Любовь Овэс: «Им всегда есть, что сказать»

Э. Капелюш. Веретена. Дерево. Фото А.РЯБОВОЙ
Э. Капелюш. Веретена. Дерево. Фото А.РЯБОВОЙ

Этой весной в Петербурге одновременно открылись две выставки: “Счастье” Марины Азизян в Институте русской литературы (известном как “Пушкинский дом”) и “Театр художника… и не только театр” Эмиля Капелюша в Полярном флигеле Шереметевского дворца (Музее театрального и музыкального искусства). Мы попросили нашего автора Любовь Овэс рассказать о своих впечатлениях.

– Пандемия внесла коррективы в жизнь каждого. И кое-кто справился с ней на редкость лихо, оказавшись не только выше обстоятельств, но и подчинив их себе. Отсутствие жизненной суеты помогло Марине Цолаковне Азизян и Эмилю Борисовичу Капелюшу использовать высвободившиеся дни, часы и минуты исключительно в творческих целях. И показать себя, не побоюсь этого слова, в поистине “возрожденческом” масштабе, в новом, очень мощном качестве. Качество – тут слово принципиальное. Потому что сам факт “не принадлежности” их только театру известен давно: будучи великолепными театральными художниками, они никогда не ограничивались сценой. Азизян работала в кино с самыми разными режиссерами – Надеждой Кошеверовой, Ильей Авербахом, Андреем Хржановским, Джорджом Кьюкором (костюмы в первом советско-американском фильме “Синяя птица”), занималась “шитьем” (создавая своеобразные ковры), живописью и графикой, экспозиционной деятельностью. Капелюш десятилетиями инициировал театральные проекты, увлекался станковым творчеством, создавал арт-объекты, последовательно называемыми им “игрушками”, “деревяшками” и, наконец, “скульптурой”. Однако за время пандемии произошел какой-то качественный перелом: Капелюш освоил новый для себя материал – керамику, а Азизян собрала выставку, в другом жизненном раскладе невозможную: объединила вместе то, что прежде экспонировала порознь, причем сделала это в пространстве, крайне трудном для экспонирования.

– Обе экспозиции – подведение итогов. Выставка Капелюша приурочена к 45-летию его творческой деятельности. Она вместила эскизы, графику, деревянную и керамическую скульптуру. В залах Литературного музея Азизян представила работы разных лет в самых разных жанрах.

Э. Капелюш. Без названия. Дерево. Фото А.РЯБОВОЙ
Э. Капелюш. Без названия. Дерево. Фото А.РЯБОВОЙ

– Я была потрясена, осознав, сколько успела сделать Азизян за этот год! Три выставки: к 100-летию киносценариста, поэта, художника Тонино Гуэрры в Малом Манеже, “Рождества волшебные слова” – в Музее Ахматовой и собственную персональную – в Пушкинском доме. Все трудоемкие и рукотворные. И две книги. Одна, правда, еще в работе – “Антология армянской поэзии” за всю ее тысячелетнюю историю. Это проект издательства “Редкая книга”. Петр Суспицын печатает книги на старинных станках в количестве от трех до двадцати пяти экземпляров. На этот раз, по-моему, планируется максимум. Марина мечтает нарисовать 800 листов, чтобы ни один не повторился. И я не сомневаюсь – сделает! А вторая книга – авторская, Азизян дебю-тирует как писатель. Она называется символично – “Последняя четверть”.

– Год назад “ЭС” публиковала фрагменты из этой книги, составленной из коротких воспоминаний, словесных портретов дорогих Марине Азизян людей. Чудесные тексты, передающие атмосферу времени, полные юмора, самоиронии. Издательство “Вита Нова” выпустило “Последнюю четверть” в свет, и в мае уже состоялись две ее презентации: в Музее Ахматовой и в Петербургской театральной библиотеке. Владение словом, чувство слова, мне кажется, роднит Марину Азизян с Эмилем Капелюшем. В интернете выложены его лекции о художниках (Анри Руссо и Нико Пиросмани, Пауле Клее, Амедео Модильяни). Эти рассказы поражают не только доскональным знанием мировой живописи, но и особым ракурсом, неожиданными сравнениями. Важно то, что Эмиль Борисович говорит увлекательно и просто, слушать его – наслаждение.

Э. Капелюш. Без названия. Керамика. Фото А.РЯБОВОЙ
Э. Капелюш. Без названия. Керамика. Фото А.РЯБОВОЙ

– В Капелюше есть учительство. Он – педагог от Бога. Думаю, не случайно, несмотря на занятость в театре, Капелюш преподает в детской студии. То, что такой художник делает это не в профессиональном формате – в РГИСИ или в Институте имени И.Е.Репина – большое упущение. Он, бесспорно, мог бы принести много пользы.

