Зритель играет

Робот Костя и режиссер Иван Заславец. Фото А.БРЮХАНОВОЙ
Робот Костя и режиссер Иван Заславец. Фото А.БРЮХАНОВОЙ

Девять событий фестиваля “Другая сцена”, собранные его кураторами – режиссером Антоном Оконешниковым и театроведом Юлией Клейман, предлагали встретиться со специально для этого созданными “короткими спектаклями на стыке театра и игры”. Получилось постоянное движение в пространстве новой и основной сцен Александринского театра, а также между ними, дополненное путешествиями во времени. Активная позиция зрителей приветствовалась и привносила дополнительные смыслы в происходящее.

“Алгоритм” Анны Овчинниковой и Лены Жуковой – игра, в которой, в нашем случае, молодому режиссеру надо было убедить известного худрука дать ему постановку. От коллективного решения десяти игроков и броска кубика зависит, окажется ли спектакль успешным. Невидимый ведущий (Александр Лушин) рад пошутить. Встречающиеся на пути амбициозного творца главный режиссер Лесов, драматург Тихоплыв и народный артист по фамилии Никогда, к сожалению, выглядели бледнее своих узнаваемых в театральном мире прототипов, не сумев в характеристиках ведущего превратиться ни в бронзовые символы, ни в шаржи, ни в карикатуры.

Режиссер Роман Бокланов в спектакле “Дотеатр” с помощью дополненной реальности на планшетах дорисовывает пейзаж по пути от одной сцены Александринки к другой, заполняя его персонажами и артефактами, начиная историю буквально с допотоп-ных времен (IT-художник – Леф Васильев). После получаса ритмичного хода, бега и хоровода при минус 20 градусах все ситуации воспринимались особенно остро, особенно обнаруженный в снегу замерзший цветок, который сопровождает рассказ о блокаде, когда люди, несмотря ни на что, шли в театр, обходя санки с трупами.

Владислав Тутак поставил спектакль “Чехов уходит из театра” в лифте этого самого театра. Вернее, там происходит часть действия: на остановках в открывающихся дверях можно увидеть мизансцены, разыгранные картонными фигурами, и гротескная Комиссаржевская здесь похожа на чайку. Старый Капельдинер в трепетном исполнении Любови Яковлевой – главный персонаж-проводник – превратился в домовое привидение. Его не замечают проглотившие аршин коллеги, степенно продающие программки на “настоящий” спектакль Основной сцены Александринского театра, который должен начаться через полчаса. Нарядной публике спектакля “Маскарад” пришлось, не подозревая об этом, сыграть для нас первых зрителей “Чайки”. Надо сказать, вышло убедительно. Чехов убегает, как Мопассан от Эйфелевой башни, его фигура удаляется в Екатерининский сад. Следом за ним выходим из театра и мы, протискиваясь сквозь толпу, идущую на спектакль.

Никита Славич предлагает взглянуть на классические произведения с помощью новой оптики. “Война и мир”, “Евгений Онегин”, “Ревизор” и почему-то “Дуэль”, последний отрывок выходит за рамки заявленной режиссером темы первого свидания персонажей. Все роли исполняют зрители, в наушники они слышат текст и подсказки по действию своих персонажей. Реплики классиков дополнены тезисами актуальной этической повестки. Так, гоголевская Марья Антоновна в конце сцены с Хлестаковым интересуется, что столичному гостю известно о деле Харви Вайнштейна.

“Данте” Романа Муромцева – спектакль, где единственный присутствующий зритель исполняет заглавную роль, облачается в красное одеяние и вступает в черную комнату – надпись на экране приглашает сесть в кресло. Я знаю минимум двух взрослых людей, которые бы уже на этом этапе сошли с дистанции: такие кресла стояли в середине ХХ века в кабинете стоматолога. Кресло вибрирует, и возникает чувство, что кто-то застыл за спиной. Это ощущение заставляет включать периферийное зрение и, возможно, упускать что-то важное на первом плане, где перформеры с “песьими головами” в итоге пятнадцатиминутного действия выносят гроб, куда надлежит лечь Данте, то есть зрителю. Гроб заколачивают, засыпают цветами и даже выносят на улицу: на самом деле в аду холодно. Текст итальянского поэта тоже присутствует, он звучит на языке оригинала, однако в подобном театре, месте испытания максимально сильных эмоций, физиологические ощущения важнее нарратива.

Кирилл Люкевич представляет текст Ивана Вырыпаева “UFO”. Монологи персонажей записаны преимущественно на камеры мобильного телефона и транслируются на большие экраны. Вокруг – своеобразный музей инопланетного вторжения, только в его основе – не конкретные случаи, успешно притворяющиеся достоверными, а массовая культура, в которой есть место шапочкам из фольги и мерчу популярных фильмов о пришельцах. Неожиданный контекст для философии Вырыпаева. “…то, что сейчас происходит, не могло бы происходить, если бы здесь не было зрителей. А значит, и зрители также являются частью художественного произведения”, – произносит Валентин Захаров в роли олигарха Виктора Ризенгевича, воображаемого друга Ивана Вырыпаева. Он, единственный, выходит за рамки экрана и появляется во плоти.

Спектакль Ивана Заславца “Робот Костя 2.0” по мотивам чеховской “Чайки” в череде фестивальных показов стал моим фаворитом. Он наиболее близок привычным формам театра – это единственная работа, где пространство поделено на сцену и зал, и зрители просто наблюдают за действием. Вернее, сочувствуют. В первой сцене Костя (в его роли промышленный манипулятор Hyundai HS 165) играет на пианино. “Значит, тоскует”, – возникает в памяти реплика Полины Андреевны. Эмпатию вызывают и персонаж, и исполнитель. Сначала робота хочется погладить, потом задумываешься, а как относятся к нему “коллеги”, работающие на производстве, не третируют ли. Все потому, что роль Кости выстроена режиссером, исходя из возможностей психофизики выбранного им исполнителя, важны даже его красные глаза. Так же Заславец работал и с его партнерами – DIY роботами, они сыграли Нину Заречную, Тригорина, Дорна и всех других персонажей.

Хочется думать, что с такой версии “Чайки” Чехов бы не убежал, и возможно, даже остался на все прочие спектакли фестиваля “Другая сцена”, где демонстрировались перспективы нового театра.

Алексей ГОНЧАРЕНКО

«Экран и сцена»
№ 1 за 2022 год.