Кто не помнит геометрию советского бетонного забора – та самая серая плитка с выпуклыми трапециями, равно присутствовавшая в столицах и в глубинке, на площадях и пустырях, безликая и одновременно уникально-характерная примета былой эпохи. Именно она стала лицом и средой спектакля, вышедшего в Центре драматургии и режиссуры в постановке его худрука Владимира Панкова. (Недавно под его начало перешел и театр Ленком, и хочется верить, что пора безвременья для славного когда-то театра закончилась – пожелаем ему удачи).

«Курьер» – именно эту повесть Карена Шахназарова, послужившую основой культового фильма, выбрал постановщик. Начало и середина восьмидесятых – время, когда написана повесть и снят фильм, конец их – когда фильм вышел к зрителю. Слом эпох, перестройка и вывод советских войск из Афганистана, возможность обсуждать публично прежде недопустимые темы, право голоса у юных – все это, не говоря о параде прекрасных актерских работ, тогда обеспечило взрывной успех фильма, его долгое бытование в виде цитат и мемов.

Это история выпускника Вани, который провалился на абитуре и пошел работать курьером в заштатное издательство. Конечно, не учеба или работа юноши в центре внимания авторов – что в восьмидесятых, что сегодня. Главное – люди, круговерть лиц и мест, им увиденных. Курьер – тот, кто скользит и движется, кто встречается с людьми, иголкой проходит через разные социальные слои. Диалоги с родными и незнакомыми, своими и чужими, поиски адресов и занятий – все это способы узнавания себя, споров с собой и поиска места в мире. (Если честно, пандемийная и нынешняя эпохи настолько актуализировали образ курьера, с его необычайным распространением в городском пейзаже, что требуют, на мой взгляд, нового подхода к снаряду и создания одноименной вещи на современном материале.)

Художник Максим Обрезков выстраивает бетонный забор вплотную к зрителю. Потом блоки будут отъезжать и разворачиваться, становиться стенами, формируя квартирки и кабинеты, и даже распахиваться окошками, чтобы в финале снова сомкнуться сплошным забором впритык к людям. Эта среда – условная советская эпоха и самая что ни на есть советская декорация, с незначительными подробностями частного или казенного быта – столом, диваном, холодильником. Над широкой сценой – балкончик с музыкантами, необходимыми в эстетике этого театра, названной Панковым «саундрамой». Музыкальная ткань подчеркнуто ностальгична, от раннего «Наутилуса» и западной эстрады до извлеченных из небытия Сергея Минаева, Константина Никольского, Виктора Салтыкова и прочих. Здесь и танцуют, конечно – юные актеры и актрисы в курточках-олимпийках осваивают глубокое для них ретро – аэробические прыжки и брейк-данс. Еще одна достоверная примета – фоново включенный телевизор, что бы там ни шло – репортажи из Афганистана, уличные интервью прохожих на тему «Что такое любовь?», речи политиков.

В главной роли – Александр Фокин. Это первая его большая роль, и она открывает зрителю молодого актера редкой органичности, естественности, какой-то документальной правды существования. В нем нет того невозмутимого нахальства, которое было фирменным знаком героя Федора Дунаевского в перестроечном фильме. Это хрупкий, белокурый, вихрастый парень, состоящий из острых углов локтей, колен, профиля, нервный, чуткий, тонкий. Ваня Фокина – весь на переломе от детства к юности. Развод родителей – первая настоящая драма, в которой он не знает, как действовать, и растерян совсем по-детски: то мечется между ними, то пытается держаться по-взрослому рядом с отцом и его любовницей. Родители стоят навытяжку в разных концах сцены: мать со сжатым ртом и гордо поднятым лицом оскорбленной брошенной женщины. Ленкомовка Наталья Щукина не повторяет рисунок своей старшей коллеги Инны Чуриковой, сыгравшей эту роль в фильме. Ее героиня проще, народнее, сердечнее и несчастнее, очень типична и узнаваема в старательности и неумении построить жизнь, найти контакт с сыном. Она уходит в бесконечную стряпню под телевизор и посиделки с такими же несчастными подружками. Отец – колода в шапке-пирожке, Андрей Казаков играет неповоротливого тяжелого пожилого человека, в погоне за мнимой молодостью бросившего семью, нашедшего молодую кудрявую красотку (Анастасия Цветаева) и уехавшего аж в Африку. Его отсутствие на сцене и напыщенно-пустые письма сыну звучат едва ли не издевкой удачливого беглеца над оставшимися. Отца нет, африканская маска на стене его не то что не заменяет, а делает окончательно фантомным и чужим. С матерью у Вани есть живые отношения – даже когда он кричит на нее или плачет у нее на коленях, видно, что это двое близких друг другу людей. Мать и устраивает Ивана курьером в редакцию – парад ретро-мод и проход по авансцене, где ряд столов выстраивается в череду кабинетов и отделов, рисует эту редакцию как портал во взрослый и захватывающий мир. Иван надевает свой лучший костюм, чтобы торжественным обликом компенсировать незначительность должности – и с ним надевает новую манеру, иронически-вызывающую, несколько ерническую, под которой прячет все ту же нервность и неуверенность.

