу, но разрывы бомб и фугасных снарядов, а следом в видéние вклиниваются ошеломляющие, непостижимые сведения о том, что сотворила ее родина и что получила в ответ: «на каждого жителя Кельна или Дрездена теперь приходится 42,8 кубических метров обломков» или «25% Германии было стерто с лица земли». Из последних сил Наталья, слыша «запах тел, поджаренных в огне», видя себя обугленной, экстатически надеется, что это лишь дурной сон, недолгий кошмар.

Но – «принц, что ты наделал».

Мария ХАЛИЗЕВА

«Экран и сцена»
Март 2025 года.