Формула Евтушенко: “Поэт в России больше, чем поэт” стала штампом. Но к нашему герою, хотя и не поэту, она очень подходит – поскольку Олег Лоевский, без сомнения, больше, чем театральный критик, киносценарист, заместитель директора екатеринбургского ТЮЗа по творческим вопросам и арт-директор фестиваля “Реальный театр”. Ареал кипучей деятельности Олега Семеновича простирается на всю Россию. Он курирует не один фестиваль, активно собирая программу того или иного форума. Путешествуя из Керчи в Вологду, из Омска в Пермь, Лоевский пытается (и не без успеха) оживить, сделать осмысленной театральную жизнь регионов. Он – лидер лабораторного движения, сегодня ставшего мейнстримом. Вербуя выпускников творческих вузов, Олег Семенович наглядно омолодил театральную ситуацию. “ЭС” беседует с Олегом Лоевским об истории и перспективах его важного поприща.
– Все начиналось с биржи молодых режиссеров. Как родилась эта идея?
– Не стану говорить, что я сам все придумал. Многое мне подсказала Ольга Никифорова, и не только она. Все эти мысли и идеи вошли в тот модуль, который сегодня столь популярен как лаборатории молодой режиссуры и современной драматургии. Еще недавно молодежь не хотела ехать в провинцию. Все ждали: вот-вот позвонит Олег Табаков или Марк Захаров, ходили по московским театрам, где им говорили: “Мы вам позвоним”. Я стал думать, что нужно сочинить какой-то фокус, чтобы приохотить ребят к провинции. На первую лабораторию “Молодая режиссура и профессиональный театр” я пригласил выпускников курсов Григория Козлова, Сергея Женовача и Марка Захарова. А также главных режиссеров и директоров Сибири, Урала, Поволжья. Начинающие показывали отрывки из спектаклей. Практически всех участников пригласили на постановку. Хитрость состояла в том, что когда я договаривался с молодыми режиссерами, я им говорил: “Вы уедете всего на шесть дней. Вряд ли за это время решится ваша судьба”. Но постепенно ситуация стала меняться. Для многих это была первая встреча с артистами (в институте они работали с однокурсниками), и в результате почти все участники лаборатории поехали в провинцию, кто-то стал главным режиссером. Первый опыт был удачным.
– В данном случае вы выступали в роли “свахи”, но эта роль не могла вас долго удовлетворять.
– Со временем меня стало не устраивать то, что молодежь норовит ставить отрывки, которые они делали в институте. Не было энергии риска. Артисты и режиссеры оказывались в неравных условиях: режиссер все знал заранее, а артисту предназначался “чужой пиджак”. Тогда я начал предлагать им пьесы, которых они никогда не ставили, давая им возможность готовиться (недели две-три, месяц). Возникла форма эскизов. Мы много говорили с режиссерами старшего поколения, спорили. Сергей Женовач, например, считает, что за такой короткий срок невозможно сделать полноценный спектакль.
– В дореволюционной антрепризе премьеры пекли, как блины.
– Да, мне часто напоминают историю театра. Но ведь в старину был совсем другой подход. Существовали амплуа, и фактически актеры лишь меняли обстоятельства места, времени. Молодые режиссеры подчас делают неожиданные распределения, и артистам неловко, они сопротивляются, но потом в процессе работы забывают о привычных штампах, возникает творческая энергия. Нередко слышу от опытных актеров такую оценку репетиций: “Как будто в студенчество окунулся”. Эскизы бывают очень удачными, но повторить успех сложно. Я расцениваю лабораторию как серьезный тренинг, который охватывает все службы театра. Во-первых, потому, что мы пробуем современную драматургию, которую никто не знает. Как правило, я посылаю 50-60 пьес, и театр сам выбирает 3-4, чтобы потом не возникало чувство, что труппе что-то навязали. Драматургический цех знакомит с новыми именами. Сейчас широко пошли пьесы Наташи Мошиной, Юли Тупикиной. Ярослава Пулинович попала в поле зрения театров через лаборатории. Ведь “Наташина мечта”, идущая сегодня во многих театрах России, год лежала, никому не нужная. Она попала на лабораторию в Саратове, где ее поставил Митя Егоров. И с тех пор судьба пьесы оказалась счастливой.
Во-вторых, молодые режиссеры едут в провинцию, они хотят работать, они своей энергией заражают театр. И не так важно, получился или не получился эскиз: завязываются отношения с коллективами. Режиссерский цех обновляется.
Третье, быть может, самое важное. Лаборатория – актерский тренинг. В состоянии стресса актеры способны творить чудеса. В первый день они бурчат, что ничего не понимают. На второй день они понимают, что послезавтра премьера, придут зрители. Начинается прилив бешеной энергии, они работают до ночи с наслаждением и напряжением.
Наконец: показы – экзамен для административной группы театра, за несколько дней нужно выпустить три спектакля – одеть, загримировать. Цеха работают в полную силу, дирекция должна обеспечить рекламу, и так далее.
Плюс к этому зрительский цех. Приходит публика, в основном привлеченная рекламой в соцсетях (в фейсбуке, в твиттере), – те зрители, которые обычно в театр не ходят. Молодые люди и не очень молодые.
