“Воркутинская тетрадь Бориса Мордвинова. Записки для сына – будущего режиссера” (М.: Navona, 2023) – книга небольшая, но на редкость емкая и многослойная. В ней заключено сразу несколько человеческих, исторических, театральных сюжетов, переплетенных между собой. Каждый из них мог бы стать отдельным повествованием.

Линия первая – судьба самого Бориса Аркадьевича Мордвинова, начинавшего во Второй студии МХАТ, игравшего небольшие роли на сцене Художественного театра, чье режиссерское дарование было поддержано Вл.И.Немировичем-Данченко. Мордвинов поставил во МХАТе “Хозяйку гостиницы” Карло Гольдони и “Чудесный сплав” Владимира Киршона, но раскрылся главным образом как режиссер музыкального театра. Еще во второй половине 1920-х годов Немирович-Данченко привлек его к постановкам опер. В 1930-е Мордвинов под художественным руководством Немировича выпустил “Катерину Измайлову”, “Чио-Чио-сан”, “Травиату”, “Тихий Дон”, занял пост главного режиссера Музыкального театра. Работал с Московским художественным балетом, был главным режиссером и в Большом театре. А еще преподавал в студии Юрия Завадского, вел оперный класс в ГИТИСе и руководил кафедрой сценического мастерства в Московской консерватории.

Его арестовали в 1940 году – за “шпионскую связь” с женой маршала Кулика Кирой Симонич. Почти год Мордвинов провел в страшной Сухановской тюрьме, затем получил срок – три года исправительных работ – и был отправлен в Воркутлаг. “Был грузчиком на пристани, подсобным рабочим в складе вещдовольствия, дневальным в бараке. В зоне громадного воркутинского лагпункта нашел немало заключенных – профессиональных актеров. Написал письмо-заявление начальнику лагеря, предложил организовать театр. Эта мысль совпала с желаниями вольнонаемных сотрудников”, – вспоминает о Мордвинове и основанном им Воркутинском музыкально-драматическом театре бывший заключенный, инженер Эммануил Котляр.

В книге “Воркутинская тетрадь” опубликованы два снимка из фондов Музея МХАТ. На первый взгляд одинаковые: участники мхатовского спектакля “Дни Турбиных” вместе с автором пьесы Михаилом Булгаковым запечатлены после премьеры в 1926 году. Очень известное фото. Если присмотреться, видишь, что на правом снимке на месте четвертого человека справа во втором ряду – тень. Благодаря стараниям ретушера Борис Мордвинов после своего ареста пропал с фотографии. “Мало того, что лишили свободы, меня хотят еще лишить биографии”, – приведены в книге слова Мордвинова.

Его творческая биография продолжилась в Воркуте. Основанный по инициативе Мордвинова театр стал для него одновременно и спасением, и наказанием, “наказанием, безнаказанно эксплуатирующим призвание”, – к такому выводу приходит внучка Бориса Аркадьевича Надежда Мордвинова, составитель этой книги.

Именно в Воркуте Борис Аркадьевич и завел тетрадь, в которой делал записи, адресованные сыну Михаилу. И в этом – вторая, главная линия издания. Тетрадь датирована 1946 годом – к тому времени срок Мордвинова закончился, и он жил в Воркуте в качестве ссыльного. Писать начал еще в лагере, но первоначальные записи не сохранились, поэтому пришлось их восстанавливать. Мордвинов хотел рассказать сыну, которому уже исполнилось 25 лет и который тоже решил стать оперным режиссером, о своей молодости во МХАТе, дать профессиональные советы, а главное – поделиться своим видением театра.

