Нам любые дороги дороги

Дорога многофункциональна, дорога – универсальный формообразующий прием. Дорога может быть средством и средой, союзником и противником, бытовым обстоятельством и символом. Правила поведения может диктовать Пропп, а может – прогноз погоды, но к цели иногда приводит не точная карта, а смутный набросок или пачка «Беломора». Путевые заметки могут превратиться в эпос, философскую драму, публицистическое высказывание или лирический цикл.

В пермском Театре-Театре любят ходить по неведомым дорожкам. В октябре к прежним репертуарным маршрутам добавились два: «Чертова доставка» осваивает пространство Сцены-Молот, «Мороз» – большой сцены.

 

Видений полны

Виртуозное обращение либреттиста Александра Гореликова со словами и образами начинается с заглавия. «Чертова доставка» на афише обозначена как «музыкальный роуд-муви», что, разумеется, не превращает спектакль в фильм. Просто обманчиво современное жанровое обозначение маскирует родство истории с волшебной сказкой, как и определение «чертова».

«Доставка» полнится неуловимо узнаваемыми персонажами. Главного героя – курьера Максима – на пути встречают кикиморы и волшебные помощники, современные реалии прорастают в притворно-древние. Это идеальный спектакль для Хэллоуина и святок, для весеннего равноденствия и летнего солнцестояния, для метели и грозы. Нет, на сцене и в тексте их нет, герою не приходится преодолевать стихию и даже как будто бы делать сложный выбор, его путь не всегда гладок, но всегда ровно и доброжелательно энергичен. Но подобная история способна случиться только тогда, когда привычная реальность истончается, подпуская к себе изнанку мира, и переломные точки природного годового цикла, экстремумы внешнего мира или личной вселенной только и могут стать для нее отправной точкой. Гореликов назначает ею день рождения Максима, и актерская органика Ильи Курицына превосходно сочетается и с неуверенностью в будущем, знакомом каждому имениннику, и с верой в него, и с жаждой чудес, а главное – с готовностью самому стать частью чуда.

Карлики и великан, русалки, привратник, мастера-философы и философствующие продавцы «земельных участков с оградкой», трактирщик-оборотень и оборотень-акционист: испытания, подстерегающие Максима на пути к заветному адресу доставки, постоянно меняют обличья. Чудо или обман, удача или мошенничество? Принять условия игры или сопротивляться – какая стратегия окажется успешной?

Режиссерское и пластическое решение Ксении Малининой предполагает постоянную смену не только облика, но и модуса существования для всех. Михаил Меркушев/Степан Сопко, Владимир Котляревский, Станислав Фоминых, Алиса Девятова, Людмила Прохоренко/Дарья Копылова, Евгения Созонова время от времени сливаются в остраняющий или, наоборот, завлекающий хор, но главным образом выходят на сцену в череде емких и эффектных сольных образов, демонстрируя всю свойственную актерскому ремеслу и собственным талантам протейность. Впрочем, преображаясь (мизансценические находки поддержаны точными и остроумными костюмами Полины Гречко), они сохраняют главные черты, позволяющие узнать сущность.

Объединяет действие, в первую очередь, музыкальная составляющая. Драматическая интонация, выверенная Ксенией Малининой почти до уровня нотной записи, бесшовно смыкается с зафиксированной в партитуре композитором Кириллом Бузмаковым. Избежав искушения дивертисментностью, он превращает набор разноплановых номеров в единое драматургическое целое. Философская баллада Максима, доверительно-агрессивный блюз Человека-собаки, бодрый хор поддельных супергероев, песня поп-звезды Русалки Вики с подругами на подпевках, зловещие увещания Человека в медвежьей шубе и нежно-зловещий ансамбль товарищества «Червячки Шато де Монк», председательница которого переходит от гламурно-коммерческого тона к бытовому хамству в пределах одного предложения, нанизываются на тему Доставки как предназначения, и позволяют путешествующему сквозь ночь Максиму сохранить собственно человеческое – через определение себя и в работе, и в общении, и в жизни.

