София Сливина служит в МТЮЗе больше 10 лет и на отсутствие ролей не жалуется. Мало кому из молодых актрис повезло так, как ей – она занята в половине репертуара, играет Катю в “С любимыми не расставайтесь” Генриетты Яновской, Мэгги в “Кошке на раскаленной крыше” Камы Гинкаса, Марию Стюарт у Петра Шерешевского (за эту роль Сливина номинирована на “Золотую Маску”). Мы поговорили с актрисой о том, каково было впервые играть “на камеру” на сцене, об отношениях с великими Гинкасом и Яновской, о любви к репетициям и обсудили, чему учит театр сегодня.

 

– Соня, поздравляю с твоей первой номинацией на “Золотую Маску”. Расскажи, пожалуйста, как ты о ней узнала.

– Очень хорошо помню этот момент. Репетиция “Бесконечной истории” (спектакль режиссера Андрея Гончарова – прим. ред.), ко мне подходит наш артист Леня Кондрашов и говорит: “Вчера такой отзыв прочел о нашей “Марии Стюарт”! “Это отвратительно, – жвачку жуют, махорку курят”. В общем, из серии “что вы сделали с классикой!” А через полчаса мне присылают скриншот: “Соня, поздравляю, у тебя номинация”. Мой муж, артист Андрей Максимов начинает прыгать по репзалу, радоваться, как ребенок. Мне, конечно, тоже было приятно. Но больше за Викторию Верберг, которая играет Елизавету. Я считаю, что ее номинация – это честно, а я “немножечко” заодно, что ли.

– Сразу видно, как ты относишься сама к себе.

– Я все про себя знаю и не стыжусь сказать, что я хорошая актриса. Даже если кто-то считает, что это не так, это так. Но я знаю, что 80% успеха – это то, как работает твой партнер по сцене. Я это знала, еще когда училась еще в институте. А Вика – она сильнейшая. По поводу самого конкурса – бесконечно благодарна людям, отметившим нашу работу, и тем, кто будет решать, какие спектакли лучшие, кто из актеров сильнее. Но лично для меня главный критерий оценки – если Генриетта Наумовна скажет “молодец”. Я только ей верю.

– Вернемся к “Марии Стюарт”. Эстетика этого спектакля Петра Шерешевского для МТЮЗа нестандартная. Были ли какие-то предварительные ожидания?

– Началось все с того, что по театру пошел слушок, – планируется “Мария Стюарт”. Я помню, как сказала мужу: “Андрей, это же ужас. Четыре часа. Ты это вообще читал? Это катастрофа. Шиллер! Кто сейчас вообще на это пойдет?” И назвала ему двух актрис, которые, по моему мнению, отлично бы справились (Вика Верберг, кстати, была одной из них). Был март. Я не так давно родила сына и думала: “мои лучшие спектакли и роли уже позади. Буду их доигрывать”. И вдруг нам озвучивают распределение. Надо еще понимать, что это весна прошлого года. Никто не знает, что в стране происходит. А мы репетируем каждый день, читаем, разбираем. И все по любви. Это редко случается даже с режиссерами, которых очень любишь. А с Петей Шерешевским случилось. А ведь новым для нас было абсолютно все.

– Ты знала, кто такой Петр Шерешевский до начала репетиций?

– Я видела его спектакли. Потрясение! Хотя сначала было непонятно, как это – смотреть спектакль через экран. Конечно, не он это изобрел, но он работает c камерами на сцене не так, как другие. Петр идет от актера, то есть важен не визуальный эффект или правильный план, а психологические нюансы актерской игры, видимые на экране.

Я недавно поймала себя на мысли, что после каждого спектакля у меня каменное тело. Такова степень напряжения моей героини, и зритель это чувствует, глядя на экран, показывающий мою фигуру. Это все Петр – он четко определяет моменты, когда надо снимать. Поразительно, как он умеет работать именно этим способом.

– Случалось что-то на репетициях, когда тебе приходилось работать на преодоление?

– Вообще, когда имеешь дело с приглашенными режиссерами, то очень сложно им сразу довериться и открыться, хотя стараешься изо всех сил. Иногда до самой премьеры этой тотальной открытости и доверия не возникает. А Петру я почему-то сразу очень поверила. С ним не было преодоления.

– Что ты узнала о нем в процессе репетиций?

– Мне кажется, что он добрый и честный. В какие-то моменты может быть ранимым. Но главное – несмотря на всю свою мягкость (а это очень хорошее, на мой взгляд, качество), он очень стойкий человек. Петр все равно получит то, что ему нужно. Не всегда в театре выходит добиться от постановочной части того, что тебе видится. Он вроде так мягонько-мягонько, ни на кого не ругается, но все происходит, как ему надо.

– Может быть, Петр озвучивал, какой он видит Марию Стюарт? Или какой ты ее сама видишь-понимаешь?

– Она в клетке, и ничего не может сделать. Невыносимо. Но самая страшная сцена в нашем спектакле, на мой взгляд – та, где Елизавета (Вика) моет Марию (меня) в ванной. Не знаю, насколько это уместная история, но я расскажу ее. Когда Петя нам сказал, что костюмы будут современные, и на мне не будет макияжа, я решила, что королевой себя ощутить как-то все равно надо: буду-ка я носить под робой свое самое красивое белье.

