Премьерный спектакль Михаила Бычкова “Блаженный остров” в московском театре “Et Сetera” – пример современного переосмысления советской драматургии 1920-х. Литературной почвой постановки стала одноименная пьеса украинского автора, жертвы сталинизма Миколы Кулиша (второе ее название “Так погиб Гуска”). Режиссер отходит от традиционного фарсово-комического прочтения текста, разворачивая абсолютно трагический рассказ, где юмор – лишь полупрозрачный флер, мало что скрывающий. Кулиш, высмеивая мещанскую сытую жизнь, где нет места революции, сам оказался в капкане красной звезды. В 1937-м в урочище Сандармох драматурга расстреляют. На месте тех событий, на полуразрушенном памятнике с воткнутыми в щели цветами, сегодня проглядывает надпись: “Люди, не убивайте друг друга”. Эту простую фразу можно было бы взять эпиграфом к спектаклю Михаила Бычкова, где без замысловатых режиссерских маневров повествуют историю наивной семьи, сбежавшей “подышать” на несуществующий остров свободы.
Сценограф Николай Симонов возводит на сцене небольшой особняк в два покосившихся этажа, внутрь него мы позже заглядываем – кирпичная кладка, залитая теплым светом, балкончик. Внешне деформированный дом кажется неустойчивым и шатким, будто стоит он без фундамента. В какой-то момент из окон высунутся весла и отнесут особняк-корабль по воображаемым волнам туда, где не требуется регистрация для проживания.
Савватия Савельевича Гуску, отца семейства, играет Игорь Золотовицкий, поначалу создавая образ мелкого буржуа. “Я – серая мышка, а жизнь это кошка”, – признается он, и винить его за пассивность не хочется. Он, как умеет, пытается отстоять свое право не участвовать во всеобщем хаосе революции, а просто дышать, жить, выдавать дочерей замуж, кормить свинью. Гуска – основа и опора родового гнезда обороняет свое потомство. Рядом с ним супруга Секлетея Семеновна (Анжела Белянская), ей тоже присуща доля нервозности и постоянного чувства страха, надвигающейся опасности. “Кралечка”, “ласточка”, “павличка”, “чаечка” – ласкательная речь усиливает атмосферу камерного повествования, где все любят друг друга, даже, когда делят единственного жениха или бранятся с няней (Марина Чуракова).
Микола Кулиш направляет острие социальной сатиры против паникерства слабого Гуски. Такого человека моментально уничтожат жернова революции! У него напрочь не развита способность ловчить, изворачиваться; единственное, на что он способен – заученно повторять заклинание для новой власти: “Дед мой, между прочим, биндюжником был, а бабка на базаре яблоками торговала и всенародно старшего городового избила”. Дочери Гуски – а их семеро – попеременно падают в обморок, предвещая грядущий расстрел всего семейства. Возникает очевидная параллель с событиями в Ипатьевском доме. Неслучайно в одном из эпизодов герои выстраиваются, словно позируя перед фотообъективом. Во главе Гуска, а под его “крылами” – любимое бабье царство. Отравленные страхом, все отправляются на необитаемый остров, но там семья обнаруживает себя под зонтиками огромных борщевиков – стебельки поэтично покачиваются, красивые и ядовитые одновременно. Это сигнал надвигающейся опасности. Остров оказывается миражом, где невозможно укрыться от революции. Два “рыбака” (Сергей Плотников и Максим Ермичев), как две случайно залетевшие мухи, разоблачают семью Гуски. Образ насекомых становится метафорой, олицетворяющей революционное движение, – целый рой мух, липкие лапки которых повсюду разносят агитационную заразу.
Вместо препровождения Гуски в ЧК, как написано у Кулиша, всю семью расстреливают: вроде бы шуточно. У ног обреченного Гуски укладываются бездыханные тела детей, жены, няни. Он тяжело опускается на землю, не бунтует, не пытается прикрыть собой хоть кого-то из родных. Вслед за ним бесшумно скатывается по лесенке одинокая коляска, и высвечивается ремарка: “Начало”. Цитата из фильма Сергея Эйзенштейна лаконично вписывается в трагикомедийный формат постановки, что вскрывает главный кошмар революции – перекраивание мира, где в центре не человек, а толпа, массовка. Строки романса, который исполняют дочери Гуски, сатирически развеивают иллюзию “светлого будущего”: “В эту ночь мы будто в сказке / Упоительной живем”.
Елена ЖАТЬКО
«Экран и сцена»
№ 2 за 2020 год.