Справедливость в танце

Сцена из спектакля “Укрощение строптивой”. Фото Alice Blangero“Золотая Маска” 2015 года в разделе “балет/современный танец” обладала одним неоспоримым достоинством. В отличие от предыдущих лет танцевальная программа была составлена чрезвычайно компактно. В течение каких-то десяти дней были представлены все номинированные спектакли, что давало возможность не разбрасываться зрителям и жюри, поставленному в этом году в достаточно сложное положение. В первую очередь, это относится к contemporary dance, в который экспертный совет из каких-то (не вполне понятных) соображений включил спектакль Начо Дуато “Белая тьма”, обладающий всеми родовыми признаками балетного произведения. Конкурировать одноактовке знаменитого испанского хореографа пришлось с “Женщиной в комнате” не менее известной Каролин Карлсон, екатеринбургским “Intime-2” Пала Френака и двумя спектаклями наших соотечественников – “Глазами клоуна” Алексея Расторгуева (“Балет Евгения Панфилова”) и “Экспонат/Пробуждение” Анны Абалихиной в питерской Александринке. В отличие от Дуато, чья постановка не является оригинальной, остальные четверо участников боролись еще и за титул “лучшего хореографа”. Кстати, в связи с номинированием Френака возникает вопрос. “Intime-2” – ремейк его спектакля, созданного для собственной компании. Если посмотреть запись “Intime” номер один, то легко убедиться, что опус екатеринбуржцев очень похож на первоисточник, с той только разницей, что в оригинале некоторые сцены исполняются нагишом. Впрочем “Intime” – изначально вторичен: разбросанные по сцене красные розы отсылают к легендарным гвоздикам Пины Бауш, а диван, на котором преимущественно развивается действие, необычен лишь цветом, он – алый. Диван – как некий символ – многократно использовался в балете: еще Бронислава Нижинская в своих “Ланях” вывела на сцену упомянутый предмет мебели; важную смысловую нагрузку он нес и в культовом спектакле Саши Вальц “Аллея космонавтов” – для обитателей душного мирка типовой современной квартиры он становился центром мироздания. Диван Френака, по его собственным словам, “вбирает в себя все тайны нашей частной жизни”. В спектакле это сексуальные игры молодежи – вдвоем, втроем, два парня, две девушки, – чьи физкультурные упражнения, выполненные танцовщиками екатеринбургского “ТанцТеатра” по-европейски стильно и четко, ни к чему не приводят, так как, судя по намекам постановщика, герои опустошены душевно. конверт на выписку из роддома

Состязание в этой разношерстной по составу номинации, увы, не таило в себе интриги. Сразу же стало понятно, что ни Пал Френак, ни Алексей Расторгуев – духовный преемник и адепт Евгения Панфилова – фаворитами фестиваля не станут. Панфиловцы поведали о муках творца (в данном случае хореографа), создавшего свою Галатею, беззастенчиво его предавшую. В роли Пигмалиона, более напоминающего Коппелиуса из делибовской “Коппелии”, выступил сам постановщик, чрезвычайно похожий на Евгения Панфилова: тот же лысый череп, та же неуемность, тот же художественный максимализм, то же профессиональное бесстрашие и тяга к философской многозначительности. Панфилов не боялся быть смешным и, наверное, поэтому никогда им и не был. Харизма, помноженная на бешеный темперамент и фанатическую преданность современному танцу, сделала Панфилова уникальной фигурой российского театра. Расторгуев же в образе хореографа-Пигмалиона выглядит несколько наивно и даже нелепо. Впрочем, и вся постановка (с очевидными претензиями на интеллектуальность) дышит простодушием примитивистского искусства, что при огромной самоотдаче и энтузиазме исполнителей обладает определенным обаянием.

Индивидуальным посылом отмечена и “Белая тьма” Начо Дуато, посвятившего эту работу своей сестре, погибшей от передозировки наркотика. В исполнении артистов Михайловского театра интимная интонация обрела более широкое звучание, превратившись из рассказа о личной трагедии хореографа в общечеловеческую драму. В ней меньше боли, но больше грозного предостережения. Ломка героини в исполнении пластически безупречной Ирины Перрен галлюцинаторно завораживающа. Она столь же пугающа, как и острый, густо насыщенный прыжками, танец четверки искусителей, иллюстрирующий перепады состояний героини, погребенной в финале под грудами сыплющегося с неба белого порошка. Работа михайловцев не нашла отклика у жюри, как и “Женщина в комнате” Каролин Карлсон, созданная для Дианы Вишневой в редком жанре хореографического моноспектакля.