У Ивана есть друг Базин – такой же шалопай, его играет коренастый подвижный Сергей Маркеев. Выходы Базина – это череда гэгов с выпадающим стеклянным глазом, дуракавалянием на пляже и такой же неприкаянностью, как у Вани. В спектакле многое решено через буффонаду, через ритмизованное движение с пением и ремарками, поданными как реплики в зал. Мюзикловая природа действа порой пронзается документальными врезками: эпизодами телешоу, где вернувшиеся воины-афганцы говорят о неприятии их обществом и непонимании, за что они воевали в чужой стране.

Катя, которую встречает Иван, принеся рукопись на дом профессору Кузнецову – маленькая, резкая, колючая и высокомерная. В ней нет ни спокойной расслабленности девочки из хорошей семьи, ни девичьей теплоты – в исполнении Марии Роскошо это рано повзрослевшая девушка, которая за самоуверенностью и апломбом прячет близящийся нервный срыв. Химии между Иваном и Катей, как кажется, тоже нет, несмотря на утрированный пантомимический удар молнии, который оба изображают на пороге при первой встрече. Ему гораздо важнее состояться в собственных глазах, произвести впечатление на компанию ее друзей-мажоров – и он изо всех сил понтуется, нелепо и наивно играя бывалого зека, стягивая к себе общее изумленное внимание и выигрывая в соперничестве с главным модником компании. Он играет и заигрывается – что среди чужой ему золотой молодежи, что с Катиным отцом, перед которым вдруг, сам не зная зачем, надевает маску героя пошлого романа прошлого века и в этом стиле изъясняется о выдуманной беременности его дочери. 

Но из-за того, что настоящих связей и чувств между ровесниками не возникает, основное поле напряжения в спектакле – в отношениях поколений. Вереница ярких характерных образов родителей – вальяжный профессор Кузнецов в исполнении пластичного и умного Дмитрия Мухамадеева, его жена – ласковая, кокетливая и нарядная, как птичка-колибри (Наталья Худякова), монументальная суровая бабушка (Таисия Михолап), их друзья и гости. Здесь солируют Павел Акимкин – в роли заряженного агрессией, опасного, как шаровая молния, Олега Петровича; и Елизавета Пахомова – сладкоголосая медоточивая оперная певица, пытающаяся всех примирить, то и дело переходя на арии. Нет явных идиотов или негодяев среди старших, все они неплохие люди, их растерянность перед молодыми, перед их бунтом и выходками, перед их отчаянием и беззащитностью понятна и непоправима. Это взрослые, которые не смогли ни от чего защитить своих детей и ничему научить в этом сломавшемся на их глазах мире. Они пытаются их понять, хотя бы поговорить с ними, но если те отвечают – растерянность только усиливается. Единственное, что может сделать отец, – то же, что делает профессор Кузнецов – отыскать в промозглом парке сбежавшую в истерике дочь, обнять и увести домой.

Иван словно закончил пробы к собственной жизни, где пока ничего не получилось – ни с девушкой, ни с институтом, ни с работой. «Мне осенью в армию», – спокойно-обреченно говорит он Базину, даря тому пальто.

Сцена с прохожим офицером, вернувшимся из Афганистана и молча глядящим на танцующих брейк-данс, показана одновременно кинематографически и сценически. Взаимная чуждость удвоена – крупным планом с экрана и с подмостков. Война, погибшие и уцелевшие на ней, и оглушительно звенящий по радио детский хор: «Должны смеяться дети и мирно в мире жить» – это реалии рушащегося, осыпающегося мира. Финальная сцена – мать в сбитом на плечи платке, истошный ее крик перед глухим забором, оказавшимся прочнее Берлинской стены, – и тема вины родителей за неповзрослевших, невыживших своих детей не просто звучит лейтмотивом спектакля, а становится ударом под дых. 

Наталья ШАИНЯН

«Экран и сцена»
Февраль 2025 года.