Джейми Ллойд поставил «Чайку» – текст осовременила Аня Райсс, актрису-неудачницу Нину Заречную играет кинозвезда Эмилия Кларк (чеховская пьеса стала для нее дебютом в лондонском Вест-Энде).
Пока зрители, шурша попкорном и звеня бокалами, занимают места в викторианском театре Гарольда Пинтера, Костя Треплев уже лежит на сцене, в выстроенной из спрессованных опилок коробке без четвертой стены (художник – Сутра Гилмор). Остальные персонажи постепенно, не привлекая к себе внимания, босиком заходят на сцену, берут пластиковые стулья, рассаживаются спиной к публике. Звучит фоновая музыка – незапоминающаяся, как мелодии, что играют в лифтах небоскребов.
Молодые парни из службы зала поднимают большие таблички со значком зачеркнутого мобильного телефона, уходят. Костя встает, берет стул, садится – лицом ко всем обитателям дачи – но рядом с Ниной.
Пьесу про мировую душу не разыгрывают – в первых диалогах идет обсуждение уже увиденного, все по Чехову, с небольшими аккуратными правками и пропусками – нежность по отношению к тексту ощущается сразу, и нежность эту проявляет не только автор сценической версии, но и режиссер, и актеры. Все осовременивания, которые будут часто встречаться далее, сделаны тонко и остроумно – лошади заменены машинами, адрес отеля, куда Тригорин просит прийти Нину – телефоном его агента, которому ей стоит позвонить, лото – шарадами. Герои не обсуждают экологические проблемы, социальные сети, глобализацию, мигрантов и BLM. Потому что – следуя Чехову – они заняты собой. Увлечены внутренним миром настолько, что высказываются отстраненно и тихо, обращаясь больше к себе, чем к другим. Только Сорин (обаятельный Роберт Гленистер) сетует на жизнь в надежде получить сочувствие да Шамраев (заразительный Джейсон Барнет) шумно и без стеснения делится своими историями, вызывая у остальных чувство неловкости, а у зрителей дружный смех: режиссер вовремя напоминает, что «Чайка» – комедия. Хотя, конечно, комедия странная.
За исключением антракта на сцене постоянно присутствуют все герои – не спеша переставляя стулья (другого реквизита нет) и меняясь местами в зависимости от того, кто с кем в диалоге. Чтобы «не подслушивать», отсутствовать, оставлять наедине – закрывают глаза.
Константин, каким его играет Дэниэл Монкс, перманентно встревоженный взлохмаченный молодой человек, страдающий не только от того, что мама не понимает его искусства, но и от физиологического недуга – подволакивает правую ногу, которая заметно длиннее левой. Маша (Софи Ву), в соответствии с текстом одетая во все черное, наслаждается своим разбитым сердцем и рада возможности выйти замуж за неподходящего человека, чтобы еще больше упиваться страданиями. Милая миниатюрная Нина составляет с атлетичного вида блондином Тригориным (Том Харрис) красивую пару. Ему около тридцати, он не особенно задумывается о… – откровенно говоря, он просто не особенно задумывается. Когда Нина вкрадчиво выспрашивает его о славе, о вдохновении, он впервые осознает, кем является, впервые углубляется в подобные вопросы. Она говорит робко, стесняется, он отвечает с тем же искренним смущением. В их неловком разговоре рождается если не любовь, то точно влюбленность.
Аркадину, на полутонах сыгранную Индирой Варма, беспокоит состояние и судьба сына, но он вызывает у нее не столько раздражение, сколько усталость и жалость. Она прекрасно выглядит, но явно старше Тригорина, и старается удержать его – чувство любовника к Нине глубоко ее ранит. Эта Ирина Николаевна, однако, такая свободная, такая по-хорошему простая, держится с таким достоинством, что, думается, на месте Бориса мечтают оказаться многие молодые люди. И она это знает. Но не хочет видеть кого-то другого рядом с собой, почему-то на нем сошелся клином свет – она действительно почитает Тригорина за гения, верит в силу его таланта, в величие личности. Любовь слепа.
Любовь тиха. Константин объясняется с Ниной почти шепотом, взвешивая каждое слово. Успешной Эмилии Кларк совершенно не даются жалобы на невзгоды актерской судьбы, но в том, что касается личной драмы, она более убедительна – едва касаясь руки Треплева, глядя куда-то вдаль, актриса мягко, глухо говорит о своем чувстве к Тригорину. Сцена тянется долго, диалог почти замирает, и кажется, что если немедленно кто-то – кто-нибудь! – не ворвется, не начнет кричать, танцевать, стрелять – приглушенный свет окончательно погаснет и спектакль окончится, оставив самоубийство за скобками. Но все завершается как-то само собой. Нина, нежно улыбнувшись, уходит от Кости, а тот садится на авансцену, свесив ноги и обратив печальные глаза «внутрь души».
Выстрел – громкий хлопок, особенно резкий в этом сыгранном пиано и пианиссимо спектакле, моргнувший свет – все вздрагивают, будто очнувшись от гипнотической дремы. Аркадина взволнованно поворачивается к брату, но стоит Дорну успокаивающе сказать, что все в порядке – и сонное настроение мгновенно возвращается. Доктор, ни к кому особенно не обращаясь, произносит, делая между словами огромную, мучительную паузу: «Константин… да».
А дальше как у Беккета: они не двигаются.
Зоя БОРОЗДИНОВА
«Экран и сцена»
№ 18 за 2022 год.