Соединение этих художников в общем пространстве нашего разговора – парадокс сегодняшней ситуации. Азизян и Капелюш принадлежат разным поколениям, школам, резко отличаются по характеру. Но эта случайность обнаружила и проявила точки пересечения. Я бы только расширила их диапазон: сближает не только любовь к литературе и слову, понимание их силы и значимости, но и принадлежность ко всей мировой культуре, обусловленность ею всего, что они делают. Далеко не про каждого современного художника можно такое сказать. Другое дело, что из мировой культуры они черпают каждый свое.

Эмиль Капелюш очень любит народное искусство. Его вдохновляет архаика. Дома у него стоит купленная много лет назад на блошином рынке старинная вещь, предмет давно ушедшего быта – африканский подголовник. Когда Капелюш что-то делает, он иногда кладет эту вещь рядом. Она служит ему камертоном, помогает в работе.

– Я помню многие из театральных работ Капелюша, очень разных по стилистике – “Лешего” в ТЮЗе, “Бурю” в Театре имени В.Ф.Комиссаржевской и другие. В них всегда было волшебство.

М.Азизян. Выставка “Счастье”:  эскиз к фильму «Нос, или Заговор “не таких”»
М.Азизян. Выставка “Счастье”: эскиз к фильму «Нос, или Заговор “не таких”»

– Да. Он словно бы ткет “материю спектакля”. Это, мне кажется, не среда, а какой-то воздух, художественный газ что ли, некое инфернальное пространство. От его работ остается ощущение ворожбы. Он может колдовать, используя зеркала или трансформируя планшет, как в ранних спектаклях на сцене ТЮЗа (“Ундина”, “Эквус”), может быть предельно минималистичен или, напротив, монументален, как в “Детоубийце” Фридриха Горенштейна на сцене Александринского театра. Там на стропилах стоял остов корабля, обыгрывалось увлечение Петра флотом. Но грандиозная конструкция, созвучная этой сцене, одновременно была похожа на жуткое доисторическое животное, динозавра, несла угрозу, драматизм, вообще характерный для Капелюша-художника. Мистика и ворожба во всех совместных с Григорием Дитятковским спектаклях по пьесам Карло Гоцци. Но она ощущается и в “Pro Турандот” Андрея Могучего, и в “ЖенитьбеГоголя” Романа Смирнова, и в “Буре” Александра Морфова. Как и чем Капелюш формирует пространственную среду? Это могут быть стеклянные сосуды разной формы и размера, стоящие на планшете. Или песок, покрывающий сцену. Висящие в воздухе или укрепленные по бокам сцены деревянные модули, они ритмически организованны и блестяще взаимодействуют со светом. У Капелюша есть любимые материалы. Он с ними работает и вне театра. Один из немногих понимает, что сцена – не коробка и не место для установки декораций, что она эстетически самодостаточна, а ее воздух и есть главный строительный материал. Он и создает свои сценические материи из воздуха, света и редких предметов. Капелюш сценограф-режиссер.

– Какой из последних спектаклей Капелюша ты считаешь самым удачным?

– Последний из виденных: “Женщину-змею” в Театре Комиссаржевской. Спектакль божественный по сценографии.

– Вернемся на выставку. Какие особенности творчества Капелюша проявились на ней острее всего?

 – Отточенность. Последние его работы классичны. Арт-объекты Капелюша сделаны из первородных материалов, первоэлементов – дерева, глины, железа. Это скульптуры, в которых парадоксальным образом преломилась философичность, концептуальность и эмоции: страх смерти и надежда, радость и боль. И предчувствия… Все годы, что я знаю Эмиля, а это почти сорок лет, он никогда не ограничивался театром. В молодости занимался станковой живописью и графикой. Выставлялся на Западе. Потом делал то, что называл “игрушками”. Несколько фантастический предметный мир. В “Старосветских помещиках”, постав-ленных Юрием Васильевым на малой сцене ТЮЗа, были часики-комодик из дерева и борщевика – они фантом и действующее лицо спектакля. У Капелюша материалы всегда “звучат”. Ему важна их скрытая мелодика. Позднее он занялся скульптурой. Деревянные объекты Капелюша никогда не были иллюстративны. Прежде они были светлые, плавные, льющиеся или летящие. Теперь дерево потемнело, в него врезались гвозди, ржавое железо. Они стали похожи на тотемы. Дерево с въевшимся в него металлом. Жесткие, брутальные вещи, близкие своим архаичным предкам. Видимо, так Эмиль ощущает сегодняшнее время с его угрозами, перемены явны в пластике арт-объектов. А сегодня еще появился новый материал – керамика.

