Нефть как мера вещей

Немецко-швейцарская группа “Римини Протокол” не первый раз гастролирует в Москве благодаря фестивалю NET. “Римини” любят давно, они катаются по европейским фестивалям и являются таким же неотъемлемым элементом современной театральной культуры, как и Ромео Кастеллуччи с Алвисом Херманисом. Есть, правда, ощущение, что если на место Херманисов приходят новые ньюсмейкеры, то “Римини” никуда не уходят. Они с нами. И они – про нас.
Относительно свежая работа документалистов из “Римини Протокол” – “Проба грунта в Казахстане” исследует экс-казахских немцев, эмигрировавших в Германию, и их предков, потомков, родных, соседей по Семипалатинску, Жезказгану и т.д. Режиссер Штефан Кэги со своими соратниками – а непрофессиональные актеры, участвующие в спектакле (эксперты, как их называют в “Римини”), действительно являются соавторами постановщика – берет “пробы” человеческого грунта в местах, никак внешне, казалось бы, не связанных. То есть мы догадываемся, что существенная часть казахских немцев постаралась вернуться на историческую родину в 1990-х, а кто-то и раньше. Но такую тесную связь граждан одной страны с жителями другой – мы даже не представляем. “Римини Протокол” делает эту связь ощутимой и наглядной. В одном из эпизодов полуторачасового спектакля, который раздражил некоторых зрителей настолько, что в гардеробе они возмущались – “Если б я знала, что это будет лекция!”, с немецкой рационалистичностью объясняется: глубоко под землей нефть мигрирует. Сегодня ее капельки скопились в одном месте, а завтра слились в одну большую, и она переместилась за пределы Казахстана, скажем, в Россию. Рабочий буровых установок, немец, мрачно шутит, что, если бы захотел, мог бы зарабатывать на подземном воровстве нефти у соседнего государства.
Так и люди – до войны старик Генрих Вибе с родителями жил в Украине, затем их сослали в Архангельскую область, хотя обещали вернуть в Германию. Потом он оказался в детдоме Семипалатинска и, наконец, спустя годы смог переехать в Германию. Пока старик под свой рассказ крутит на сцене педали велотренажера, нам показывают панельный дом, где герой живет сегодня. В своих несчастьях – а жизнь была потрачена на то, чтобы вернуться на родину, – Вибе винит власть. Он берет топор и одно за другим колет дрова, символически сокрушая Сталина, Гитлера, Хрущева и, кажется, Горбачева. Полено-Сталин не далось старику, и он сокрушенно отбросил его – слишком слабый стал. Человек меньше государства – всегда было и есть.
Выбранные для спектакля эксперты, они же “доноры” документальных воспоминаний и исповедей, пытаются нащупать связь с ушедшим в прошлое местом. Связи эти парадоксальны: Елене Симкиной, ныне живущей в Ганновере, а когда-то мечтавшей стать космонавтом (детство рядом с Байконуром), режиссер устраивает скайп-конференцию с работницей музея в Жезказгане. Та хорошо помнит Симкину, показывает ей – то есть в камеру – экспонаты советского образца, вроде портрета Гагарина или модели спутника. И безостановочно комментирует, стараясь быть позитивной, между делом задавая вопросы, на которые не ждет ответа: “Ты хотела быть космонавтом, помнишь? Наверное, у тебя все хорошо и есть интересная работа?”. Симкина задумчиво отвечает: “Нет, работу в аэропорту Ганновера я потеряла”. В финале героиня прокатится по сцене в огромном “беличьем колесе”, обозначив начало будущей тренировки. Но ясно, что никакого космоса у нее впереди нет и не будет.
Рассказ Вибе о том, как он работал водителем бензовоза и потихоньку сливал себе остатки бензина, сопровождается видеопоездкой по нынешнему пригороду Семипалатинска – заснеженная улица, холод адский, жизнь явно не фонтан. Музей в Жезказгане – образчик ДК-шной убогости. Кладбище посреди зимней казахской степи – совсем не жизнеутверждающее зрелище. Суровая постсоветская действительность, не о чем жалеть. Но в воспоминаниях и рассказах – только любовь к далеким могилам и живым еще людям, которые привязывают к прошлому.
Спектакль Кэги бесхитростно и эффектно соединяет “живой план” – очень условный, театрально наивный, и документальные видео-свидетельства. Девушка из Таджикистана давно переехала в Швейцарию, говорит по-русски с акцентом и зарабатывает танцами в Дубае. Но стоит ей надеть в шутку платок и закрыть пол-лица – и перед нами таджичка. Чтобы объяснить, как именно она пляшет ночами на барной стойке, Елена Панибратова включает магнитофон и демонстрирует. Простой, в меру зажигательный танец из тамошней, вне-театральной реальности, внезапно делает нашу связь с героиней очень интимной.
Штефан Кэги не впервые создает гуманистический театр: все его документальные опыты были в той или иной степени способом установить связи между тем, что кажется оторванным друг от друга. “Проба грунта в Казахстане” тоже приоткрывает секрет устройства мира. В высшей степени индивидуальный подход к людям и местам их обитания становится, с одной стороны, доказательством того, что все – разные, а с другой – что всё, в общем-то, глобализировано. В том числе благодаря деньгам, а значит – нефти.

Кристина МАТВИЕНКО
«Экран и сцена» № 24 за 2012 год.