Интонация этого разговора покоряет с первых же фраз. Борис Мордвинов пишет просто, без какой-либо вычурности или интеллектуальной усложненности. Легко вплетая в повествование истории из собственной жизни, забавные, иногда граничащие с анекдотом, он часто будто бы специально хочет развлечь своего дорогого читателя. Кажущаяся простота его изложения отмечена внутренней элегантностью, за ней чувствуется человек высокой культуры. Рассказ о Художественном театре, о законах профессии катится плавно, однако вторым планом в нем угадывается тоска. Тоска по тому, что автор записок находится далеко и не может говорить со своим сыном, глядя ему в глаза. По тому, что – вполне возможно – он не успеет застать становление сына как режиссера. Понимая это, Мордвинов торопится составить четкий свод профессиональных правил из 48 пунктов, в которых есть все: от формулы сверхзадачи творческой жизни – до конкретных советов, как вести себя с дирижерами и работниками постановочной части. Правила эти датированы 1951 годом – в то время Мордвинов уже работал в Минском театре оперы и балета, и Михаил приезжал к нему из Москвы на репетиции.

В напутствиях сыну Борис Мордвинов предстает человеком открытым, умеющим не смягчать противоречия и острые углы. Он сетует, что Немирович-Данченко был слишком литературен в подходе к музыкальному материалу. Он касается болезненной темы – темы своего режиссерского поколения, которое вошло в профессиональную жизнь под присмотром создателей МХАТа. И это третья линия “Воркутинской тетради”. Непростые отношения Станиславского и Немировича-Данченко с инициативной мхатовской молодежью – один из драматичных театральных сюжетов советской поры, нашедший отражение, например, в “Записках покойника” Михаила Булгакова. Борис Мордвинов сочно описывает, как проходили во МХАТе прогоны пьес, предварительно “размятых” для Станиславского и Немировича-Данченко другими режиссерами. Не обязательно молодыми – иногда такими зубрами, как Василий Сахновский. Как этих “подготавливающих” режиссеров, которые работали над спектаклем несколько месяцев, раздирали ревность, стыд, страх, что вся их работа будет сейчас зарублена. Какие у них существовали приметы: если лицо Станиславского в ходе показа становится неподвижным – значит, дело плохо. Если Немирович делает все меньше записей, а потом и вовсе перестает писать – значит, точно работу не примет. И как Станиславский втолковывал им, что созревание режиссера занимает не меньше 25 лет: “Он с некоторым раздражением привел в качестве примера преждевременное созревание и самостоятельность Мейерхольда и Вахтангова, и отсюда неполноценность их в качестве художников”. И каким блеском часто оборачивались разборы сцен Станиславским и Немировичем-Данченко, так что “подготавливающие” режиссеры утрачивали весь свой скепсис.

Вся эта сложная гамма чувств, переданная Борисом Мордвиновым в записках для сына, отмечена той свежестью восприятия, которая возникает либо по горячим следам, либо в ситуации острой нехватки подобных переживаний, когда события давно минувших дней всплывают в памяти как нечто особенно дорогое.

Финал разговора Бориса Мордвинова с сыном глубоко печален. Борис Аркадьевич умер в декабре 1953 года в Москве, куда ему только-только разрешили вернуться, через несколько дней после своего 54-го дня рождения. Профессиональное становление Михаила он действительно не застал.

Однако есть в книге и четвертая линия. Это тема открытия внучкой – Надеждой Михайловной Мордвиновой – судьбы своего деда. Результатом открытия стали выставка о Воркутинском музыкально-драматическом театре “Сверхзадача – выжить”, которая прошла в Бахрушинском музее в 2019 году. И издание книги “Сверхзадача – помнить. История одной выставки”, вышедшей в 2021-м. В “Воркутинской тетради” воспроизведены отрывки из этой книги: воспоминания бывших заключенных Воркутлага, сотрудников и артистов Воркутинского театра, рассказ Надежды Мордвиновой о том, как она знакомилась со следственным делом деда. “Воркутинская тетрадь” заканчивается как семейный альбом – упоминанием о двух внуках Бориса Мордвинова, его пяти правнуках и девяти праправнуках. И сентиментальная бесхитростность этих слов не кажется излишней: ведь действительно бабушка и дедушка живут, пока Тильтиль и Митиль о них помнят.

Александра МАШУКОВА

«Экран и сцена»
№ 2 за 2024 год.