Все спектакли обсуждаются. Мы разговариваем, иногда эти обсуждения бывают очень интересными, затягиваются надолго, а завершаются голосованием, каждый должен ответить на вопросы: “оставить так”, “продолжить работу” или “забыть как кошмарный сон”.
Потом дирекция театра принимает решение, какой из показанных эскизов войдет в репертуар. Я всегда отстаиваю сроки: они должны быть продолжительными. Некоторым кажется, что все уже готово, тогда как энергия эскиза быстро разрушается, требуется серьезный разбор, проработка каждого образа и трактовки спектакля.
Сегодня много лабораторий, сам модуль почти не меняется. Меняются тематические подходы. В одной из последних лабораторий участвовали кинорежиссеры (многие без работы, фильмов снимается мало). И даже кинодраматург, известная по фильмам “Пыль” и “Шапито-шоу” Марина Потапова, показала эскиз по киносценарию 40-50-х годов “Похитители тел”, ей предложили продолжить работу. Так появляются новые люди.
– Где проходила лаборатория?
– В пермском “Театре-Театре”.
– “ЭС” писала о лаборатории в Красноярске, где режиссеры брались за киносценарии. Она называлась “Киновешалка”.
– Да, тематика расширяется. На Сахалине мы проводили лабораторию по прозе. В Свердловской драме недавно прошла лаборатория по Шекспиру (это уже вторая по счету, которую мы делаем с Алексеем Вадимовичем Бартошевичем). Первая была в Саратове, и тогда Дима Волкострелов поставил “Быть или не быть? Да не вопрос!” – работу крайне необычную. Лена Невежина показала “Двенадцатую ночь”, которую потом реализовала в новосибирском “Глобусе”. На этот раз участвовали Семен Серзин, Александр Огарев и Женя Беркович. Женя показала в фойе очень интересного “Гамлета”, и дирекция предложила ей продолжить работу.
Не забудем о детских лабораториях. Вместе с Михаилом Бартеневым мы проводим их не первый год в Самаре. Ищем режиссеров, ориентированных на искусство для детей. В этом году мы ищем молодежь, которая бы ставила спектакли для подростков на большой сцене.
– Проблема проблем. Режиссеры боятся большой формы.
– Мы как раз ищем пьесы с внутренним резервом для большой сцены. Интересная задача, которую можно решать с помощью лаборатории. Ибо риски профессионального театра, доверяющего основную сцену молодому режиссеру – серьезны.
– Сколько бы ни говорить о тренингах, не менее важно, чтобы репертуар пополнялся свежими, современными постановками. Согласитесь, что нередко впечатляющий эскиз потом на сцене многое теряет.
– Согласен. Да и тренинг ради тренинга не всегда устраивает артиста. В екатеринбургском ТЮЗе лаборатории прекратились, потому что не было продолжения работ и артисты разочаровались. Но есть и позитивные результаты. Спектакль пермского театра “Сцена-Молот”, родившийся в результате лаборатории, “Согласный/Несогласный” режиссера Андреаса Мерц-Райкова стал номинантом последней “Золотой Маски”. Этот дидактический текст Брехта с музыкой Вайля никогда не ставился. Да и в большинстве лабораторий два эскиза из трех идут в работу. Есть театры, которые “подсели” на эту “иглу”. Значительная часть репертуара пермского Театра-Театра или саратовского ТЮЗа имени Киселева состоят из бывших эскизов. Надо сказать о лабораториях Театра Наций в малых городах. Они очень важны. Приезжают режиссеры разных поколений, молодые и уже известные, как Елена Невежина, Александр Огарев. Нередко на ежегодном Фестивале театров малых городов (тринадцатый только что прошел в Дубне) можно увидеть удачные спектак-ли – результат этих лабораторий.
– Есть ощущение, что захвативший вас модуль отодвинул другое ваше детище – фестиваль “Реальный театр”.
– В этом году фестивалю исполняется 25 лет. Целая жизнь. Собирать готовые результаты тоже интересно. Я могу похвастаться тем, что нашел. А лаборатории – это сотворчество, знакомство с новыми людьми, бесконечные созидание и стресс. Когда-то Марат Гацалов, Дмитрий Егоров, Александр Хухлин начинали с эскизов, ныне они вовсю работают в разных театрах России. Им на смену идет новое поколение. Сегодня очень перспективными мне кажутся выпускники Сергея Женовача – Артем Устинов и Володя Смирнов. Мы договорились с Вениамином Фильштинским, что и его ученики пройдут через лабораторию.
Очень важны такие акции в национальных театрах. Весьма удачными были лаборатории в Калмыкии, во Владикавказе. Чудесный эксперимент прошел в Бурятской драме. Елизавета Бондарь поставила “Пышку” по Сигареву. Юрий Квятковский сделал с маститыми артистами “Августовские киты” Дэвида Берри. Все это осуществляется на деньги Министерства культуры, не такие уж большие.
– Я обратила внимание на то, что молодые режиссеры дружат. Они не похожи на “одиноких волков”, как многие старшие.
– Да. Молодые помогают друг другу, выручают друг друга, что немаловажно. Сегодня свои лаборатории проводят Павел Руднев, Александр Вислов, Дмитрий Егоров. В этой работе принимают участие и военные театры, и театры закрытых городов. Эта форма будет существовать долго: она мобилизует, объединяет, направляет на творчество, а не на раздоры и внутренние войны.