Гордость Воронежа – Никитинский театр, выселенный из своего помещения, – вот уже больше года пытается найти себе новый дом. А пока основатель бездомного театра Борис Алексеев садится в машину и мчится в Москву, где у него появилась роль – в спектакле “Лес. Трактат” в театре “Среда 21”.

Режиссер Александр Плотников с прошлого года не ставит в государственных театрах, но делает исключение для маленьких независимых площадок – таких, например, как “Среда 21” в парке имени Баумана, который делит небольшое помещение с детским театром “Домик Фанни Белл”. Несколько зрительских рядов и небольшая сцена, на которой школьная доска занимает солидную часть, точно подсказали “Среде” его изюминку – интеллектуальный театр, спектакль-лекция, приключения идей. Недаром именно здесь пришелся ко двору “Капитал” по Марксу, выдвигавшийся на премию “Золотая Маска”.

Два года назад режиссер Борис Павлович запустил театральный проект “Лес”, вдохновившись лекциями философа Владимира Бибихина, театральностью его языка: стал думать над спектаклем по его текстам, приглашать единомышленников из независимых театров Санкт-Петербурга почитать вместе, пофантазировать. В единый спектакль эта деятельность никак не превращалась, хотя дарила участникам радость очищения и прояснения многих процессов в своей работе. Но постепенно споры “Леса” (так называется одна из работ Бибихина) стали прорастать в отдельные театральные работы, которые сегодня можно увидеть не только в Санкт-Петербурге, но и в Екатеринбурге, Кирове, Тюмени, Тбилиси – а теперь и в Москве.

Самого Владимира Бибихина нет с нами уже почти двадцать лет, но все, кому посчастливилось слышать его лекции по философии, оставались под большим впечатлением от образа мыслей и артистичной речи. Среди его многочисленных авторских курсов по философии был и курс (а также монография), посвященный философу Людвигу Витгенштейну, опубликовавшему при жизни всего один небольшой трактат. Родной брат Людвига – пианист Пауль Витгенштейн – потерял правую руку на Первой мировой войне, но продолжил артистическую карьеру, вдохновив Мориса Равеля написать для него Концерт для левой руки (что, впрочем, впоследствии не спасло пианиста от помешательства).

Все эти разбросанные по разным городам, временам и обстоятельствам люди и идеи переплелись в моноспектакле “Лес. Трактат”, сочиненном Александром Плотниковым и Борисом Алексеевым для сцены “Среды 21”. Коллективный герой “Трактата” – Бибихин, Витгенштейн и сам актер Борис Алексеев, привыкший объясняться чужими текстами и потерявший такую возможность. “Лес. Трактат” – попытка вновь обрести язык в состоянии наступившей немоты, распада действительности, “после Катастрофы”, как формулируют Алексеев и Плотников, “с прошлого года”.

Этот сложносочиненный герой помнит и до сих пор чувствует себя мальчиком, которому сложно было находить общий язык с людьми, и он искал спасение в чужих текстах, выученных к уроку литературы, в записях на магнитофон собственного голоса за чтением бесконечных книг. Школьная уловка стала актерской судьбой, чужие слова и порядок слов – налаживанием связей. Алексеев представляет себя то взрывным Витгенштейном, читающим лекцию сразу на трех языках, надрывающимся, чтобы быть правильно понятым; философом, который за два десятилетия исписал тридцать тысяч листов (“двадцать лет молча кричал в бумагу”), но издал только один трактат; братом, служившим на корабле смотрителем фонаря, в то время как гибли другие его братья. То журчащим Бибихиным – интерпретатором и переводчиком Витгенштейна. То актером, который сегодня утром садился в машину, обгонял грузовик по встречной полосе и чувствовал, что мощности машины не хватает на обгон, а сейчас говорит с другими людьми чужими словами, имитируя жизнь, потому что якобы отделен от публики условной чертой сцены.

Мир, по Витгенштейну, все время распадается на куски и пересобирается заново. И оттого он буквально сходил с ума даже от простых фраз и задач. Вот, например, как описать (да еще на Авито, где для рекламы доступна всего лишь строчка) коричневый стул, если он распался на куски и оказалось, что он собран из деталей разного цвета? Как не сойти с ума от простенькой фразы “моя рука движется”, если представить, что рука уже ампутирована или ставит подпись, стреляет в другого, действует против воли своего хозяина? Как понять боль другого, даже если этот другой – твой сиамский брат и у вас одна рука на двоих, и в нее попала пуля? Точно ли они испытывают одинаковую боль? Что тогда говорить о сочувствии другого, даже если он написал целый концерт для однорукого друга?

Этот сплав философских вопросов и личной трагедии достигает невероятной эмоциональной концентрации. Актер Борис Алексеев, потерявший театр и опору, словами чужими и своими, тщательно прописанными, отрепетированными, но кажется – хлынувшими горлом, кричит и хрипит: об ампутированной руке, ампутированной речи, ампутированной жизни. Нам всем еще только предстоит обрести протез и как-то попытаться к нему приспособиться.

Ольга ФУКС

«Экран и сцена»
№ 13-14 за 2023 год.