Никита КОБЕЛЕВ: «Я вспоминал героинь Ларса фон Триера»

Фото Е.ЛЮЛЮКИНАМолодой, успешный режиссер Никита Кобелев известен тем, что для своих постановок выбирает, как правило, нетривиальный материал: “Бердичев” Фридриха Горенштейна, “Человек, который принял жену за шляпу” Оливера Сакса и другие, столь же редкие в театре произведения. Не стал исключением и Эден фон Хорват, чья пьеса “Сказки Венского леса” никогда в России не ставилась.

– В одном из интервью, посвященном вашему спектаклю “Бердичев”, вы говорили о том, как важно вести диалог с прошлым. Такой диалог снова состоялся?

– Политическая тема “Сказок Венского леса” интересовала нас не в первую очередь. Многие, вероятно, хотели бы представить эту пьесу как остросоциальную историю, подчеркнуть линию зарождения фашизма. Но мне важнее показать то, что происходит между людьми. Поэтому я не очень сильно зарывался в контекст 1931 года.

Если зритель вглядится, как Хорват ставит диагноз австрийскому обществу, то дальнейший шаг он вполне способен сделать самостоятельно и провести аналогию. Мне не надо для этого переносить место действия в современную Россию. Хорват наглядно показывает, что общество само к этому времени уже созрело для фашизма: Гитлер ступил на готовую почву.

– Почему вами выбрана именно эта пьеса? Ведь размышлять о человеческих отношениях можно на материале Островского, Чехова, Толстого.

– Я несколько лет хотел поставить “Сказки Венского леса”. Здесь ужасает, как жизнь перемалывает человека, как человек лишается иллюзий. Пьеса Хорвата ближе мне на данный момент, чем Островский или Чехов. Она так написана, что я не чувствую временной дистанции, только контекстуальную. Ведь ситуативно все очень современно.

– В спектакле запоминающийся золотой занавес. Что вдохновило на его создание?

– Мы с художником Михаилом Краменко рассматривали много венских кафе. В одном из них на люстре была похожая бахрома. Эта фактура показалась нам очень венской.

– Как родилась идея сценографии?

– Объясню, почему мы после долгих раздумий остановились на этом варианте. Пьеса для России незнакомая, при словосочетании “венская торговая улочка” далеко не у всех возникнут какие-то ассоциации. На некоторые вещи я могу дать намек вербально, и зритель включит воображение и все представит сам. Понятия, прочно закрепленные в нашей культуре (например, чеховская усадьба), не надо обозначать на сцене. И как бы я ни хотел найти какое-то абстрактное решение для спектакля по Хорвату, я был вынужден рассказать эту историю сюжетно. Иначе спектакль мог бы вылиться в сумбур. И улица в итоге оказывается не только местом действия, но и вырастает в образ. Главная героиня начинает в магазине игрушек, а заканчивает в тюрьме.

Эта траектория имеет значение. Важно, чтобы путь, который проходит Марианна, был очевиден. Во втором действии все начинает отчетливо рушиться. Те же вальсы, та же улица, но люди уже не те. Что с ними происходит? Что за фасадами?

– История Марианны проявляет других людей.

– Именно. За обликом доброй венской бабушки скрывается убийца; отец отказывается от собственной дочери из-за ее “безнравственности”; есть предместье Вахау – образ рая на земле – и его обитатели. Мне этот эффект показался любопытным.

– Как актеры восприняли материал?

– В театре звучали сомнения по поводу пьесы, размышляли, ставить или нет. Смерть ребенка, а она есть в пьесе, – все-таки довольно жесткая вещь для русского человека. Но эта история заинтересовала в первую очередь актеров, как выяснилось, многие играют “про свое”. Раскрывать подробности не буду, но проблемы очень схожи. Могу сказать о собственных параллелях. Например, когда я смотрю на взаимоотношения бабушки и матери Альфреда, то вижу наших женщин, которые в этом возрасте часто вынуждены жить в одной квартире, где старшая заправляет всем, а совсем не юная младшая забита и съедена ею. Разве это не типично?

– И все-таки, на ваш взгляд, какому образу главная героиня ближе: Катерине из “Грозы”, Ларисе из “Бесприданницы”, Нине из “Чайки”?

– Я вспоминал, если честно, совсем другой материал: это героини фильмов “Рассекая волны” и “Догвилль” Ларса фон Триера.

– Никита, вам не тесно в стенах одного, пусть и ставшего родным, театра? Наверняка время от времени поступают интересные предложения?

– Я, действительно, пока от приглашений в основном отказываюсь. Меня многое удерживает в Театре Маяковского: прежде всего, люди, прекрасные отношения с ними и общий язык с Миндаугасом Карбаускисом. Может быть, это и неплохо работать в одном месте в наше время, когда все стремятся быть и там и тут. Хотя иногда хочется попробовать поработать на стороне, получить и этот опыт. Посмотрим. А пока у меня появились еще и новые обязанности: мы с командой педагогов под руководством Миндаугаса Карбаускиса набрали курс в ГИТИСе. И это большая ответственность.

Беседовала Светлана БЕРДИЧЕВСКАЯ
Фото Е.ЛЮЛЮКИНА
«Экран и сцена»
№ 5 за 2018 год.