Акира Куросава. Уже 25 лет его нет с нами. Но его фильмы смотрят и пересматривают. О них продолжают размышлять…

“Сны” – картина Акиры Куросавы, состоящая из восьми новелл. По задумке великого режиссера, каждая из них посвящалась какой-нибудь части его жизни, а весь фильм должен был стать прощальным посланием. Поэтому и пронизан он грустью и метафоричностью, так как на языке метафор прощаться творцу легче и проще. Да и не чужд он был для Куросавы, разговаривал он на нем со зрителем и раньше.

Сложно определить, из-за чего фильм был в большей степени проигнорирован зрителями и не понят частью кинокритиков. Может, причиной послужило его несоответствие привычному стилю автора. Известно, что Куросава снимал в двух направлениях: дзидайгеки (исторические драмы) и гендайгеки (о современности). Но в этот раз, оправдывая название, следует потоку сознания, которое свободно от временных рамок, может двигаться как угодно и совмещать разные эпохи, даже миры, если потребуется. Поэтому новеллы, отобранные в рамках одного фильма, на первый взгляд, выглядят как не имеющие никакого отношения друг к другу самостоятельные произведения. Однако фильм нисколько не уступает “визитным карточкам” режиссера и как раз своей “непохожестью” заслуживает быть в списке лучших работ мастера.

Три новеллы из восьми сняты в стиле, приближенном к кайдану – фольклорным историям о сверхъестественном. Там мысли выражались с помощью видений; там появлялись существа из японской мифологии, лисы, юрэй, однорогие демоны; там с живыми персонажами разговаривали призраки и божества Ками. Там мальчик встретил на дороге веселую процессию людей в масках, она оказалась лисьей свадьбой, а в лесу он увидел в небе радугу, что в японской мифологеме означает большой успех в жизни.

Куросава смог в небольшом формате этой, открывшей фильм, новеллы “Солнечный свет сквозь дождь”, во всех тонкостях показать первые открытия и прозрения мальчика. Не мысли даже, а скорее зарождение первых мыслей и наблюдений, его взаимоотношение с теми, кто живет рядом с ним, с деревней, с лесом. Мальчик становится свободным в постижении мира.

Считается, что героем всех новелл был сам Акира Куросава в нескольких возрастах. В “Персиковом саду” он, все еще ребенок, приносит угощения сестрам и их подругам в честь праздника Хинамацури (также известный как Момо-но-секку – праздник цветения персиков). Одна из сестер с упреком подмечает, что их пятеро, а тарелок на одну больше. Оказывается, только он видит шестую девочку, и, преследуя ее, оказывается перед многоуровневым холмом, на котором величественно стоят ожившие куклы Хина.

Мальчик узнает, что его родители разрушили персиковый сад. Поэтому их встреча с куклами – последняя. Они исполняют прощальный танец и исчезают, оставляя вместо себя иссохшие деревья. Вновь взгляд мальчика ловит девочку, чьи шаги сопровождаются приятным звуком колокольчиков на ее наряде. И снова пытается догнать, но теряет из виду, уже навсегда… Единственное уцелевшее персиковое дерево и звуки колокольчиков, словно исходящие от колышущихся веток, символизируют неугасаемые воспоминания о ней.

Исследователи творчества Куросавы сходятся во мнении, что режиссер в этой новелле говорил о смерти одной из своих сестер. История аллегорично преподносит отношение ребенка к смерти, его сложное осознание этого факта, непринятие.

Вторая смерть близкого человека пришлась на юность Куросавы. Хейго – так звали его старшего брата – покончил жизнь самоубийством. Он работал “бэнси” – актером озвучки во времена немых фильмов. С приходом звука профессия начала стремительно исчезать, и так же стремительно брат принял решение, о котором Акира Куросава начал публично рассуждать лишь спустя десятилетия. В своих мемуарах напишет: «Актер Мусэй Токугава, игравший главную роль, подошел ко мне, пристально посмотрел и говорит: “Ты очень похож на своего брата. Только брат как негатив пленки, а ты – позитив”. Я думал, что стал тем, кто я есть, только благодаря брату, поэтому воспринял слова Мусэя-сана в этом смысле».

