Никита КОБЕЛЕВ: «Я фанат простых вещей»

 

• Никита КОБЕЛЕВСовсем недавно первый спектакль режиссера Никиты Кобелева на сцене Театра имени Вл. Маяковского стал специальным событием петербургского фестиваля “Прорыв” (Москву представляли его “Любовь людей” и “Материнское поле” Сергея Зем-лянского Театра имени А.С.Пушкина). Последняя работа “Девятьподесять” – “документальная драма в гардеробе” – сочинялась Никитой (вместе с драматургом Сашей Денисовой) к юбилею Маяковки и планировалась как одноразовая акция. Однако ее решили включить в репертуар. Капустник на темы истории театра незаметно для зрителя, не теряя легкости и юмора, становится серьезным разговором о судьбах режиссеров, артистов и тех, кого не видит зритель. “ЭС” предлагает читателю беседу с Никитой Кобелевым.
– Вы родились в нетеатральном городе – Набережных Челнах. Как получилось, что именно театр стал доминантой вашей жизни?
– В начале 90-х было много экспериментов в программах обучения. У нас в школе преподавали астрономию, бальные танцы. Одним из предметов значился “театр”. За уроки даже ставили отметки. Параллельно занимался футболом, шахматами. Позже при школе открылась театральная студия, в которую мне было интересно ходить. Потом педагог (я о ней еще скажу) ушла в декрет, и студия закрылась. Связь с театром оборвалась. Время было трудное.
– Я слышала, что ваш город считался одним из самых криминальных в стране.
– Это так. Лет с 13-14 невозможно было выжить в школе, если за тобой не стоит бригада ребят. Я участвовал в разборках вместе с другими. Для провинциального подростка такой путь почти неминуем. Потом, слава богу, все это ушло, педагог Софья Юрьевна Федёкина организовала театр-студию и позвала меня. С шестнадцати лет я – в театре-студии “Ключ”, был одним из ее основателей. Нас заметили в городе. Когда я окончил школу, решил поступать на актерский. Поехал в Петербург прорываться в СПбГАТИ, не попал, вернулся. Работал в детском саду, пытался с детьми заниматься театром. На следующий год повторил попытку уже в Москве, снова срезался. Поступил на факультет журналистики в своем городе и продолжал работать в студии, где не только играл, но и пробовал что-то сделать самостоятельно. Поступал к Женовачу, сначала на актерский, потом, после неудачи, на режиссерский, написал экспликацию по “Маленьким трагедиям”. Но Сергей Васильевич сказал, что я опоздал, они уже всех набрали. Но все равно он меня обнадежил. Я начал ставить. Помню какую-то композицию к юбилею Победы. Я решил соединить тексты обо всех войнах, которые вела Россия, начиная со “Слова о полку Игореве”. Наивная такая затея. Но я твердо решил стать режиссером. Поступал к Олегу Львовичу
Кудряшову, дошел почти до конца, но меня не взяли. А через год мне позвонили и сказали, что хотят меня принять на место отчисленного студента. Сразу на второй курс. Так получилось, что вместе со мной пришли еще несколько человек, многое определившие в дальнейшем на курсе, в частности, Инна Сухорецкая.
На каникулах я продолжал работать в своей студии.
– Где-то прочла, что в Набережных Челнах вы ставили “Диалоги Соломона Волкова с Иоси-фом Бродским”, позже на радио делали радиоспектакли по Андрею Битову, Юрию Казакову, ваши первые работы связаны с прозой Михаила Шишкина,
Патрика Зюскинда. Любите читать?
– С детства. Мои родители не имеют отношения ни к искусству, ни к образованию, но мама заботилась о том, чтобы я получил гуманитарное образование. В семь лет я знал названия всех стран мира, названия столиц. Даже когда я был гопником, продолжал читать и парням с улицы пересказывал книжки. Любил литературу, историю. Разорял родителей – покупал книги. Рано возник интерес к нетривиальному кино, мне не нравились блокбастеры.
– Ваш дебют состоялся в питерском ТЮЗе?
– В “Повести о господине Зоммере” Зюскинда сильны отголоски студенческих работ. Но и актеры в театре, и зрители любят этот спектакль. Там есть вещи, за которые мне не стыдно. Мне кажется, это живой спектакль. Но хронологически первый спектакль – “Кампанила св. Марка” в Центре Мейерхольда. Так получилось, что обе работы, в Питере и в Москве, вышли почти одновременно.
– Как возник в вашей жизни Театр Маяковского?
– Когда Миндаугас Карбаус-кис возглавил театр, он решил посмотреть на недавних режиссеров-выпускников ГИТИСа. Был придуман проект, связанный с Маяковским. Мои размышления ему понравились, и он предложил мне поставить “Любовь людей”.
– Вы не сопротивлялись?
– Для меня это было неожиданное предложение. Так бывает: материал кажется чужим, а становится твоим. Я в эту пьесу влюблялся постепенно и в процессе работы очень сильно полюбил.
