Беда не по лесу ходит

Сцена из спектакля “Лес. Начало”. Фото Т.ЯМПИЛОВОЙ

Сцена из спектакля “Лес. Начало”. Фото Т.ЯМПИЛОВОЙ

В мучительном 2022 году мир, как ни странно, сохранял во многом видимость нормальности и реальности. Касается это и театра. Выходят премьеры, открываются новые залы, продаются билеты, готовятся гастроли и фестивали. В Бурятском театре драмы имени Х.Намсараева в Улан-Удэ поставили несколько новых спектаклей. В начале декабря, незадолго до начала сезона новогодних елок, вышла неожиданная интерпретация “Леса” А.Н.Островского в постановке Олега Юмова – “Ой. Эхин” (“Лес. Начало”).

Занавес Бурдрамы, произведение традиционного бурятского ремесленного промысла – огромное панно, сплетенное из некрашеного верблюжьего волоса, заключен создателями спектакля в раму, как драгоценная картина (художник – Натали-Кейт Пангилинан). По бокам авансцены выделены уголки двум, казалось бы, не самым значительным персонажам пьесы – лакею Карпу и ключнице Улите. Карп восседает за чем-то вроде столика вахтера – с чайником, нехитрыми пожитками и канцелярскими принадлежностями. Хозяйство ключницы заключается в этажерке с габаритными цветочными горшками, правда растут в них не полноценные растения, а какие-то засохшие жалкие палки.

Перед закрытым занавесом шут и трикстер Карп Биликто Дамбаева представляет публике персонажей фантасмагорического действа, сочиненного Олегом Юмовым. Характеры, созданные когда-то Островским, не играют в нем особой роли, равно как и хрестоматийный сюжет. От пьесы режиссер взял всеобъемлющий образ леса как этической системы, а точнее – порубленного, засохшего и больного леса, в котором жизнь течет уродливо, поперек всех законов и обычаев. Персонажи, сюжетные перипетии и реплики Островского послужили полотном и красками, с помощью которых крупными, а иногда и грубыми мазками нарисована картина упадка нравов, приличий, логики и порядка. За обрамленным занавесом открывается еще одна рама, чуть меньшего размера, а за ней третья. Почти каждый эпизод, каждая сцена пьесы повторяется дважды, чередуются бурятский и русский языки, иногда к ним добавляется монгольский (роль помещицы Гурмыжской играет Сарантуяа Самбуу, народная артистка соседней Монголии). Принципиальную разницу между одними и теми же, разноязычно сыгранными эпизодами обнаружить сложно, лишь с каждой сценой нарастает всячески подчеркиваемая развязность, алчность, крикливость и беспринципность всех до единого обитателей леса. При упоминании денег и расчетов взревывает бензопила и темнеет в глазах, сцена окрашивается красным светом. Аксюша, отталкивая навязчивого Буланова, тут же бурно совокупляется с молчаливым Петром, Улита подробно описывает свои телесные ощущения от мыслей о молодых красивых мужчинах. На сцене между рамами-картинами появляются идолы с грубо вырезанными лицами, мрачно взирающие на происходящее, боги-деревья попранного, умирающего леса. Рядом с деревянными идолами устанавливают садовый фонтан с игривой фигурой купидона с луком.

Актеры Счастливцев и Несчастливцев (“я из Улан-Удэ в Улан-Батор, а ты? – А я из Улан-Батора в Улан-Удэ”) в образе недобрых, но развеселых бомжей возникают лишь во втором действии спектакля – у одного пожитки в рваном черном мусорном мешке, у другого, поудачливее – в тележке из супермаркета. Их появление в этом апокалиптическом лесу ничего особенно не меняет, никому не мешает вершить свои грязные делишки. “Падение” Счастливцева заключается в том, что он в поисках заработка подвизается тамадой на свадьбах и юбилеях. А чем этому обществу не угодил Несчастливцев – ясно: он беден и не успешен, в полном согласии с оригиналом.

