Один из самых востребованных режиссеров современного отечественного театра Антон Федоров любит своих косноязычных, кособоких телом и душой героев. Что удивительно, он дает шанс полюбить их и зрителям. Впрочем, забыть об агрессивности его живописных чудиков, их мелочности, туповатости и безграничном пристрастии к насилию надолго не удается. Какая жизнь, такой вам (нам) и гуманизм.

Этими наивными оборванцами с буратинскими мыслишками, хлестаковской фантазией и мощными всплесками обаяния режиссер населяет самые разные стороны света, в зависимости от избранного им в качестве основы для спектакля литературного произведения – будь то Америка Буковски, Норвегия Юна Фоссе, Франция Флобера, Испания Сервантеса или условная Россия – Гоголя, Булгакова, Платонова. Все равно в конце концов почти любой сюжет оказывается опрокинут в надрывный и беспросветный пост- или метасовок и заперт в нем. Какая жизнь, такой вам (нам) и мультикультурализм.

На сцене Театра Наций Антон Федоров, выступивший, вместе с художником-мультипликатором Надей Гольдман, и сценографом спектакля «Дон Кихот», сконструировал если не целую Испанию, то что-то испаноподобное, испаноязычное – с кубинскими мафиози, монологами на псевдоиспанском, латиноамериканской попсой середины прошлого века, завирусившейся в местном сегменте интернета благодаря неблагозвучному для нашего уха припеву. Потоки красной краски заливают лица, трагические силуэты «Герники», корчась, проступают на заднике в моменты особенно исступленного мордобоя, голос народного артиста СССР Николая Черкасова в роли осознавшего свои заблуждения умирающего Дон Кихота пробивается сквозь потрескивание фонограммы, Михаил Барышников крутит на видео пируэты из понятно какого балета Минкуса. Какая жизнь, такая и Испания.

А вообще персонажи Сервантеса – хитроумный идальго Алонсо Кихано, простодушный Санчо, заботливые сельчане, священник, трактирщик, прочие каторжники, встреченные героем в странствиях, – все в причудливых лохмотьях обитают тут в прачечной самообслуживания с огромными стиральными машинами и пластиковыми стульями-«мыльницами». В роли Россинанта выступает винтажный мопед, а ослика – велосипед. Оруженосца Дон Кихот мигом вербует себе из разносчика пиццы. Постоянный соратник Федорова Семен Штейнберг в уютных толщинках под комбинезоном и суперкудрявом парике парадоксально сочетает в своем Санчо классические сервантесовские наивность, простодушие и преданность сеньору с рефлекторной готовностью в любой момент шмальнуть из зажатого в руке пистолета. Сам Дон Кихот в исполнении Тимофея Трибунцева, поджарый, мрачный фанатик, с одинаковой готовностью принимает и наносит побои, буквально воспринимая максиму о том, что добрым словом и пистолетом можно добиться от окружающих гораздо большего, чем одним только добрым словом. Тем более, что добрых слов Дон Кихот знает немного, а большую часть сценического времени, кстати, весьма продолжительного, мямлит, гнусавит, пришепетывает, заикается, запинается и картавит, как и остальные жители прачечной. «Так нельзя» – первое, что вырывается из этого мутного потока речевой протоплазмы, и похоже, что рыцарское безумие, одолевающее его, есть именно воплощение этого «так нельзя», протест, попытка пересочинить мир, прервать замкнутый круг несчастья и уныния. «Выпрямляю кривду, вступаюсь за обиженных», – убежден Дон Кихот с перевязанным грязным бинтом лицом, как будто только что сбежал из больнички. Временами из него вываливаются обрывки набоковских лекций: «Соединив иллюзию рыцарских романов с реальностью скалистых гор и оборванной нищеты, автор переключает передачу на безумие». Своим несоразмерно огромным мечом, а больше того своей невменяемостью, да с помощью основательного Санчо федоровский Дон Кихот держит в страхе и подчинении голытьбу, из толпы которой лишь иногда доносятся жалобные вскрики: «я устал бояться!» или «stop it!». Какая жизнь, такой и спаситель.

С течением времени обнаруживается, что замысловатый сюжет спектакля довольно точно следует за Сервантесом, узнаются вставные новеллы и истории, нанизанные на странствия Рыцаря печального образа. Кажется, даже антракт случается примерно тогда, когда заканчиваются события первого тома романа. Ветряные мельницы превратились в потолочные вентиляторы, история несчастного влюбленного Карденьо (Андрей Максимов) – татуированного гиганта в дредах – разыграна с помощью целого анимационного фильма, насмешливые герцог с герцогиней обернулись супружеской парой криминальных авторитетов, входящих в прачечную со свитой телохранителей под рычащий шансон. Спектакль, как почти всегда у Антона Федорова, полон отсылок и аллюзий, скрытых и явных, текстовых и визуальных, музыкальных и кинематографических, его увлекательно, а иногда страшно и тоскливо разглядывать и разгадывать. Какая жизнь, такая и суггестивность.

В самом начале один из бессловесных зомби-бомжей подхватывает книжку, которую Дон Кихот меняет на меч, и все действие, не переставая участвовать в сценической суете, картинно склонив нечесаную длинноволосую голову, якобы читает, напоминая и позой, и цветом своих лохмотьев барочную мадонну. Какая жизнь, такой и Сурбаран.

Мария ЛЬВОВА

«Экран и сцена»
Март 2025 года.