Соус провансаль

«Мороз» Константина Стешика тоже написан о странствиях сквозь ночь, зимнюю и очень холодную. Двое, Василь и Костян, посреди ничего везут (несут, тащат, словом – доставляют) груз к цели: мертвое тело друга, чтобы захоронить его на заброшенном кладбище в могиле бабушки. Но заглавный герой, не присутствующий на сцене во плоти, – одновременно аллегория и обстоятельство реальности, и сама ситуация постепенного замерзания в лесу неизбежно отсылают к хрестоматийной поэме Некрасова. Аналогия тем более валидна, что пьеса Стешика написана как монолитный текст. Ремарки в ней – часть внутреннего монолога Костяна (обозначенного как «Я»), а установить, принадлежат ли реплики Василя реальному человеку или они просто часть литературной конструкции, – дело интерпретатора.

Борис Мильграм превращает монолит в музыкально-сценический цикл, дробя его на фрагменты с четкими границами: текст впитывает в себя прямую речь Василя (сосредоточенный на исполнении долга Александр Аверин) и Костяна (отрешенный Александр Гончарук), интонации и пластический образ, а в аккомпанемент уходят положенные на музыку строфы секвенции Dies irae.

Внутренний голос «Я» вместе с ремарками отделяется от телесного воплощения Костяна и передается поющему секвенцию Альберту Макарову; его вокализацию сопровождают арфа и рояль (Анна Иванчина) и женский голос (Дарья Копылова), на долю которых выпадает нарочитая бессубъектность. Но Мильграм не уводит исполнителей ни за сцену, ни в оркестровую яму, оставляя их видимыми на нижнем ярусе сцены, словно часть фундамента, опору предъявленного мира.

Ольга Шаишмелашвили создает двухэтажную площадку, и медленный танец путешественников наверху (хореограф Дамир Сайранов), призванный опоэтизировать бытовое движение, растворяется в белых одеждах героев и белых полотнищах декорации. Сюжет отмирает за ненадобностью. Совершенно неважно, доберутся ли двое до кладбища, закопают ли друга, вернутся ли обратно: во вселенной спектакля в принципе нет живых, но театр требует присутствия на сцене физического тела независимо от наличия в нем души. Там, где Стешик подробно выписывает процесс отмирания плоти, поглощаемой ненасытным Морозом, Мильграм демонстрирует процесс осознания не-бытия.

 

Нет дороге окончанья, есть зато ее итог

Многонаселенная (список действующих лиц занимает страницу в программке) и с длинным маршрутом «Доставка» уютно помещается в камерном зале Сцены-Молот; герои «Мороза» совершают свой камерный и нарочито небыстрый трип на большой сцене ТТ, для большого зала, давая рассмотреть себя словно через ледяную линзу. Там и там понять законы вселенной помогает свет Евгения Козина. Функциональный, часто скульптурно вылепливающий персонажей, создающий атмосферу обыденной таинственности в «Чертовой доставке», в «Морозе» он становится и частью архитектурного решения спектакля. Бело-синий верх и темный низ связаны косыми лучами теплого желтого, прострел из кулисы, высвечивающий располагающихся внизу имперсонаторов музыки, буквально маркирует включение «взгляда со стороны».

Но эта однозначность настраиваемой оптики в «Морозе» словно бы лишает зрителя права самостоятельно оценить глубину и вариативность смыслов спектакля. Всё что-нибудь да символизирует, всё должно со всем на символическом уровне пересечься, создавая многомерную вселенную смыслов и искусств. «Доставка» же мнимо безыскусна, рассказана линейно и напрямик. Главный герой ничему и никому не удивляется, ни в чем не сомневается и не принимает судьбоносных решений, противостоя стихии. Он просто идет по своему маршруту. Может быть, доставить тело умершего друга в замерзшую могилу бабушки нужно было просто поручить курьеру: его профессиональное чувство долга избавило бы его от сомнений и наверняка не позволило бы замерзнуть.

Татьяна БЕЛОВА

«Экран и сцена»
Ноябрь 2024 года.