М.Азизян. Выставка “Счастье”:  фрагмент экспозиции в Пушкинском доме
М.Азизян. Выставка “Счастье”: фрагмент экспозиции в Пушкинском доме

– Выставка Эмиля Капелюша в Шереметевском дворце называется “Театр художника… и не только театр”. Как вписались работы Капелюша в новое музейное пространство Полярного корпуса?

– Полярный корпус решен Музеем как пространство для современного искусства. Осваивая новое помещение, администрация предоставила свободу художнику Юрию Сучкову и коллективу экспозиционного отдела. И выиграла! Возникло не трафаретно-выставочное, а интересное, ритмически организованное пространство. В первом, самом большом зале сняли потолок, получился неожиданный по пропорциям объем, сверху которого через стеклянный плафон льется свет. Благодаря высоте удалось выстроить инсталляцию. Она создана из любимых Капелюшем деревянных “луков”, подвешенных в воздухе – деревянных дуг размером до двух-трех метров. Капелюш часто решает театральное пространство с их помощью: подвижные, неожиданные во взаимодействии со светом, они создают изменчивую среду, своей легкостью и прозрачностью, пластической и ритмической природой соответствующую балетному жанру. У Капелюша появилось несколько балетов, созданных в сотрудничестве с Кириллом Симоновым. Эти гнутые луки – объемная графика. В Выставочном пространстве Полярного корпуса она перекликалась с висящими на стенах фотографиями сценических пространств. Эти фотографии большого размера напечатаны по шелку, что придает им особую глубину. Они со всей очевидностью обнаруживают общность всего, что делает Капелюш: пластические темы его арт-объектов, деревянных, деревянно-металлических и керамических, возникают в решении сценографии, в графических и театральных листах. Интересно наблюдать, как работы, сделанные вне театра, и работы театральные, похожие на графические листы, сочетаются между собой. Но нетеатральные работы качественно, художественно кажутся значительней. В них невероятные мощь и сила, особенно в поздних работах.

– Выставка в Литературном музее называется “Счастье”. В чем, как ты считаешь, особенно отчетливо проявляется счастливая уникальность Марины Азизян?

М.Азизян. Выставка “Счастье”:  из серии “Вот моя деревня”
М.Азизян. Выставка “Счастье”: из серии “Вот моя деревня”

– Все, к чему прикасается Марина, превращается в искусство. Последние годы она делала много выставок, не только персональных, но и коллективных, сборных. Находила неизвестных художников и привозила их в Петербург. Или показывала нам москвичей, популярных в узких столичных кругах. Извлекала на свет божий все лучшее и художественное, обнаруживая его, в том числе, и через интернет. Увидит интересное – и ищет автора. Находит и экспонирует его работы. Соединяет мастеров самых разных жанров, возрастов, стилей. И сама делает экспозиции, всегда блестяще. Была выставка в Малом Манеже, на которой я открыла для себя множество имен. Эту технику собирания выставок она отработала на Рождественских экспозициях в Ахматовском музее, их было не менее десяти. И каждый раз Азизян привлекала порядка двадцати-тридцати художников. Многие ждали этого ежегодного события, оно стало традицией. У каждой такой экспозиции была своя тема, она заранее сообщалась участникам, с ней корреспондировал и спектакль, к которому Марина писала сценарий, делала декорации и кукол.

Она всем занимается с увлечением, заражая окружающих творческой энергией. У нее дар созидания, умение претворять все в искусство. Азизян потрясающе придумывает. Покупает на барахолке какой-то предмет, не понимая, зачем, потом выясняется, что это древнее народное приспособление для наматывания ниток. Она берет “катушку” и надевает на нее свиток – рукописную автобиографию: вот вам и арт-объект. Я видела его, наверное, на трех персональных выставках, и каждый раз он отлично “выстреливал” в новой ситуации.

– Я помню эту инсталляцию, она выставлялась в Бахрушинском музее. Это, как оказалось, были подступы к будущей книге.

– Марина покупает старое корыто, переворачивает, втыкает в него ложки-поварешки, на них цепляет какие-то прищепки, и получается настоящее чудо. Пишет деревенские пейзажи на днищах фанерных ящиков, используя фактуру тары. Называет Азизян все эти предметы “ненужными вещами”. К ним относит и “головы” или “головные уборы”. Так я называю ее арт-объекты, а по сути, скульптуры, которые обычно украшают ее выставки. Все, что выходит из рук Марины, красиво. Во всем, что она делает, – удивительное умение жить, любить свое дело, заниматься которым для нее – счастье.

