Татьяна Архипцова определяет жанр своей постановки “Свидание в предместье” (“Старший сын” Александра Вампилова) в Театральном центре Александра Вилькина “Вишневый сад” как “ораторию-комедию-притчу в 2-х частях с оригинальными песнями Юлия Кима, Татьяны Горчаковой, Юрия Коваля”, а в конце программки приносит благодарность А.П.Чехову. На мой взгляд, к адресатам благодарностей следовало бы прибавить Петра Наумовича Фоменко, вдохновителя театральной веры режиссера – мягкость стиля и потайная вразумительность Фомы ощутимо присутствуют в ее решениях.

В поэтике и манере повествования Татьяны Архипцовой есть загадка, секрет, и кроется он, на пристально-осторожный взгляд, в поэтической отдаленности режиссера от плоскости изображения, дающей возможность актеру и самому изображению говорить напрямую, без постороннего вмешательства, без напряжения следящего глаза.

Магия неспешного чтения и неотягощенного самовыражения актера передается зрительному залу, ошеломленному такой искренностью, отсутствием какой бы ни было четвертой стены. Признаться, лица соседей по залу впечатляли меня не меньше, чем живо действующие, передвигающиеся по сцене, вычитывающие глубины взаимоотношений героев и являющие лица то общим, то крупным планом актеры. Узнавание себя в распахнутом настежь персонаже для зрителя столь же травматично, сколь и завораживающе. Татьяна Архипцова читает Вампилова с чистого листа, с новой строки, не желая ничего ведать о стесняющей или поучающей традиции.

Режиссер уходит от вписывания Вампилова в канон – и не реалист, и реалист, и не натуралист, и натуралист, и парадоксалист, и сенсуалист, и строитель тонких поэтических пейзажей человеческой души в духе Чехова, и созерцатель, и острый критик социального абсурда. В терзаниях между полярными стилевыми векторами, между приятием жизненной стихии и отвращением к лакировке, пафосу и умничанью, между сердечным и бессердечной правдой и кроется Вампилов Архипцовой. Поэтому так естественны и натурное повествование, и ностальгия по советско-несоветскому прошлому, и скепсис по отношению к себе, и спасительный комментарий в виде авторской песни – голоса то улицы, то одинокого сердца.

Архипцова разыгрывает историю вторжения двух шалопаев в жизнь маленького городка и семьи неустроенного музыканта Сарафанова в полупоэтических-полуопереточных декорациях – художник Александр Петров показывает фрагменты улицы, подъезда, фасада дома, квартиры и семейного стола. Но их как бы и не существует – они фантом реальной жизни. С таким же успехом можно сказать, что вампиловская история разыгрывается в чистом поле воображения повествователя, будь то Сарафанов или персонаж-невидимка. Главное – непреодолимая тяга героев к общению, к исповеди, к определению своего места в хаотическом целом провинциального быта. Надо впитывать речи героев, отворачиваться и приближаться, уходить от тривиальной истории и вновь возвращаться в самую гущу, как того требует Вампилов, у которого перед глазами огромная сибирская равнина, гладь озера, звон гитары и раскрывающаяся душа одного человека другому.

И над всем этим “свиданием в предместье” – оратория-фантазия, звучащая в ушах, отраженная в расширенных зрачках провинциального композитора Сарафанова в исполнении Вадима Райкина. Эмоциональным составом и сочинением сценической атмосферы, поведением актера-протагониста Архипцова настаивает на том, что перед нами не отражение картинки жизни по аристотелевской поэтике, не мимесис, а гнозис музыканта Сарафанова.

Вадим Райкин при помощи минимальных физических усилий создает почти мистический образ композитора – обитателя русской глубинки, для которого не существует иной жизни, кроме внутренней музыки, кроме полной отдачи воображению, божественному обману, который чудится ему во всем. Именно поэтому он с абсолютной готовностью принимает на веру завиральный вымысел мятущегося парнишки Бусыгина (Георгий Марченко), выдающего себя за его сына. Сарафанов в своем сером пальтишке не ходит, а подтанцовывает – спотыкающийся недотепа с восторженными глазами, вечно поднятыми к небу. Вот что выткано из вампиловского немногословного “добряк, жизнелюб”, “мягкий человек”. Говоря о музыке, о недосочиненном музыкальном произведении, которое пока так и не звучало на публике, Сарафанов испытывает священный трепет.

Наблюдая за актером, невольно вспоминаешь об исполнении этой роли Евгением Леоновым с привычными для него приспособлениями органичного и обаятельного комика, не скрывающего ни одной человеческой слабости и изъяна. Вадим Райкин и не оспаривает, и не под-ражает Леонову, и не тяготится образцом. У его героя другая биография, и образ его Сарафанова – не социальный шарж, а музыкально-пластический этюд на тему, как прекрасна могла бы быть жизнь, если бы люди жили музыкой и слышали голос души, как слушают голос скрипки, кларнета или целого оркестра. Мудреные и немудреные притчи своей жизни он рассказывает с детской наивностью и простодушием. Неудачник ли Сарафанов Вадима Райкина? Так ли преданно он любит своих соседей-провинциалов, к которым, как к шутихе Макарской (Алена Дроздова), у которой своя, шальная музыка, заходит исповедоваться?

Вампилов верит, что урок сарафоновского идеализма не будет забыт ни преобразившимся Бусыгиным, ни поколебленным в своей непогрешимости Сильвой (Алексей Сахаров), и их опасные игры не повторятся. Этот верующий в глуши глубинной России Сарафанов не проиграл жизнь, как проиграли многие обитатели глухого городка и как могли потерять ее играющие чувствами молодые заезжие гастролеры. Он еще вернется в оркестр, допишет свою композицию и осуществит серию концертов.

Владимир КОЛЯЗИН

«Экран и сцена»
№ 7-8 за 2023 год.