Сцена из спектакля “Белая тьма”. Фото С.ТАРЛОВОЙ“Лучшим спектаклем современного танца” была справедливо признана работа Анны Абалихиной, одного из самых перспективных и креативных современных российских хореографов. Танцовщица-перфекционистка, она и как хореограф стремится к выверенному совершенству и пластическому абсолюту, достигнутому в спектакле “Экспонат/Пробуждение”. Абалихина, всегда тяготевшая к неизведанному, с дотошностью ученого-исследователя прослеживает процесс эволюции жизни (от бесформенной амебы до homo sapiens), отраженный в плавном перетекании одной формы существования в другую. Высвободившись из кокона (кстати, со схожей сцены начинается знаменитый фильм Кена Рассела “Малер”), зародившийся эмбрион постепенно обретает форму, осознает себя, расширяя свои движенческие возможности, и в финале твердо встает на ноги. В фильме Рассела спеленутое существо высвобождается из сковывающих его пут при помощи рук и ног. В спектакле Абалихиной у народившейся жизни еще нет конечностей, и затянувшийся процесс “вылупления” происходит исключительно за счет гибкости тела исполнителя, будто бы не имеющего позвоночника. Чудеса преображения осуществляются здесь в значительной степени благодаря невероятным техническим трюкам. Существо рождается, произрастает и развивается на фоне невероятного, постоянно меняющегося, будто скованного льдами, океанского простора. На самом же деле вся эволюция происходит в квадратном бассейне, вдоль которого располагаются зрители. Работа Абалихиной – гипнотически красивое, совершенное, слегка усыпляющее действо, которое сама создательница называет “телесной инсталляцией”. Вполне возможно, что эта работа комфортнее ощущала бы себя в номинации “Эксперимент”. Но факт признания ее лучшим спектаклем современного танца говорит о “пиратском” проникновении новых форм не только на сцену, но и в наше сознание. Кстати, если учесть, что спектакль представлен Александринским театром, то его вполне можно счесть пластической метафорой пьесы Кости Треплева о мировой душе.

Лучшим спектаклем в балете был признан (опять же, абсолютно справедливо) спектакль Большого театра “Укрощение строптивой” в постановке Жана-Кристофа Майо, одного из самых знаменитых хореографов современности, художественного руководителя балета Монте-Карло. Его оригинальная постановка на музыку Дмитрия Шостаковича к различным кинофильмам очень оживила афишу Большого театра. Для Майо герои его балетов – всегда конкретные артисты. Благодаря этому солисты первой труппы страны получили подарок в виде созданных эксклюзивно для них партий, что не осталось незамеченным жюри. Приз за лучшую женскую роль в балете получила Екатерина Крысанова (Катарина), обойдя коллегу по театру Светлану Захарову, Диану Вишневу и других достойных соперниц. Приз за лучшую мужскую роль в балете обрел великолепный Петруччо – Владислав Лантратов, безупречный танцовщик, раскрывшийся в этой роли и как прекрасный драматический артист. К сожалению, сам постановщик этого веселого, остроумного искрящегося юмором и артистизмом спектакля премии не получил. Впрочем, у Майо, кавалера ордена Почетного легиона, офицера ордена “За заслуги в области культуры” Княжества Монако, обладателя многих премий, включая приз “Бенуа де ла Данс”, наград хватает.

Обогнал же маэстро Майо в номинации “лучший хореограф” Вячеслав Самодуров, художественный руководитель Екатеринбургского балета, после отъезда Алексея Ратманского за рубеж – главная надежда российской хореографии. Впрочем, предпочтение отечественного производителя зарубежному, на сегодня – генеральная тенденция времени. Тем паче, что Самодуров – действительно, перспективный молодой хореограф, уже удостоившийся в прошлом году двух Масок за спектакль “Вариации Сальери”. Его новая трехчастная “Цветоделика” на музыку Чайковского, Пярта и Пуленка, по словам самого Самодурова, призвана отразить “сакральный момент перехода одного цвета в другой и передать магию зарождения нового оттенка”. По аналогии с баланчинскими “Драгоценностями”, в которых Самодуров блистал в бытность солистом Мариинки, здесь характер каждой части определяет цветовая гамма. Влияние мистера Би особенно ощутимо в первой части (“Антично-белый/Фуксия”), где есть прямые отсылы к “Серенаде” и другим балетам мастера, а также реверансы в сторону Бурнонвиля с его “Консерваторией” и других классиков хореографии. “Белый балет” здесь и воспевается, и подвергается ироническому комментарию. Сильфиды, дриады и прочие бестелесные создания то порхают по сцене, то носятся по диагонали, как стадо бизонов, то безупречно “артикулируют” на языке классики, то начинают “болтать” на отвязном жаргоне. Вторая часть, “Ультрафиолет”, стилистически более радикальная, рвано-дерганая. Образующий ее дуэтный танец сопровождается регулярным выключением света, что и составляет изюминку спектакля. Зачастую зритель видит не само движение, а лишь остав-ленный им след. И, наконец, третья часть – наиболее пестрая и изобретательная, “Цветоделика”, давшая название всей постановке. Хулиганская, задиристая и веселая, продолжающая игру с каноном. Самодуров – танцовщик отличной школы и человек большой балетной культуры. За его плечами – помимо Мариинки, еще и Голландский балет, и Лондонский Ковент-Гарден. Он легко и непринужденно пускается в исторический экскурс и апеллирует к лучшим образцам современности. И все-таки, новый опус Вячеслава Самодурова по части свежести хореографического мышления уступает его предыдущим постановкам. И не только титулованным “Вариациям Сальери”, но и куда более скромному “Amore Buffo” (по “Любовному напитку” Доницетти), представленному на “Золотой Маске” два года назад. “Цветоделику” при всей внешней живописности отличают монотонность и однообразие. Тем не менее, спектакль принес театру еще одну “Маску”. Павел Клиничев вот уже второй год подряд признается лучшим дирижером в балете.

К шести названным “танц-маскам” добавилась еще одна – спецприз жюри “за освоение новых хореографических территорий” Мариинскому театру, спектаклю “Инфра” британского авангардиста Уэйна МакГрегора. Увы, территория распространения танцевальных “Масок” оказалась довольно ограниченной. Три из них ушли в Большой, две – поехали в Екатеринбург и две в Питер – в Александринку и Мариинку.

Алла МИХАЛЕВА
«Экран и сцена»
№ 8 за 2015 год.