Спектакль Олега Юмова полон неожиданностей, которым интересно искать объяснения: почему Буланов читает монолог Молчалина из “Горя от ума” и плюет всем под ноги, зачем каждое действие обрамляется ревом бензопил в руках удалых рабочих сцены, почему единственным рефлексирующим персонажем оказывается лакей Карп, с тоской взирающий на происходящее и размышляющий о вырубленном лесе, так что “даже гроб сколотить не из чего”, и что “беда не по лесу ходит, а по людям”.

Вопросов к спектаклю, пожалуй, остается больше, чем ответов на них, тем более, что оказывается сыграна лишь половина пьесы. Продолжение следует, премьера “Ой. Тугэсхэл” (“Лес. Продолжение”) назначена на январь.

Выпуск “Леса” приурочен к 200-летию со дня рождения Островского, а постановкой пьесы Александра Вампилова “Старший сын” отметили в театре 85-летие драматурга. Для Бурятского театра, сверхзадачей которого всегда было сохранение национальной идентичности и языка (спектакли идут на бурятском с синхронным переводом на русский), важно, что Вампилов тоже по происхождению бурят, хоть и иркутский, хоть и произведения его исполняются в переводе с русского.

Худрук театра Саян Жамбалов поставил “Старшего сына” на свежеоборудованной в репетиционном зале малой сцене театра. Перед зрителями выстроены дощатые, качающиеся, как лодка, подмостки, на кирпичную стену проецируются знаменитые кадры кинохроники: Александр Вампилов плывет в лодке по Байкалу. В исполнении бурятских актеров в пьесе Вампилова ярко высвечивается тема почитания отца и восхищения сыном – как продолжателем и надеждой рода. В современных реалиях по-новому звучат отдельные реплики: “С грехом пополам я демобилизовался. Я служил в артиллерии, а это, знаешь, плохо влияет на слух”. И видимо, Сарафанов Биликто Дамбаева, и правда, не слишком хороший музыкант: в сцене с кларнетом очень точно найдена общая неловкость – инструмент осторожно и чуть брезгливо передают из рук в руки, он всем мешает, никому не нужен, включая самого Сарафанова. Семейная история тщательно и любовно сыграна тремя поколениями актеров театра с несколько преувеличенной комедийностью, с броскими и остроумными решениями.

Сцена из спектакля “Барлаг“. Фото Т.ЯМПИЛОВОЙ

Сцена из спектакля “Барлаг“. Фото Т.ЯМПИЛОВОЙ

Одним из самых кассовых и заводных в репертуаре театра стала премьера лета 2022 года – “Барлаг“ (“Слуга двух господ”) в постановке Олега Юмова. Чисто итальянская природа комедии дель арте с ее грубоватой эмоциональностью, карикатурностью жестикуляции и пластики, с опорой на импровизацию очень органична в изящном и лукавом исполнении бурятских актеров. В костюмах Елены Эрдынеевой ренессансные плащи вдруг становятся похожи на халаты кочевников, а традиционные, закрывающие лицо маски персонажей увенчиваются чем-то, напоминающим национальную бурятскую шапочку. Не обошлось и без логичных для итальянской комедии игровых отсылок к современности и к локальным особенностям: то кокетка Смеральдина в мечтах Труффальдино появится в костюме, изображающем национальное блюдо буузы, то письмецо в знаменитом лацци окажется с огромным значком вотсапа, то хозяйка гостиницы поменяет пышное платье на рискованный наряд и плетку секс-госпожи. И все это на фоне игрушечных гондол и воздушных архитектурных конструкций. Соблюдая стройное при всей замысловатости течение сюжета Карло Гольдони с виртуозно исполненными положенными лацци, с танцами-драками, переодеваниями и перебранками, режиссер оставляет место и для неожиданных вставок. Каждое действие предваряется и заканчивается монологом заведующего монтировочным цехом, харизматичного Очира Шагдурова, напоминающего вроде бы вскользь и впроброс о том, что происходит за стенами театра, о суровой реальности, так отличающейся от искрящейся весельем и легкомыслием комедии дель арте.

Мария ЛЬВОВА

«Экран и сцена»
№ 1-2 за 2023 год.