22 декабря 1971 года Акира Куросава чуть не повторил трагичную судьбу Хейго, но его попытка, к счастью, провалилась. И режиссер нашел в себе силы идти своим творческим путем.

Новелла, “Снежная буря” продолжает рассуждение на тему смерти, с точки зрения взрослого человека, который не просто знает о ее существовании, но и видит ее самым простым, а оттого единственно верным, способом уйти от проблем. Режиссер преподносит историю в виде сказки, по негласному правилу – со счастливым концом.

Группе альпинистов преграждает путь Юки-Онна (Снежная женщина), своим убаюкивающим голосом завлекая путников в вечный сон. Но один из них преодолевает себя и поднимает за собой товарищей – сила духа спасает от смерти под снежной пеленой.

С середины фильма режиссер призывает уже не только смотреть, но и слушать и слышать. Новелла “Туннель” поражает тем, как поэтично можно говорить даже о смерти. Поэтично не в смысле использования рифмованной прозы, а емко и много-

значно, как пишут тексты в хокку. Но “сыграло” это лишь во взаимодействии с предварительно созданным климатом всей сцены – долгим проходом мужчины в форме к туннелю, неожиданным появлением у входа в арку злого, рычащего пса с подсумками на облезлом боку и таким же неожиданным его исчезновением.

Далее – проход героя уже под сводами и встреча на выходе из туннеля вооруженного человека с белым лицом. Это призрак. А тоннель, как указывает японский средневековый толкователь синтоистских мифов в терминах неоконфуцианства Ямадзаки Ансай: “…можно определить как дыру в пространстве и времени, он связывает две точки Вселенной. С помощью этих тоннелей можно попадать не только в другие пространства, но и в другие времена нашей собственной реальности”.

Далее Ямадзаки описывает условия входа и выхода в “дыру”, а также и пришествие оттуда кого-либо из постоянных жителей. Так и случилось – на встречу с героем пришла рота воевавших под его началом погибших солдат. В этом месте сказка не заканчивается, но Куросава предлагает иной стиль разговора. И внутриэпизодный, и собственный, со зрителем – совсем не сказочный, а нарочито обыденный, современный и без ожидаемого пафоса. Солдаты уходят, уходит и первый солдат, а вместо них опять выскакивает злой пес с подсумками на боку, подбегает, показывает клыки и, ощерясь, смотрит на нашего героя, будто недоумевая, почему он не ушел вместе со всеми.

В следующей новелле режиссер снова меняет стиль. В этот раз на ироничный. Оживает в музее картина Ван Гога “Пшеничное поле с воронами”, и стоящий перед ней посетитель оказывается вдруг в том же пейзаже, что и на картине. Те же поля, тот же склон, те же краски. Разукрашено теми же цветами и основание странного, без средней части, моста. По нему, получив совет от прачек с берега реки быть осторожным, ведь художник сумасшедший, посетитель идет искать Ван Гога. Оказывается у поля, а в глубине его видит фигуру человека у мольберта. Это Ван Гог. Он в шляпе, с повязкой через подбородок, от уха до уха. Художник поворачивается к незнакомцу и говорит, что вчера наконец-то закончил писать автопортрет – долго не получалось нарисовать ухо, пришлось его отрезать. Потом поворачивается к мольберту и говорит о том, что и как должен ощущать и чувствовать художник, когда видит такую красоту.

Художник собирает мольберт, уходит, а над полем закружили вороны. Конец новеллы. Где-то я читала, что это было названо “Шуткой гения”. Великоыго голландца Ван Гога изображал американский режиссер Мартин Скорсезе.

Сказано: комедия достигает большего результата, чем трагедия.

Следующие две новеллы были на больную для всех в Японии тему.

За священной для японцев горой Фудзияма рвутся ядерные реакторы. В небе собираются облака – красивые, разноцветные. Каждый цвет несет в себе только одну болезнь и неминуемую смерть для всех. Поднявшийся ветер собирает облака в тучу, собираясь обрушить ее вниз. На берегу океана четыре фигуры – двое мужчин и женщина с ребенком.

– Кто это сделал? Я бы убила его, если бы знала и нашла! – в ужасе кричит и смотрит на облака женщина.