– Признаюсь, меня этот спектакль задел. У меня возникали ассоциации с Лесковым, Достоевским.
– Дима Богославский писал эту пьесу сердцем. Он не пытался попасть в тренд. Он писал о том, что его волновало, и тем языком, который ему доступен. Сейчас он пишет иначе, более изощренно. Для меня была важна не социальность, а судьба одиноких, несчастных людей. Меньше всего это пьеса о проблемах российской глубинки.
– Согласна. Не случайно, ваш спектакль вспомнили в связи с громким убийством в Москве, когда муж (известный человек в интеллигентных кругах) зарезал жену.
– Когда мы читали с артистами пьесу, было видно, как она в них “попадает”. Никакого сопротивления не было.
– Мне кажется интересной команда, играющая в спектакле, особенно Юлия Силаева и Алексей Фатеев. Вы пользуетесь какими-то очень простыми, динамическими, ритмическими приемами, помогающими отстранить то, что может показаться физиологичным. В результате то страшное, мучительное, что происходит с героями, высвечивается резче, чем если бы на сцене возникали насилие, кровь…
“Любовь людей” – неприятный спектакль, тем более не развлекательный, и, тем не менее, зрители приходят.
– Сегодня уже другая публика, не премьерная. Смотрят, не уходят. Хотя все плохо заканчивается. И в Петербурге, куда мы недавно ездили, спектакль вызвал интерес.
– Творческая атмосфера чувствуется в воздухе театра. Ведь когда за кулисами война, дрязги – это непременно ощущается и на сцене, и в зале.
– Я всегда уважал Миндаугаса, мне очень нравилось то, что он делает. В его спектаклях есть человечность. Здесь, в театре, он создал атмосферу уважения, партнерства. Он показывает, как можно этично переделать многое. За год я не столкнулся ни с одной интригой. В этом большая заслуга Карбаускиса. Он днюет и ночует в театре. Мне кажется, многие не понимают объема работы. Привести театр в рабочее состояние после десяти лет спячки – колоссальный труд. Хочется шедевров, свершений, причем сразу. Но важно, что сами актеры хотят меняться, обновлять свой арсенал. Они хотят играть. Наверное, в театре сохранилась какая-то хорошая гончаровская закваска.
– Сейчас вы ставите “Врага народа” Ибсена. Современнейшая пьеса. Это ваш выбор?
– Да. Осенью я озвучил это название, и Миндаугас согласился и предложил мне поставить пьесу на большой сцене. Уже многое придумано.
– Это будет политический спектакль?
– Вполне. Зачем иначе ставить “Врага народа”? Если алгоритм повторяется, нужно изучить этот феномен.
– На каком переводе вы остановились?
– Предстоит серьезная работа с текстом. Перевод Ганзенов устарел, смысл современен, но диалоги архаичны. Новый перевод тоже не устроил. Саша Денисова работает над собственной версией текста по ибсеновской канве, что требует глубокого вчитывания в первоисточник. Мы ведем диалог с пьесой, при этом уважая автора. В русской драматургии работает музыка текста, его мелодика. Тут же совсем иное.
– Кто играет?
– Штокмана будет играть Игорь Миркурбанов (он в прошлом артист Маяковки, потом с Евгением Арье уехал в Израиль, а сейчас вернулся). Игорь Костолевский играет брата главного героя.
Мы встречались с экологом, членом Экообороны, помощником Евгении Чириковой Николаем Ляскиным. Он говорил о том, что люди включаются в борьбу только тогда, когда проблема начинает касаться их лично. Тема экологии – главная в пьесе. В современном мире те, кто занимается экологией, обречены становиться политическими деятелями. И это опасно. Все связано: власть, бизнес, СМИ. И все это есть в пьесе. Удивительно, что Ибсен 130 лет назад вычленил механизм того, как люди становятся политиками, как они манипулируют другими людьми. Что такое следовать своим убеждениям? Это безумие? Он задает множество вопросов. В пьесе важна тема большинства, общества, уровень его самосознания. Другая тема – власть, становящаяся жертвой своих поступков. Для нас важен конфликт двух братьев. Герой Костолевского Петер Штокман равновелик доктору Томасу Штокману. Он не хочет делать зла, но, однажды преступив, теряет себя. Один брат теряет все, кроме собственного достоинства. При другом остается все, кроме собственного достоинства.
– Летом в Авиньоне большой успех выпал на долю “Доктора Штокмана” Томаса Остермайера, Лев Додин только что выпустил премьеру.
– Мне очень страшно. Конечно, я рискую. Ведь надо “взять” тысячный зал. Я понимаю, что все должно быть внятно. При этом не хочется уступать своим представлениям о пьесе.
– Что вселяет надежду?
– Мне кажется, зрители хотят, чтобы с ними говорили о серьезном.
Беседовала
Екатерина ДМИТРИЕВСКАЯ

«Экран и сцена» № 3 за 2013 год.