И тут вдруг Петя решает, что в сцене Елизаветы с Марией она будет ее мыть. И не надо никакого белья. Очень хорошо помню, как мы пробовали эту сцену в первый раз. Вика меня каким-то носком терла, как будто мочалкой. Я была красная, хотя была одета. Та степень унижения, которую Петя придумал, – это гениально. Помыть человека перед тем, как его уничтожить, убить…

– Если отойти от роли Марии Стюарт, для тебя сам спектакль, он про что?

– Перед премьерой я слушала лекции про Марию Стюарт и с удивлением узнала, что до сих пор неизвестно, сам ли Девисон совершил самоуправство или нет. А ведь прошло столько столетий. Так вот для меня наш спектакль о том, что мы, черт возьми, никогда не узнаем правды. Это касается всего вообще. Есть человек, и есть его правда. И если надо, чтобы кто-то остался безнаказанным, он останется. К сожалению.

– Кама Миронович и Генриетта Наумовна, конечно, видели “Марию Стюарт”?

– Да. Я сейчас не помню досконально, какие слова ими были сказаны, но им спектакль понравился. Они очень гордятся своими артистами.

– А хвалят?

– О, еще как. Особенно Кама Миронович.

– А как же его репутация мрачного и тяжелого режиссера и человека?

– Он очень жесткий и иногда может перебарщивать. Это правда. Но лично я на это, во-первых, не обижаюсь. А, во-вторых, знаю, что если его слышать, то он таким не будет. Кама Миронович и Генриетта Наумовна очень любят своих артистов и очень придирчиво отбирают их в свой театр.

– Как именно ты попала в МТЮЗ? Ведь это было сразу после Школы-студии МХАТ.

– Я очень хотела здесь работать. Мечта сбылась, но совсем нелегко. Еще на первом курсе Виктор Рыжаков принес нам три билета на “К.И. из “Преступления”” и сказал: “Тянем бумажку (а нас было тогда 32 человека на курсе), три счастливчика идут смотреть Гинкаса, остальные – на мастерство”. Мне повезло! Но это был шок. Я просидела полтора часа с упавшей челюстью. И тогда же твердо решила – хочу работать только в МТЮЗе.

Я уверена, что у каждого человека есть свое место, и главное – это место найти. В общем, после учебы я ждала полгода, 4 раза показывалась. И когда, наконец, меня взяли, плакала от счастья. Игорь Золотовицкий, мой мастер, говорил: “Это потрясающий театр, но что ты там будешь делать? Там два гения, и попасть к ним в спектакли нереально. Ты будешь ждать 10 лет, пока тебя куда-нибудь возьмут”. Но я верила – возьмут.

– У тебя есть любимый спектакль в родном театре?

– Все спектакли Камы и Геты. Но могу сказать, что потрясением, с которым ничто пока не сравнилось, стала для меня “Медея” Камы Гинкаса. Каждый раз, когда шел этот спектакль, я приходила. Еще очень люблю “Даму с собачкой”. И спектакль “Плешивый амур”, в котором у меня совсем небольшая роль. Зато самая любимая. Моя героиня – Почтальонша – нелепая, ранимая, несуразная. Такая девочка-дурочка… В основном же у меня все героини – женщины с сильным внутренним стержнем. Наверное, я и сама такая же в жизни. А в “Плешивом амуре” совсем другая история, про другое.

– Соня, у тебя очень большая занятость в репертуаре. Как ты справляешься?

– Я не думаю об этом в категории “справляться”. Это счастливая судьба. Я обожаю свой театр. Обожаю репетиции. В Школе-студии все время играла каких-то характерных теток, свах, все такое с голосочком, образочком. А тут бах, и “С любимыми не расставайтесь”, “Кошка на раскаленной крыше”…

Помню, как недоумевала: “Кама и Гета меня вообще видели? Видели, как я выгляжу?”

– Как ты сейчас ответила бы себе на этот вопрос?

– Да на самом деле до сих пор не понимаю. Может, дело в том, что Гета и Кама всегда ставят про человека. Все про человека знают. Смотрят, что там у него внутри болит. Внешность, а иногда и текст – это вторично. Моя любимая фраза Гинкаса (Кама Миронович и сам уже, наверное, не помнит, как он ее произнес): “Почему вы думаете, что уроды не могут любить друг друга? Они еще сильнее, еще животнее, еще мощнее”. Это он говорил нам на репетициях “Шутов Шекспировых”, в сцене Ромео и Джульетты. Мы же привыкли, раз про любовь – играют красивые люди. Если Мария Стюарт, то тоже непременно красавица. Но это такая неправда! В жизни столько примеров того, что внешность и внутреннее содержание не связаны. И иногда за красотой – такая пустота. Тогда все мимо! Неинтересно. Театр учит этому тоже.

– Чему еще учит театр?

– Отношению к людям и к жизни. Если говорить про последний год, который был трудным для всех в силу разных причин и обстоятельств… Зритель стал другой, реагирует острее, я вижу лица людей и понимаю, для чего и для кого я работаю. Мы только что выпустили “Бесконечную историю”, и она вроде бы для детей, но и мамы с папами подходят и говорят, что они в восторге. Это важно – семейный поход в театр. Когда ты можешь со своим ребенком обсудить увиденное, поговорить по душам, подумать вместе. Театр способен объединять семьи. Мне кажется, сегодня это особенно важно.

Беседовала Наталья ВИТВИЦКАЯ

«Экран и сцена»
№ 3-4 за 2023 год.