В экспозиции в Пушкинском доме смешано все: листы к последней из работ в кино – мультипликационному фильму «Нос, или Заговор “не таких”» Андрея Хржановского, “шитье”, иллюстрации к пьесам Мольера и антологии армянской поэзии, эскизы декораций и костюмов, кукол и сами куклы, “головные уборы” и летающие под потолком самолетики, акварели и гуаши из серии “Моя деревня”, зеркальца, которые Марина делает из папье-маше, и даже висящий под потолком лозунг с цитатой близкого ей содержания. У нее все в порядке с юмором.

У любого другого получился бы кич, а у нее нет. Из бумаги она выклеила макет дома с квартирами для друзей. А окно занавесила эскизом-чертежом этого “приюта друзей”. Особенность Азизян в том, что она ничего не боится. Пять лет назад в галерее “Борей” была показана выставка “Антиформалистический раек”, посвященная Дмитрию Дмитриевичу Шостаковичу. Через два года возникла экспозиция «Заговор “не таких”» в Театральном музее, та, что ты, видимо, видела в Бахрушинском. Художница выставила на них эскизы к анимационному фильму Хржановского, снимавшемуся очень долго. А теперь эти эскизы нашли место на выставке. “Счастье” – своеобразный итог, соединение всего, что Марина делала, в том числе и в экспозиционных пространствах. Когда Пушкинский дом предложил ей выставку, она с радостью согласилась, сочтя за честь. Но когда пришла и увидела залы, растерялась. Друг Марины искусствовед Анаит Оганесян посоветовала: сделай развеску, как дома. Потому что только дома могут висеть самые разные вещи в самых неожиданных сочетаниях по неведомой даже тебе логике. Само помещение спровоцировало на объединение произведений разных лет и разных жанров. Так появились листы “Фантастического словаря”, впервые продемонстрированные в фойе Эрмитажного театра много лет назад. Кажется, в 2004 году они с Тонино Гуэррой, сценаристом Федерико Феллини, поэтом и художником, придумали этот проект с текстами (белыми стихами) и иллюстрациями в технике шитья на каждую букву латинского алфавита. В галерее “Борей” несколько лет назад была экспозиция “Вот моя деревня”, где Азизян показывала работы, созданные в ее любимом Заозерье, там она живет летом. Замечательные картинки, сделанные в примитивистском стиле.

Еще одна сфера деятельности Марины Азизян – книжная графика. Она придумывает книги. В первой трети XX века художники много работали со шрифтами, буквами, словами. И представители “Мира искусства”, и авангардисты. Азизян отлично вписалась в традицию. Все в той же галерее “Борей” мы видели выставку ее листов к стихотворению Иосифа Бродского “Муха”. Потом напечатали книжечку небольшим тиражом. В Театральном музее экспонировались эскизы к пьесам Мольера, заказанные ей издательством “Вита Нова”. Она работает с прекрасными издательствами, и в этом тоже сказывается ее любовь к слову, высокой литературе.

– Марина Азизян и Эмиль Капелюш не похожи. Но есть, безусловно, то, что их объединяет. В пресс-релизе выставки Капелюша приводятся его слова: “Многие художники замечали, что театр похож одновременно на детский конструктор и народную игрушку. То, что я делал раньше, было игрушкой, пытался создать модель мира в уменьшенном масштабе. Игрушка превратилась в скульптуру <…> Меня спрашивают: “Это из жизни?” и ошибаются. Все эти предметы от начала до конца сделаны моими руками”. Наверное, правильно было бы назвать творчество Марины Азизян и Эмиля Капелюша чудотворством ручной работы.

– Они оба театральные художники. Но объем того, что они могут высказать о жизни, о мире, о сегодняшнем дне, – много больше того, что им предоставляет конкретный повод в театре или в кино. Недостаточно только спектакля, чтобы они могли реализоваться. У них огромные энергетические запасы, “залежи” чувств, мыслей, креативности. Сегодня такое встречается крайне редко. У Алексея Вадимовича Бартошевича в диссертации, посвященной комедиям Шекспира, любовь к переодеваниям, розыгрышам, игре как таковой объясняется переизбытком творческой энергии, для которой не было выхода. Эпоха не предоставляла достаточного количества возможностей для реализации творческого потенциала, всего того, что было в запасе: таланта, артистизма. Профессия театрального художника не исчерпывает миров Марины Азизян и Эмиля Капелюша. Им всегда есть, что сказать.

Беседовала Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

«Экран и сцена»
№ 11 за 2021 год.