– Не надо искать. Я виноват! – говорит один из мужчин, тот, кто старше по возрасту.

Порыв ветра, другой мужчина курткой пытается разогнать цветную пыль, пытается спасти женщину и ребенка. Первый мужчина продолжает говорить монотонно, о только ему одному понятных микродозах смерти в каждой песчинке, и вдруг, с очередным ударом ветра, исчезает.

В следующей новелле встречаются путник и человек с рогом на голове. Он говорит путнику, как ему повезло: у двурогих людей дела гораздо плачевнее, от действия радиации они стали бессмертными и обречены вечно, ни днем, ни ночью не зная покоя, страдать от голода. А ему, однорогому, приходится скрываться, но и его со временем съедят.

В первой новелле Куросава вводит нас на территорию мифического, где видно и обыденное, и сказочное, и живет страх (!). Во второй новелле начинает говорить о гадких поступках, вроде вырубки персикового сада и, подчеркивая “Зло” вырубщиков, дарит удивительный по красоте танец цветущих деревьев-призраков, погружая нас в стилистику театра Кабуки.

Затем его мысли о красоте жизни в следующей новелле продолжает для нас “Ван Гог“, а остальные новеллы – искусно созданная и посланная режиссером образная визуализация возможного отмщения человечеству за все деяния против красоты, за войны против самой человечности, за попрание всего того, о чем он рассказывал на протяжении всего фильма. Причем месть и адресная, как, например, она пришла к ученому атомщику, так и посланная всем другим, и сброшенным в море, и той части выживших, ставших бессмертными монстрами.

И, наконец, последняя новелла – “Дерево для водяных мельниц”. Вместе с путником мы оказываемся в самой красивой в мире деревне. Пологий берег реки, кристально чистая вода вращает громадные колеса мельниц – их много, ощущение, что у каждого дома в деревне своя мельница и свое колесо. Допускаю подобную мысль, тем более что в красотах этих существует буддизм, следовательно, и сансара есть. А пока мы видим ожившие листы графики Укие-э.

Путник у дома старика. Старик, не переставая что-то мастерить или чинить в своем колесе, отвечает подробно и с удовольствием. Так мы узнаем, что в деревне нет электричества и многого из плодов цивилизации тоже нет и не нужно.

– А вот там, у мостика, умер турист, его сельчане пожалели и похоронили на месте смерти, а камень на его могиле без цветов теперь не остается. И в деревне сегодня праздник, хоронят женщину. Ей было 99 лет. Я любил ее, а она предпочла другого и разбила мне сердце. Но мне пора, мне нужно проводить ее. Слышите музыку?

– Сколько вам лет? – спрашивает путник.

Старик отвечает, что ему 104 года, выносит из домика что-то мелодично-звучащее и, дождавшись прихода похоронной процессии, возглавляет ее. Путник тоже уходит, но на обратном пути срывает несколько цветков и кладет на могильный камень неведомого туриста. Колеса мельниц продолжают вращать жернова, теперь появилось прочное убеждение, что это все-таки материальный символ Колеса Сансары, говорящий о беспрерывности жизни. А потому и прощальное шествие отчего-то стало восприниматься продолжением танцевального, с приседаниями, через такт, в дефиле лисьей свадьбы из первой новеллы и танца деревьев-призраков из второй. И совсем не трагичным было и музыкальное сопровождение, в котором за медными трубами ясно слышался звук кагура сузу старика. Данной процессией Куросава будто отсылал зрителя к началу фильма, к мальчику, и на этом завершал свой рассказ.

“Сны” – название само по себе метафоричное. Оно освобождает от рамок и открывает мир подсознательного. В котором мы, затаив дыхание, наблюдаем за непредсказуемой чередой “случайностей”. В своей картине Акира Куросава, играючи, сочетает несовместимые, на первый взгляд, явления и персонажей – реальных и сказочных. К приему ониризма (использование сновидений) режиссер обращается не в первый раз, но с каждой последующей картиной мастерство Куросавы открывало новые грани. И “Сны” не стали исключением.

Анастасия АХМАТОВА

«Экран и сцена»
№ 21-22 за 2023 год.